Кроме месторождений и заводов Дарта и банка «Лаймес», транспланетарная империя Хазаровского включала в себя виноградники, фармацевтические фирмы и телеканалы Тессы, а также научные центры Кратоса. Страдинскому суду показалось, что и здесь не все слава богу.
На Тессе Хазаровский был зарегистрирован как винодел. Он объяснил, что там это самая почетная профессия, а его обвинили в незаконном использовании налоговых льгот и уклонении от налогов на телевидение и фармацевтику.
Иногда я вообще переставал понимать логику обвинения. Например, в качестве доказательств по одному из обвинений приводились документы, которые его опровергали. Глазам я, понятно, не поверил. Три раза перечитал!
С датами был полный кавардак. В качестве доказательства умысла на совершение преступления приводились документы, написанные через несколько лет после его совершения, а к срокам давности суд и вовсе отнесся творчески, где-то трактуя их против обвиняемого, а где-то и просто игнорируя.
Законы, отягчающие наказание, только так имели обратную силу. В начале этой эпопеи Страдин еще не ленился получать угодные ему разъяснения Верховного суда, но к концу совсем перестал стесняться.
На реальные обвинения в приговоре приходилось процентов двадцать. Я читал и думал: «А, ну, это было, конечно». Просто потому, что знаю распространенную практику. В деле не были доказаны даже эти эпизоды. Ложка меда в бочке дегтя. Такое количество окружающей лжи способно обесценить и правду.
Похоже, Страдину надо было накидать побольше обвинений только для того, чтобы затянуть дело и подольше продержать соперника взаперти. За ненасильственные экономические преступления при всем желании надолго не посадишь, а предъявить Хазаровскому что-то более серьезное было, видимо, совершенно нереально.
При наличии допросных колец практически невозможно обвинить человека в том, что он не делал. Зато можно по-разному трактовать одни и те же факты.
Эпизоды с покупкой месторождений Дарта я отнес к 20%. Мухлеж там, видимо, был. Но с мошенничеством все равно погорячились. Скорее неисполнение взятых на себя обязательств перед казной. Но смотрелось неприятно. Я даже подумал, что Страдин не так уж плох. Однако эпизоды были пятнадцатилетней давности. Все сроки прошли! И вот здесь был уже мухлеж власти. По городу Ойне срок давности посчитали так, что я схватился за голову: не со дня покупки, а со дня последнего срока платежа государству, который был пятью годами позже. По Андерсену не смогли и этого: срок давности прошел, как ни считай.
Я понимал власти: подобная подтасовка была им просто необходима, поскольку остальные обвинения не стоили выеденного яйца.
Выводы напрашивались следующие:
1. Психологический центр Хазаровскому не помешает (за 20%).
2. Он не помешает также еще половине бизнесменов Дарта (за то же самое).
3. Весь состав суда можно смело отправлять туда же за вопиющую недобросовестность.
До изучения приговора я склонен был верить обвинениям и придерживался вполне обывательского взгляда: «Ну, проворовался человек». После мое отношение к Леониду Аркадьевичу кардинально изменилось, причем, что самое удивительное, в лучшую сторону.
«Осуждение Хазаровского есть показатель силы государства, – сказал Владимир Страдин. – Если человек совершил преступление, он должен за это ответить, кто бы он ни был». Правильная в общем-то фраза. Но после чтения материалов дела дяде Вове хотелось рассмеяться в лицо!
Разобравшись со степенью честности Леонида Аркадьевича, я занялся вопросом менее праздным и более актуальным: Т-синдром. Я наконец скачал подробную биографию Федора Тракля.
В ней оказался один интересный и малоизвестный факт: Тракль не умер в психиатрической больнице, тело так и не было найдено. Он исчез.
Итак, предположим, что это был первый случай Т-синдрома. Тогда почему следующий только через сто лет? Зато потом число больных растет с каждым годом по экспоненте. Странно.
Так, какие еще странности? Был ли рядом цертис. В биографии не упоминается. Что и неудивительно, термина «цертис» тогда, по-моему, еще не было. А когда он появился? Первый официально запротоколированный контакт с цертисом – это четыреста десятый год от основания Кратоса, то есть через пять лет после смерти Тракля.
Цертисов не знали, но могли видеть свечение. Я сделал поиск по ключевым словам: «свечение, Тракль», «сияние, Тракль», «белое пламя, Тракль». После многочисленных ссылок о свечении воронок Тракля мелькнула одна, кажется, подходящая: «Говорят, в конце жизни Теодор Тракль был окружен серебристым сиянием, которое то исчезало, то появлялось вновь». Это не обязательно цертис, это может быть симптом Т-синдрома. Но все равно подтверждает мои догадки. Правда, стиль изложения не вызывает доверия. Что значит «говорят»?
Я взглянул на адрес: «Огненное Братство Кратос Анастасис, зарегистрировано как религиозная организация».
