С сапогами тоже не лучше: развалились, подметки привязаны тонкой проволокой. Но никого это не волнует. Некоторые солдаты, насквозь промерзшие и промокшие, сидят так близко к огню, что, того и гляди, пламя перекинется на них. Они тупо уставились на огонь. Другие с закрытыми глазами растянулись на животе, подперев голову руками. Храпят совсем выбившиеся из сил, накрыв голову шинелью. В углу о чем-то шепчутся двое. У того солдата, что поменьше ростом, в руках «Железный крест» с новенькой лентой. Справа в углу делает перевязки фельдшер, поливая раны йодом. Атмосфера полной заброшенности и какого-то странного полусна.
Пора выходить. Бергер остается у аппарата. Вместе с Эмигом пробираюсь через бесконечные развалины в район исходного положения. Еще совсем темно. Только гораздо южнее в небе протягиваются светящиеся нити трассирующих пуль и снарядов. Я пришел как раз вовремя. Сзади раздаются залпы наших орудий. Невидимые снаряды прокладывают себе путь. Завывая и свистя, они рассекают воздух и рвутся в пятидесяти метрах впереди нас в цехе. Вздымаются черные столбы земли и дыма. Попадания видны хорошо, так как уже занялся рассвет. Снаряды вновь вдоль и поперек перепахивают уже и без того усеянную воронками местность перед нами. Разрывы следуют один за другим с невероятной быстротой. Над содрогающейся землей стоит перекрывающий все гул, он то нарастает, то спадает, но не прекращается ни на секунду.
И вдруг разрыв прямо перед нами. Слева еще один, за ним другой! Цех, заводской двор и дымовые трубы – все исчезает в черном тумане.
– Артнаблюдателя ко мне! Черт побери, с ума они спятили? Недолеты!
И тут голос мой обрывается. Что это? Там, на востоке, за Волгой, вспыхивают молнии орудийных залпов. Один за другим. Но это же бьет чужая артиллерия! Разве это возможно? Так быстро не в состоянии ответить ни один артиллерист в мире! Тут что-то не то.
Слева слышатся крики: «Санитары, сюда! " Значит, потери еще до начала атаки. При наших силах только этого нам не хватало.
Но наша артиллерия уже переносит огневой вал дальше. Вперед! Фельдфебель Фетцер легко, словно тело его стало невесомым, выпрыгивает из лощины и крадется к силуэту здания, вырисовывающегося перед ним в полутьме. Теперь дело за ним. Хватит ли взрывчатки? Установлены ли вовремя запалы? Фетцер возвращается. Он отсутствовал не больше минуты. От возбуждения едва пере водит дыхание, ноздри раздуваются, как у взмыленного коня после скачки.
– Горит! – восклицает он и валится на землю. Я дрожу всем телом и слышу биение своего сердца. Вот сейчас, сейчас…
Ослепительно яркая вспышка! Стена цеха медленно валится. Оглушительный грохот пригибает всех к земле. Над нами прокатывается мощная взрывная волна. Летят осколки камней, кирпичи, куски металла и листового железа. Нас окутывает густой туман, серый и черный. Дым разъедает глаза. Не видно ни на метр вперед. В это облако дыма, преодолевая заграждения, устремляются штурмовые группы.
Когда стена дыма рассеивается, я вижу, что весь правый угол цеха обрушился. Через десятиметровую брешь, карабкаясь по только что образовавшимся кучам камня, в цех врываются первые саперы… Мне видно, что левее в цех уже пробивается и вторая штурмовая группа, что наступление на открытой местности идет успешно. Зенитная батарея трассирующими снарядами взяла под огонь крышу. Через равномерные интервалы поддерживают атаку своим огнем тяжелые орудия. Теперь вперед выдвигаются группы боевого охранения. И все-таки меня вдруг охватывает какой-то отчаянный страх. Почему – не знаю, возможно, из-за русского огневого налета. Вместе с Эмигом вскакиваю в зияющую передо мной дыру и карабкаюсь по груде щебня. В этот самый момент в тридцати метрах от меня вспыхивает первая белая сигнальная ракета, означающая: «Мы здесь! " Это должен быть Фетцер.
Осматриваюсь из большой воронки. Вокруг полутьма, какой-то призрачный мир, как в старинном готическом соборе. В первый момент не могу ничего разглядеть толком. У обороняющегося здесь против того, кто врывается, заведомое преимущество. Рикошетные пули уходят передо мной в землю. Это выстрелы из чердачного помещения. Пусть зенитки перенесут огонь сюда. Посылаю связного. Постепенно глаза привыкают к темноте. Вокруг, словно сметенные мощным ураганом, в диком хаосе носятся куски металла. С потолка свисают искореженные металлические перекрытия. Из земли торчат подпорки и балки. Но, что хуже всего, внутри цех представляет собой одну сплошную воронку. Авиация целыми неделями бомбила этот завод. Эскадры бомбардировщиков, пикирующих и обычных, сменяли друг друга. Гаубицы, пушки и мортиры переворачивали все вверх дном. Здесь не осталось ни единого целого места. Над черными воронками вдоль и поперек балки и штанги. Солдат, которому приказано продвигаться здесь, должен все время смотреть себе под ноги, иначе он, запутавшись в этом хаосе металла, повиснет между небом и землей, как рыба на крючке. Глубокие воронки и преграды заставляют солдат двигаться гуськом, по очереди балансировать на одной и той же балке. А русские пулеметчики уже пристреляли эти точки. Здесь концентрируется огонь их автоматчиков с чердака и из подвалов. За каждым выступом стены вторгнувшихся солдат поджидает красноармеец и с точным расчетом бросает гранаты. Оборона хорошо подготовлена. Бой за цех только начинается, а чем кончится?
