- Он физик.
- Билл, - подсказал он.
Она не обратила внимания.
- Думаю, что он...
- Билл, - не сдавался он.
- Ну хорошо, хорошо, - нетерпеливо отмахнулась она, - Билл, если для
вас это так важно. - Девушка старалась сохранить непроницаемое выражение,
но Грэхем уловил на ее лице тень улыбки и получил немалое удовольствие. -
Мне кажется, Билл, он что-то задумал. Я боюсь за него. Ведь едва человек
успеет что-то задумать, как сразу гибнет.
- Вовсе не обязательно. Просто мы не знаем, сколько людей, месяцами
вынашивающих какие-то идеи, до сих пор живы-здоровы. А потом, я пока еще
тоже жив.
- Вы живы, потому что одержимы одной-единственной идеей, - ядовито
заметила она, проворно убирая ноги под стол.
- Как вы можете говорить такое? - он изобразил негодование.
- Боже правый, дадите вы мне наконец рассказать то, ради чего я вас
так ждала?
- 0'кей. - Он насмешливо улыбнулся. - Так почему вы считаете, что
старик Фармилоу носится с какой-то идеей?
- Мы говорили о витонах. Я попросила его объяснить, почему так трудно
найти против них оружие.
- Ну, а он что?
- Он сказал, что мы еще не научились так же уверенно обращаться с
силами, как с веществами, что мы сделали большой шаг, обнаружив витонов, но
этого еще не достаточно, чтобы с ними покончить. - Говоря, девушка не
спускала с Грэхема своих прекрасных глаз, следя за его реакцией. - Он
сказал, что мы можем бомбардировать витонов всевозможными энергетическими
пучками, но если ничего так и не случится, мы не сумеем выяснить, почему.
Мы даже не можем поймать витона, чтобы узнать, отражает он энергию или же
поглощает, а потом снова излучает. Мы не можем его изловить и разобраться,
как он устроен.
- Мы знаем, что некоторые виды энергии они действительно поглощают, -
вставил Грэхем. - Они поглощают нервные токи, жадно пьют их, как лошади,
стосковавшиеся по воде. Еще они поглощают импульсы - радары этих тварей не
улавливают. Что же касается загадки их строения, тут старик Фармилоу прав.
Мы об этом понятия не имеем и даже не знаем, с какой стороны подступиться.
Вот в чем вся загвоздка.
- Профессор Фармилоу сказал: лично он считает, что шары обладают
каким-то электродинамическим полем и умеют его произвольно изменять,
обволакивая себя разными видами энергии и поглощая только те, которые нужны
им для питания. - Она передернулась от отвращения. - Вроде тех нервных
токов, о которых вы сказали.
- И никакой аппарат, имеющийся в нашем распоряжении, не может их
воспроизвести, - пожаловался Грэхем. - А то мы бы пичкали их, пока они не
лопнут!
На лице девушки снова мелькнула улыбка.
- Я сказала профессору: "Вот бы взять волшебную ложку и взбить их,
чтобы получился голубой пудинг!" - Ее тонкие пальцы сомкнулись вокруг
воображаемой ложки, которой она энергично покрутила в воздухе. - Странно,
но моя шутка почему-то привлекла его внимание. Он стал мне подражать, все
вертел-и вертел пальцем, как будто играл в какую-то новую игру. Ведь я
просто дурачилась, - но зачем было ему дурачиться вместе со мной? Он знает
об энергии куда больше, чем я могу себе представить.
- Да, непонятно. А вы не думаете, что он просто впал в детство?
- Нет и еще раз нет!
- Тогда сдаюсь, - Грэхем поднял руки.
- Он даже не намекнул, что у него на уме, - продолжала она, - но вид у
него был какой-то ошеломленный, и он вскоре откланялся. Когда профессор так
же задумчиво направился к выходу, он сказал, что постарается достать мне
такую ложку. Я уверена: он что-то задумал. Это были не просто пустые слова,
он действительно что-то задумал! - Ее плавно изогнутые брови вопросительно
приподнялиск - Только вот что?
- Чушь собачья, - решил Грэхем. И тоже поболтал в воздухе невидимой
ложкой. - Такая же чушь, как и все в этом безумном деле. Должно быть,
профессор Фармилоу свихнулся от слишком большой учености. Он отправилсл
домой изобретать проволочную мутовку для сбивания яиц и кончит свои дни,
забавляясь с ней в клинике Фосетта. Там, у Фосетта, таких, как он, не одна
дюжина.
- Если бы вы знали профессора так же хорошо, как я, вы бы воздержались
от подобных замечаний, - резко ответила она. - Уж он-то никогда не теряет
голову. Я бы на вашем месте сходила к нему. Может быть, у него есть для вас
что-то стоящее. - Она подалась вперед. - Или вы, как всегда, прибудете
слишком поздно?
- Ну ладно, ладно, - поморщился Грэхем. - Лежачего не бьют. Я прямо
сейчас отправляюсь к нему.