У Никиты есть знакомый актер, который помог мне изменить внешность. Глядя на себя в зеркало, я поразился, как меняют человека усы, контактные линзы и прическа. На меня смотрит кареглазый молодой человек с распущенными волосами до плеч и усиками над верхней губой. Скорее всего, представитель богемы. Стиль одежды тоже сменили: более дешево и развязно. Теперь меня можно принять за уменьшенную и похудевшую копию Никиты Олейникова.
Центр Братства находится за городом, в горах. Настрой организации вполне мессианский, так что получить приглашение на встречу не составило труда. Естественно, на чужое имя, тут уж позаботились коллеги Юлии Бронте. После истории с цертисом ее обиды словно растворились в воздухе, и она охотно помогает мне, резко обрывая лишь попытки выяснить, кто такая госпожа Штефански. Я смотрю на Юлю, и во мне воскресает прежнее чувство, хотя я не совсем отдаю себе отчет, кого я на самом деле люблю: ее или сияющий энергетический шар, растворенный в цитоплазме ее клеток. Слияние с цертисом придало ей шарма.
Встреча не имела ничего общего с богослужением, скорее собеседование с ответственным лицом. Меня приняли в столичном офисе Братства. Офис, он и есть офис, обстановка вполне скучная и официальная, только в черном офисном шкафу на полке странная скульптура: высокая башня, увенчанная шпилем на поляне с белыми цветами. Башня показалась смутно знакомой.
Со мной разговаривает человек средних лет с сединой в волосах, одетый тоже вполне обычно в темный камзол без украшений. После абстрактных рассуждений о Великом Брахмане как едином божестве и творящей силе Шакти он наконец задает тот вопрос, который, по-моему, и интересует его в первую очередь.
– Вы больны Т-синдромом?
– Да.
– Вы зарегистрированы?
– Нет.
Это ложь, но я вижу варианты будущих событий и знаю, что он ждет именно этого ответа, именно он является ключом.
На следующий день меня допустили до богослужения. Ничего особенного, обычное радение мистической секты, отдаленно напоминающее индуистский ритуал. Все стоят на коленях по кругу, священник в темно-красной рясе несет огонь, горящий на серебряной плошке. Участники касаются огня, поют молитвы, сочиненные, видимо, каким-то самодеятельным поэтом: слова простые и безыскусные, а рифмы никуда не годны. Но над всем золотистое сияние Манипуры, которое позволяет получать удовольствие от процесса.
Я проходил на эти мессы почти две недели и уж было решил, что зря теряю время, когда случилось событие, придавшее всему смысл.
Началось все, как обычно. Потом внесли огонь.
Участник напротив меня коснулся его и побледнел.
Мы шапошно знакомы, я знаю только его имя: Игорь. Мой взгляд скользит по его руке, и я сразу понимаю, что случилось. Красные волны на тыльной стороне ладони! Это приступ. Я бросаюсь к нему и вызываю энергию Анахаты. Хватаю за руку, и зеленое сияние течет в него. Если это первый приступ, только начало дезинтеграции, я, возможно, смогу его вытащить.
Смог. У меня получилось. То ли потому, что я успел вовремя, то ли потому, что другие участники радения тоже бросились к нему и положили руки ему на плечо и поделились со мной энергией.
После богослужения Игорь подошел ко мне и тихо спросил:
– Ты хочешь проникнуть во внутренний круг и принять участие в тайных ритуалах?
У меня захватило дух. Наконец-то! Я почти не сомневался, что видел только вершину айсберга.
– Да.
– У тебя не будет пути назад.
– Пусть.
– Ты станешь равноправным членом Братства и должен будешь хранить его тайну.
– Хорошо.
– Из Братства нельзя выйти.
– Я понимаю.
– Тогда мы ждем тебя.
Он коснулся моей руки, и на мое устройство связи упали координаты тайной резиденции Огненного Братства.
– Завтра, в девять, – сказал он. – Служба будет в полночь, но сначала мы должны принять тебя.
Вечер. В полнеба лимонное зарево заката. Оно кажется зловещим. Сегодня я видел сон о войне. Огромная армия метаморфов на орбите Кратоса, сияние воронок Тракля, огни взрывов и лучи лазеров. Это значит, что дня через три-четыре (я обычно не вижу дальше) все произойдет в реальности. Ничего, мы готовы.
Сумерки над лесом. Гравиплан опускается у ворот тайной резиденции. Начало осени. Местная растительность становится багровой, фиолетовой или коричневой. Свет фонаря играет на влажных листьях этих мрачноватых оттенков и вдруг выхватывает из тьмы золотую прядь прижившейся здесь земной березы. Ее ствол раздвоен, искривлен и перекручен, словно тело умершего от яда. Земные деревья всегда странным образом меняются по соседству с местной флорой.