Фетцер залег метрах в пятидесяти от меня. Убийственный косоприцельный пулеметный огонь прижал к земле его группу. Наши автоматчики берут под огонь эту огневую точку. Они выстреливают свои обоймы с такой быстротой, словно хотят сразу израсходовать весь боекомплект. Группа рывками продвигается вперед. Гулко перекатывается эхо разрывов – это бьют пехотные орудия. Все сильнее грохот подрывных зарядов. Стены цеха рушатся.
Выскакиваю из своей воронки. Пять шагов – и огонь снова заставляет меня залечь. Рядом со мной ефрейтор. Толкаю его, окликаю. Ответа нет. Стучу по каске. Голова свешивается набок. На меня смотрит искаженное лицо мертвеца. Бросаюсь вперед, спотыкаюсь о другой труп и лечу в воронку. Эмиг вытаскивает меня.
Наискосок от меня конические трубы, через которые открывают огонь снайперы. Против них пускаем в ход огнеметы. На несколько мгновений в радиусе тридцати метров становится светло как днем. Успеваю заметить пересекающую цех баррикаду из вагонеток. рельсов, балок и стальных штанг. Недалеко залегла штурмовая группа. Оглушительный грохот: нас забрасывают ручными гранатами. Обороняющиеся сопротивляются всеми средствами. Да, это стойкие парни!
Ползу вперед наподобие ящерицы.
Фельдфебель Фегцер, ко мне! – кричу что есть силы.
Через несколько секунд кто-то сваливается мне на спину и сразу откатывается в сторону. Это Фетцер. Он оттаскивает меня к себе в плоское углубление.
– Дело не двигается. Цеха нам не взять! Половина людей уже выбита.
– Фетцер, взрывчатки достаточно? Тогда пробейте проход в баррикаде.
– Делается. Но разве это поможет, господин капитан? Еще двадцать метров – и я останусь с двумя-тремя солдатами.
– Пришлю на подмогу целую роту. Тогда сможете взять.
– Хорошо.
Я побыстрее отскакиваю назад. Обороняющиеся бьют со всех сторон. Смерть завывает на все лады. Из последних сил добираюсь до воронки в углу цеха. Там кто-то есть. Это наш врач, он перевязывает раненого.
– Доктор, ты зачем здесь?
– Уже больше сорока человек. Главным образом тяжелораненые.
– Но твой же перевязочный пункт позади!
– Слишком далеко отсюда. Многим уже не смог бы помочь.
– Ладно. Сколько на твоих?
– Семь.
Ушам своим не верю: три часа боя, а продвинулись всего на семьдесят метров! Посылаю Эмига.
– Первой роте хорватов выступить немедленно. Приведите ее к Фетцеру.
Постепенно выбираюсь. Снаружи яркое солнце. Облака медленно и величественно плывут на восток. На север несутся истребители, опережая гул своих моторов, металлическим звоном отдающийся в прозрачном воздухе.
В нескольких стах метрах вижу две каски – это солдаты штурмовой группы Лимбаха. Остальные, очевидно, тоже там. Из амбразур цеха по ним ведут ураганный огонь.
Навстречу мне идет Эмиг, за ним на расстоянии добрых ста метров рассредоточенным строем следуют человек сто хорватов. С ожесточенными лицами они устремляются к цеху № 4. Оборачиваюсь. В этот самый момент над цехом как раз взвивается красная ракета, за ней – зеленая. Это значит: русские начинают контратаку, требуется подкрепление. Хорваты подошли как раз вовремя. Офицер связи вчера хвалил их. Не раздумывая, они идут прямо на цель: их сила в рукопашном бою. Они облегчат положение Фетцера.
В подвале навстречу мне бросается Бергер:
– Господин капитан, Фетцер только что доложил: русские атакуют!
– Знаю. Рота хорватов уже в пути.
– Еще донесение справа: Шпренгер не продвинулся ни на шаг. Думаю, сегодня неудача.
– Тоже мне ясновидец! Если бы вы знали, какие сегодня потери!
Поворачиваюсь и приказываю:
– Майор Брайвиков! Одной роте немедленно занять оборону у цеха № 4! Немедленно!
Жужжит телефон.
– Да?
– У аппарата фельдфебель Фетцер. Русские атакуют. Больше держаться не могу.
– Хорваты прибыли?