- Вот и молодец, - похвалила девушка - Она смотрела, как он встает и
берется за шляпу, и выражение ее глаз менялось. - Может быть, пока вы еще
не ушли, вы все-таки расскажете мне, что вас тревожит?
- Тревожит? - он медленно обернулся. - Вот смехота! Ха-ха-ха! Нет, вы
только вообразите: меня - тревожит!
- Не пытайтесь меня провести. Вся эта болтовня о свиданиях меня
нисколько не обманула. Вы только вошли, а я сразу увидела: вас что-то
беспокоит. У вас был такой вид, как будто вы готовы кого-то убить. - Она
сжала руки. - Что случилось, Билл? Что-то новое, еще страшнее?
- Проклятье! - Он на миг задумался, потом сдался. - Думаю, что вам
тоже можно сказать. Все равно рано или поздно вы узнаете.
- 0 чем?
- Похоже, что они перестали убивать. Теперь они хватают людей живьем и
утаскивают Бог весть куда. - Он повертел в руках шляпу. - Неизвестно,
почему они их хватают и зачем. Можно только догадываться, а догадки
невеселые...
Девушка побледнела.
- Вот вам и последний вариант старой как мир шутки, - зло добавил
Грэхем, - судьба, которая еще похуже смерти! - Он надел шляпу. - Так что,
ради Бога, берегите себя и старайтесь держаться от них подальше. Ну, а от
свиданий не отказывайтесь, даже если вздумаете взлететь на небо,
договорились?
- Я не назначала никаких свиданий.
- Пока. Но когда-нибудь назначите. Когда кончится вся эта заваруха,
вам не удастся так легко от меня отделаться. - Он ухмыльнулся. - Тогда
времени у меня будет вагон, и я целиком посвящу его вам!
Он закрыл дверь, унося в памяти тень ее улыбки. Выскальзывая из ворот
на окутанную мраком дорогу, стелющуюся под угольно-черным небом, он знал,
что она все еще улыбается, припоминая его последние слова. Но долго думать
о ее улыбке ему не удалось.
Вдали, из затаившихся в черноте облаков посыпались сверкающие голубые
капли - дождь из поднебесного ада. Чуть позже дьявольские шары стали роем
подниматься ввысь. Грэхем был слишком далеко, чтобы видеть детали, но
чувствовалось, что захватчики поднимаются не налегке.
Перед его мысленным взором предстали безжизненные человеческие тела,
повисшие в объятиях омерзительных тварей, вздымающих свои жертвы в небеса.
А под ними, на земле, десять тысяч пушек нацелены в нависшее небо, тысяча
чутких раструбов застыла в ожидании нашествия другого врага, врага, который
по крайней мере сотворен из плоти и крови. Болото обмеривают в поисках
лягушек, несмотря на то, что лягушки бьются между собой не на жизнь, а на
смерть. Теперь наша жизнь зависит от лягушек.
"Как должны воспринимать эти повальные похищения те, кто еще не прошел
обработку по формуле Бьернсена? - подумалось ему. - Наверняка столь
устрашающее проявление высших сил только под тверждает старые как мир,
пугающие суеверия. Такое случалось и раньше. Взять историю или старинные
предания - там люди только и делают, что внезапно сходят с ума, летают по
воздуху и возносятся в таинственную синеву бездонного неба".
Тут его мысли переключились на старика-ученого, который поспешил
домой, захваченный странной идеей. "Ставлю доллар против цента, Билл
Грэхем, - сказал он себе, - что Фармилоу свихнулся, смотался либо
скончался".
Усмехнувшись своей мрачной шутке, он свернул на Дрекслер авеню и стал
осторожно пробираться по обочине, стараясь держаться в самой глубокой тени.
Его резиновые подошвы бесшумно ступали по земле, блестящие, серые, как
агаты, глаза бдительно всматривались в ночное небо, стараясь не пропустить
возможную засаду. А глубоко внизу, прямо нод его осторожно крадущимися
ногами, зубья из берилпиевой стали все так же неотступно глодали подземную
руду и невидимые валуны.
ГЛАВА 11
Сомнений не оставалось - профессор Фармилоу был мертв. Грэхем понял
это, как только открыл дверь. Он быстро пересек погруженную во мрак комнату
и, осветив фонариком окна, убедился, что светонепроницаемые шторы не
пропускают ни единого лучика. Удовлетворенный осмотром, он нащупал на стене
выключатель и зажег лампу под потолком.
Двухсотваттный поток света устремился вниз, на неподвижное тело
ученого, - заиграл насмешливыми бликами на его седой голове, обрамленной
безжизненно застывшими на столе руками. Фармилоу сидел на стуле и как будто
спал, уронив усталую голову на руки. Но это был не тот сон, который
прерывается с рассветом, а совсем другой - не знающий ни сновидений, ни
пробуждения.
Грэхем осторожно приподнял ссутуленные плечи, просунул руку за ворот
рубашки и приложил ладонь к холодной груди профессора. Он заглянул в доброе
старческое лицо и не заметил на нем того выражения ужаса, которое обычно
искажало лица других жертв.