Касаюсь рукой радужного шара замка. Мне открывает привратник. Он худ, брит наголо, как буддистский монах, и одет в темно-красную шерстяную рясу с широкими рукавами. Из-под подола видны только потертые носки черных ботинок.
Он ничего не говорит, поворачивается, делает знак следовать за собой.
Здесь не горит ни одного фонаря, мы идем по сумеречной дорожке, посыпанной красноватым песком. Еще можно различить цвет. Дорожка прямая, как стрела, и разделена надвое узкой клумбой с имперскими хризантемами красного цвета. Может быть, свет от них, а вовсе не от темнеющего неба. Эти местные цветы способны светиться люминесцентным светом.
Дорожка упирается в круглую площадь, напоминающую цветник. Имперские хризантемы посажены широкими кольцами и меняют цвет от красного до фиолетового и белого у основания башни в центре площади. Я уже видел эту башню. Только там не было цветов – одинокий шпиль у края льдов, и к нему идут вереницы людей. Потерянная планета. Дарт.
Замедляю шаг, мне не по себе. Привратник останавливается, поворачивается ко мне, смотрит вопросительно. Киваю и догоняю моего проводника.
Вокруг него разгорается золотистое пламя. Теос! Ну, кого ты хочешь соблазнить? Я сам иду за тобой, соблазненный собственным любопытством.
Ворота у основания башни медленно открываются нам навстречу, там горит красноватый свет. Словно пасть огромного чудовища!
Мы в полукруглой комнате, освещенной красными имперскими хризантемами в хрустальных вазах вдоль стен. Поднимаю голову: потолка не видно, он теряется где-то во тьме, в необозримой высоте. Перед нами полукругом стоят двенадцать человек, одетых так же, как мой проводник. Игорь среди них, но не подает вида, что мы знакомы. Их окружает золотистое сияние. Значит, и они не люди. Теосы!
Я слышу грохот за спиной, оборачиваюсь: это захлопнулись ворота башни.
Мой проводник присоединяется к остальным, и они окружают меня.
– Зачем ты пришел? – спрашивает он.
– Я пришел найти истину.
– Истина здесь, – раздается голос за спиной.
Я оборачиваюсь. Это Игорь.
– Где же? – спрашиваю я.
– О пути не спрашивают, по пути идут, – говорит теос справа от меня.
– Так ведите меня!
– Нужен пропуск, – говорит теос слева.
– Кровь, – шепчет мой проводник.
– Кровь, – повторяет следующий за ним.
– Кровь!
– Кровь!
– Кровь!
Один за другим, все тринадцать.
– Я дам вам пропуск, – говорю я.
И уже вижу, что будет дальше. Отступать поздно, да и не хочу я отступать. Истина стоит толики риска.
– Вы еще можете уйти, – говорит проводник. – Но мы не посвящаем в наши тайны тех, кто не стал нам братом.
– Я остаюсь, – сказал я.
– Вы должны сохранить в тайне все, что увидите, – раздается за спиной.
– Я согласен.
И я честен с ними, я закрываюсь, сердце окружает серебристый шар.
– Иначе смерть, – раздается справа.
– Иначе смерть, – говорят слева.
Я кивнул.
– Снимите камзол, – тихо говорит Игорь.
Я подчиняюсь.
– И рубашку, – добавляет он.
Весь мой маскарад перекочевывает к проводнику. Я на секунду пугаюсь, что они заметят след от имплантата на моей груди, но тут же успокаиваюсь. Современные методы имплантирования не оставляют шрамов. Было маленькое красное пятнышко, которое исчезло через несколько дней.
Меня берут за руки, часть стены передо мной подергивается туманом, идет волнами и исчезает, передо мной открывается готическая арка – вход в следующий зал.
Он также выдержан в красных тонах, видимо, подсветка внутри стен, отчего они кажутся сердоликовыми. Зал круглый, подсветка только внизу, так что своды теряются во тьме. По кругу идет прозрачный пластиковый шнур, он вмонтирован в пол и вписан в общий рисунок плитки. Есть еще два белых концентрических кольца ближе к центру. Больше в зале ничего нет.
Меня просят преклонить колени и сесть на пятки, как это принято у японцев. Остальные обходят круг и принимают ту же позу. Игорь справа от меня.
– Положи руки на шнур, – тихо говорит он. – Смотри.
Он касается пластика ладонями у запястий. Я следую его примеру.
В следующий миг из шнура вытягиваются полупрозрачные шнуры потоньше и обхватывают запястья, растекаясь тонкими браслетами. Игорь кладет руки на колени ладонями вверх, на запястьях такие же браслеты, за ними тянутся белесые шнуры, соединяя руки с трубкой на полу. Я делаю то же самое.
Звучит музыка. Какие-то древние песнопения, по-моему, санскритские. Я ничего не понимаю, но все равно это лучше, чем самодеятельные стихи.
– Активизируй переводчик, – шепчет Игорь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46