На время атаки Франц один должен удерживать наши позиции с фронта.
Весь вечер и всю долгую ночь противник ведет сильный артобстрел. Небо гремит канонадой, все в блиндаже дрожит, гаснут коптилки. Снарядные осколки разрывают в клочья все, что встречается им на пути: связных, которые под покровом темноты перебегают из укрытия в укрытие, сменяющиеся посты и группы силой до отделения, высланные с целью подкрепить оборону боеприпасами и оружием. А в промежутках, когда смолкают орудия, бьющие с того берега Волги, слышен шум боя в нашем тылу – это сжимают прорвавшегося противника. Хотя город грохочет на все лады, хотя гром стоит такой, что глохнут уши и раскалывается голова, я чувствую облегчение. Утренний кошмар исчез. Теперь все ясно. Мы знаем, на каком мы свете, знаем, какова сила противника и что мы можем противопоставить ему завтра.
Деловые разговоры, приходы и уходы заполняют ночь. Новые данные о противнике изменяют приказы: стучат ящики с боеприпасами и оружием, прибегают с донесениями солдаты, каждые пять минут жужжит телефон.
– Алло, «Тайный советник», «Тайный советник», «Тайный советник»! Это «Тайный советник»? Вызывает «Волга», вызывает «Волга»! Прошу к аппарату командира «Тайного советника». У телефона? Передаю трубку.
Надо преодолеть и еще одну трудность. Артиллерия отказывается вести огонь по такому миниатюрному котлу. Она не питает столь большого доверия к точности своих стволов и боится, как бы при чрезмерном рассеивании не нанести потерь собственным частям. Командиры батарей того же мнения, что и командиры дивизионов, – отказ общий. После долгих переговоров и уговоров находится наконец одна батарея мортир, которая решается, несмотря на незначительный размер цели, поддержать нас своим огнем, но только помощь эта ввиду нехватки снарядов будет весьма скромной.
Операция начинается чуть позднее 3 часов утра. Выжженная земля, остовы зданий без крыш, пропитанные кровью скверы – все это нанесено сейчас на карты, размечено по квадратам и теперь взято под огонь. Рядом со старыми воронками уже зияют новые, метровой глубины, широкие. Они становятся стрелковыми ячейками, пулеметными гнездами. Солдаты укрываются за остатками заборов и кирпичных стен. Раздувшиеся конские трупы с поднятыми вверх ногами, служившие ориентирами на зимней местности, теперь разносятся в клочья. За ними прячется противник, вот гремят залпы его винтовок и автоматов, установленных на дотверда замерзших конских телах. Огневые точки между разорванным железом, конским мясом и каменными стенами образуют круговую оборону и осыпают поднимающегося в атаку противника градом снарядов. С моего НП – полуобвалившейся башенки – мне видно только дульное пламя. Легкий туман поглощает группы, залегшие в стороне. Он скрывает цели и похож на настоящее молоко. От этого, естественно, снижается темп продвижения, потом оно вообще замирает. Никто не хочет и не может идти в атаку на людей, которых он не видит, между тем как они поливают его свинцовым дождем. Стрельба прекращается, мы залегаем и закрепляемся. Я приказываю батарее мортир еще раз дать залп по местности. Выстрелы падают хорошо; передовой наблюдатель знает толк в своем деле.
Так проходит полчаса, в течение которого картина резко меняется. Туман словно превратился в замерзший иней, последние клочья его уходят за фасады домов. Видимость улучшилась настолько, что атаку можно продолжить. Все должен решить быстрый маневр. Посреди обнесенного заборами круга, окаймляющего позицию противника, ясно виден канализационный колодец. Через него, верно, и проникли русские, и только через него они могут вновь соединиться со своими. Надо быстро захватить его, и тогда исход боя решен.
Рембольд взваливает на себя огнемет и с одним отделением прямо по разрытому полю устремляется к цели. Наши пулеметы, бьющие слева и справа, оказывают ему необходимую поддержку огнем, и он быстро достигает поворота. Отделение ведет огонь, бросает ручные гранаты, совершает перебежки по одному и по двое, завязывается ближний бой. Несколько вспышек огнемета, и вот уже Рембольд в двадцати метрах от колодца. Теперь противник заметил опасность, он уже не может продержаться в котле. Из воронок, снежных ям и развалин появляются фигуры русских солдат. В маскхалатах и ватниках они мчатся к колодцу, и первые уже исчезают в нем. Русские солдаты один за другим спрыгивают вниз. Но спуск слишком узок, возникает пробка. Замешательство усиливается нашим огнем. Нажим все сильнее. Вновь вступают в действие огнеметы. Наконец еще один красноармеец спрыгивает в колодец. Он последний, кому удается ускользнуть. Рембольд пробивается вперед. В отверстие шахты летят ручные гранаты. Позиция противника отрезана, путь к отступлению ему прегражден. Но русские невероятно упорно сопротивляются за любым укрытием. Одни уже убиты, другие ранены. Однако бой еще продолжается. У нас убито пятеро саперов, двадцать ранено. Учитывая слабость наших сил, это большое кровопускание, его не возместить захваченным оружием: целой кучей ручных пулеметов, автоматов, полуавтоматических винтовок, ручных гранат и боеприпасов.