Да, Фармилоу был стар, очень стар. Может быть, он умер своей смертью.
Может быть, в часах его жизни кончился отпущенный им завод, и витоны не
имеют к трагедии никакого отношения? На первый взгляд, они действительно ни
при чем: лицо такое мирное, и тому же профессор умер, а не был похищен. И
что самое паршивое, если вскрытие покажет, что смерть наступила в
результате сердечного приступа, то это не будет значить ровным счетом
ничего.
Жадно подрагивающие щупальца способны высасывать квазиэлектричесние
нервные токи с такой силой и быстротой, что могут парализовать сердечные
мышцы. Люди - а особенно старые - часто умирают от такой напасти, никак не
связанной со сверхъестественным вмешательством. Так что же всетаки
случилось с Фармилоу - вышел ли его жизненный срок, или же он умер потому,
что его мудрый старый ум взлелеял какую-то мысль, способную перерасти в
угрозу?
Печально глядя на мертвое тело, Грэхем ругая себя последними словами.
"Или вы, как всегда, прибудете слишком поздно?" На этот раз она прямо как в
воду глядела! Я просто Джонни-опоздайка, и так каждый раз! Почему, черт бы
меня побрал, я не бросился и старику сразу, как только она мне все
рассказала? - Он сокрушенно потер лоб. - Иногда мне кажется, что я так
никогда и не научусь поторапливаться. - Он оглядел комнату. - Что ж, олух,
берись за дело!"
С лихорадочной быстротой он обыскал помещение. Это была не
лаборатория, а скорее кабинет и одновременно библиотека. Без особого
трепета он перевернул все вверх дном, твердо решив найти что-нибудь
стоящее. И ничего не нашел - ни единой вещи, от которой можно было бы
протянуть какую-то ниточку. Масса книг, документов и бумаг, казалось,
содержала так же мало смысла, как речь политического деятеля. На худощавом
лице Грэхема появилась печать безнадежности; наконец он прекратил поиски и
собрался уходить.
От возни, которую он поднял, тело ученого потеряло равновесие и
постепенно сползло вперед, руки раскинулись на блестящей поверхности стола.
Взяв холодный труп под мышки, Грэхем поднял скорбную ношу и перенес на
диван. Что-то упало на пол и покатилось с металлическим позвякиванием.
Уложив профессора, Греем прикрыл ему лицо, сложил на груди старческие руки
с набухшими венами. Потом отыскал упавший предмет.
Это был автоматический карандаш - он заметил его блестящий серебристый
колпачок около ножки стола. Грэхем поднял карандаш. Очевидно, он выпал из
окоченевших пальцев Фармилоу или скатился с его колен.
Находка снова настроила Грэхема на боевой лад. Он вспомнил последние
каракули других умерших - и карандаш стал казаться ему весьма
многообещающим подарком судьбы. Ведь Фармилоу вполне могли выбросить из
этой жизни в следующую - если это возможно - как раз в тот миг, когда его
мозг уже сформулировал мысль, которую рука готовилась записать. Это было
совсем не в характере витонов - дать жертве передышку. Они убивают без
всякого предупреждения или колебания, и к тому же окончательно и
бесповоротно.
И тут он с изумлением взглянул на ситуацию под новым углом: витоны не
умеют читать. Как столь очевидная мысль не пришла ему в голову раньше? Ведь
у витонов нет органов зрения, их заменяет экстрасенсорное восприятие. Это
значит, что они выносят смертный приговор тому, кто вынашивает опасные
замыслы или собирается их записать непонятным для них образом. Может быть,
напечатанные или написанные на бумаге знаки ничего не говорят вражеским
органам чувств: они разбираются в мыслях, но не в почерке или машинописи.
Они владыки неуловимого, но не конкретного и вещественного.
Следовательно, если Фармилоу воспользовался карандашом, его записка
скорее всего сохранилась, не была уничтожена, точно так же, как не были
уничтожены другие послания. Грэхем еще раз перерыл ящики стола в поисках
памятных книжек, записок, любых торопливых каракулей, которые могли бы
сообщить посвященному что-то важное. Внимательно осмотрев все, что было на
столе, и убедившись в девственной чистоте блокнота и промокашки, он
напоследок пролистал от корки до корки два научных трактата.
Никакого результата. Оставалась только газета "Сан". Последний
вечерний выпуск лежал сложенным посередине стола, как будто Фармилоу
собирался его просмотреть, но потом внезапно потерял всякий интерес к тому,
что творится в мире. Устремив зоркий взгляд на страницу газеты, разведчик
глубоко вздохнул: карандашная пометка!
Жирное, наспех нарисованное кольцо, небрежный кружок - такой можно
изобразить в минуту безумия или на пороге смерти.
"Если они до него добрались, - размышлял Грэхем, - то он, очевидно,
сделал это уже после того, как его схватили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30