– Так точно. Но толку нет. Одни лезут прямо под огонь и гибнут, а остальные, наоборот, кланяются пулям. Офицеры не могут поднять своих людей.
– Решайте сами на месте! Если держаться не можете, отходите. Рота хорватов будет ждать вас у цеха № 4.
– Яволь, держаться действительно невозможно. Отхожу.
Справа от меня стоит сапер, весь в глине и грязи, по лицу течет пот:
– Донесение от фельфебеля Шварца. Обер-фельдфебель Лимбах тяжело ранен в голову осколком снаряда. Половина штурмовой группы перебита. Оставшиеся залегли, не могут сделать ни шага ни вперед, ни назад. Сопротивление слишком сильное. Фельдфебель Шварц просит подкрепления и дальнейшего приказа.
Даю связному письменный приказ: лежать до наступления темноты, потом отойти назад на оборонительную позицию!
Итак, конец! Все оказалось бесполезным. Не понимаю, откуда у русских еще берутся силы. Просто непостижимо. Бессильная ярость овладевает мной. Первый раз за всю войну стою я перед задачей, которую просто невозможно разрешить. Если атаковать цех №4 мелкими штурмовыми группами, не хватает сил преодолеть все заграждения, прорваться в глубину и окончательно смять всю умно построенную оборону. Если же атаковать более крупными силами, они не могут развернуться на узком пространстве цеха и представляют собой просто более удобную цель, их уничтожают по частям.
Итак, цех № 4 прямой атакой не взять! Во всяком случае не с нашими силами. Осознание этого факта потрясает меня. Ведь такого мне еще не приходилось переживать за все кампании. Мы прорывали стабильные фронты, укрепленные линии обороны, преодолевали оборудованные в инженерном отношении водные преграды – реки и каналы, брали хорошо оснащенные доты и очаги сопротивления, захватывали города и деревни. Нам всегда хватало боеприпасов, нефти, бензина, взрывчатки, дымовых шашек, стали, чугуна, цветных металлов и резины. А тут, перед самой Волгой, какой-то завод, который мы не в силах взять! Для меня это отрезвляющий удар: я увидел, насколько мы слабы.
Прошу соединить меня с генералом.
Тем временем получаю донесение от врача. Через его руки прошло 110 раненых. В том числе 60 только из 'моего батальона и группы Шпренгера – это 50 процентов всех участвовавших в атаке. У многих такие ранения, что до дивизионного медпункта их не довезти. У хорватов убито 30 человек, 50 лежат на перевязочном пункте и ждут эвакуации. Сам врач находится на старом месте.
Быстро прикидываю в уме. Батальон начал наступление, имея 90 человек. Примерно половина ранена, 15-20 человек убито. Это значит: батальона больше нет! Пополнения мне не дадут.
Вызывают к телефону.
– Говорит командир «Волга».
– Фон Шверин. Ну так что? Вы действительно говорите с Волги?
Докладываю генералу, как проходило наступление. Говорю о невозможности взять цех лобовой атакой, доношу о потерях.
Генерал гневается. Резким тоном заявляет:
– Меня это не касается! Цех должен быть взят сегодня! Ясно?
– Господин генерал, это невозможно!
– Невозможного на свете нет! Вы солдат и должны знать это. Соберите остатки вашей группы и готовьте новую атаку. Начало через полчаса.
– Господин генерал, убедитесь сами: я не в состоянии атаковать!
– Что, позволяете себе спорить?
– Господин генерал, повторяю: атаковать не могу! Разрешите, господин генерал, с наступлением темноты прибыть к вам и доложить лично, а также внести новые предложения.
Тут старик выходит из себя. Резким тоном он читает мне по телефону лекцию о военном искусстве, тактическом чутье и хорошем тоне. Разъяряется все сильнее. Кладу трубку на стол, так как не имею желания слушать этот взрыв гнева. Потом отсоединяю контакт: пусть думает, что связь прервана.
Поворачиваюсь к двери. Эмиг вводит русского пленного. Настоящий богатырь. Высокого роста, сильный, он стоит передо мной: взгляд открытый, лицо решительное. Так вот, значит, каков он, наш противник!
– Иди садись! – указываю ему на табурет.
– Не понимаю, – отвечает он, пожимая плечами. Зову переводчика. В ходе допроса у меня словно пелена с глаз спадает. Оказывается, именно в тот самый момент, когда мы предприняли атаку, русские хотели начать свое наступление. Несколько рот уже находились на исходных рубежах. Ночью они переправились через Волгу и подземными ходами сосредоточились в своих убежищах. Так, значит, у русских резервы есть! Ближайшей задачей были Белые дома на окраине города – ни больше ни меньше! Теперь мне стало ясно, что это за артиллерийский огонь был сегодня утром: русская артподготовка! Ничего сверхъестественного. Потери у русских тоже велики.
Я поражался тому, с какой уверенностью в победе говорил русский. Никаких «последних судорог обороны», разумеется, и в помине нет, хоть «Фелькишер беобахтер»{17} и пишет об этом ежедневно. Да, тут что-то не так! Пленного отвели в соседнее помещение, и он стал греться у все еще горящего костра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49