Быстрый успех служит стимулом. Но бой все еще не кончен. Мы должны не допустить повторения такого сюрприза. Это значит, надо заминировать, завалить или взорвать, в любом случае сделать невозможными для использования все ходы и выходы из канализационной системы. Сначала мы продвигаемся к большой дыре диаметром свыше метра. Заглядываем вовнутрь: темно, должно быть глубоко, дна не видно. Рембольд первым спускается в колодец, мы держим его на связанных вместе ремнях. Упираясь ногами в стены, он медленно спускается вниз. Вдруг спуск прекращается. Он нашел что-то вроде лестницы, она ведет еще глубже. Мы ослабляем ремни.
– Отпустите, я стою!
Метра три глубины, оцениваю я. Чуть отсвечивающая каска Рембольда – единственное, что можно различить. Быстро посылаю вниз еще двух саперов. которые должны захватить с собой салазки с минами, запалами и инструментом. Затем сую в руки Тони конец ремня и быстро спускаюсь вниз за обер-фельдфебелем. Свой автомат я оставил наверху, при мне только пистолет и карманный фонарик. Через несколько секунд уже стою внизу, тесно прижавшись к Рембольду. Ощупываю стены. Словно в подземелье, башни диаметром метра в два, сверху падает скудный свет, над нами наклонились три любопытствующих лица. На одной стороне колодца – очевидно, восточной – имеется отверстие – это ход высотой с метр, а ширина достаточная, чтобы протиснуться. Через него, видно, и ушли русские. Свечу туда карманным фонарем. Сквозь подземный ход гремят выстрелы, они ударяются в стены, у ног наших свистят рикошетные пули. Поспешно выключаю свет. Слава богу, никого из нас не задело. Но эхо выстрелов действует зловеще. Оно гудит, как старые телеграфные столбы, только в сотни раз сильней.
Нам протягивают сверху автоматы. Снимаем их с предохранителя и осторожно крадемся вдоль сырого хода. Продвигаемся вперед сантиметрами: у нас нет охоты угодить прямо в объятия к русским или натолкнуться на взрыватель мины. Мы сами хотим установить их. На руках и коленях проползаем так метров восемь, затем подземный ход резко поворачивает вправо. Тщательно ощупываем пол. Ничего не находим. Продвигаемся еще немного, чтобы осветить этот лабиринт. Если будем достаточно проворны, поворот защитит нас. Даю вспышку. В двух метрах от меня лицо, пораженное неожиданностью, испуганное, а позади замечаю промелькнувшие тени. Больше ничего заметить не успеваю: свет погас, и мы снова спрятали головы за выступ стены.
– У меня осталась ручная граната.
Рембольд быстро дергает запал и катит гранату по дну хода. Наш крошечный подземный мир потрясает такой взрыв, как будто в воздух взлетело несколько центнеров взрывчатки. Вокруг все трясется, летят камни, сыплется песок, уши заложило. Быстрей еще раз свет, заглянуть за угол! Но облако пыли и нечистот не дает ничего разглядеть. Выстрелы заставляют нас вновь спрятаться за угол стены. Лежа вдоль стены и вытянув руки вперед, мы отвечаем огнем. Оглушающий гул наполняет узкое пространство, разрывая барабанные перепонки. Но все бессмысленно: дальше нам не пройти.
– Рембольд, нет смысла! Патронов еще достаточно? Тогда оставайтесь здесь. Я вылезу наверх и пошлю пару людей. Закройте ход, но осторожно!
Как могу быстро, выбираюсь и подтягиваюсь вверх на руках. Я покрыт нечистотами, брюки разорваны, руки в крови. Но это неважно, время не ждет. Мины уже принесли. Даю краткие указания, и фельдфебель Шварц и ефрейтор Бек спускаются в колодец. Им подают туда на веревке подрывные заряды, взрыватели, проволоку и прочие причиндалы. Снизу ничего не слышно, тишина, как в мышиной норе. Чтобы исключить все другие возможности, быстро составляю группу под командой оберфельдфебеля Фетцера, которая должна взорвать менее крупные сточные колодцы. Таким путем мы надеемся обеспечить себе покой.
Возвращаюсь на свой НП, чтобы подождать окончания работ. Тони сопровождает меня в качестве связного. Солдаты расширяют большие воронки под братские могилы.
Тони простодушно говорит:
– А, все равно здесь пропадать! Скоро и наша очередь. Нас, наверно, похоронят в одной яме, господин капитан, потому что мы всегда вместе.
– Да, если нас накроет снаряд, так уж вместе. Но почему ты так уверен, что нам погибать?
– А вы что, надеетесь выбраться отсюда живым? Это все разговорчики! Тем, кто снаружи котла, тоже отступать скоро некуда будет.
– Как пойдет дело дальше, не знаю. Только одно скажу тебе, Тони: если ты сам себя списываешь, то наверняка погибнешь. Так что лучше не вешай носа!
Впрочем, я и сам уже не верю в наше спасение, а все-таки пытаюсь внушить надежду другим. Имею ли я право на это?
* * *
Через час я снова сижу в своем блиндаже. Минирование канализационного колодца закончено. Рембольд установил мины с взрывателями нажимного и натяжного действия, с натянутой поперек проволокой и всякими штучками. Взрывы проведены, мертвые похоронены. Франц и Рембольд уже роздали своим солдатам трофейное оружие и захваченные патроны.
Доложил о результатах боя в штаб дивизии, там их с радостью приняли к сведению. Пользуюсь случаем и сразу же прошу произвести Рембольда в лейтенанты «за храбрость перед лицом врага». Письменное ходатайство о присвоении чина пошлю завтра. Он уже давно заслужил это, только вот фон Шверин, командир дивизии, не желал дать ему лейтенантский чин. Он ведь все еще считает офицерский корпус избранной кастой, придерживается прусских традиций, говорит о голубой крови. Как лисица, настороженно вынюхивает, выполняют ли его директивы. Завтра лично доложу ему свое мнение о Рембольде и насчет того, чего я требую от офицера. В конце концов с моим батальоном воевать не кому-нибудь, а мне. Решение о том, кого я считаю способным командовать солдатами, генерал должен предоставить мне. Каждому положено то, что он заслуживает, независимо от его фамилии, денежного кошелька или же нелепого экзамена.
Возвращается унтер-офицер Эмиг. Он отводил пленных в штаб дивизии. Сейчас их наверняка допрашивает начальник отдела разведки и контрразведки (1с). А что потом сделают с ними? Отправлять в тыл больше невозможно. Да и вообще, есть ли у нас здесь, в котле, лагерь для военнопленных?
Эмиг приносит новости, которые поднимают боевой дух. Хотя Кавказ «по непонятным причинам» и оставлен, но генерал Гот со своей армией якобы выступил, чтобы деблокировать нас.
– Один унтер-офицер из авиации сказал мне, что Гот уже в Калаче, а другой назвал Котельниково. Но это все равно. Пока он подойдет, мы продержимся. Тем более теперь, когда по воздуху прибыли авиадесантники и соединения СС.
Но самый ошеломляющий слух, будто целая колонна грузовиков с продовольствием и горючим, воспользовавшись ночью и туманом, в сопровождении танков проскочила к нам в котел.
Я отношусь к этому скептически.
* * *
На следующее утро меня вызывают в штаб дивизии. Там я узнаю, что Гот действительно приближается к нам из направления Ростова. Подавленные трудностями со снабжением, наши квартирмейстеры готовят в связи с этим крупную операцию. Начальник тыла армии приказал выделить силы для формирования большой транспортной колонны с вооруженным конвоем. Выполнение этой задачи возложено на начальника тыла корпуса и на дивизионные подразделения и части снабжения. Армия в целом должна обеспечить для этого транспортные средства общей грузоподъемностью порядка 1200–1500 тонн. План состоит в следующем.
Колонна подразделяется на три группы, которые на марше являются самостоятельными.
Допускается использование грузовых автомашин грузоподъемностью от 2,5 тонны и более, прошедших предварительный ремонт и выкрашенных в белый цвет.
С ними отправятся ремонтно-восстановительные подразделения, от каждой дивизии по одному. Место сбора – район южнее Городища и около Гумрака.
Формирование колонны закончить до 15 декабря.
В сопровождении танков, при поддержке авиации колонна должна прорвать кольцо окружения в югозападном направлении и выйти в район Тормосина.
Одновременно в котел проникнут извне стоящие наготове транспортные соединения с ценным грузом, говорят даже о пятитонных грузовиках.
Прорыв и проникновение вовнутрь котла должны координироваться с попытками деблокирования.
Горючее для этой операции забирается у боевых частей, которым самим позарез нужна каждая капля. Но ничего не поделаешь.
Мне тоже надлежит отдать несколько крупных автомашин – за тем меня сюда и вызвали. Но я могу дать точный ответ только после того, как на месте лично ознакомлюсь с состоянием транспортных средств батальона. Надо ехать в Питомник.
Прежде чем отправиться туда, долго приходится улаживать дело с производством Рембольда в лейтенанты. Мне снова повторяют старые положения о необходимости образовательного ценза и о минимальных требованиях, однако теперь уже не с прежней непримиримостью. Вопреки всем и всяческим «а если» и «но» мне все-таки удается добиться своего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49