К тому мгновению, когда он понял, что дым затягивает в библиотеку из-под двери, весь дом уже охватило неистовое пламя. Озверевшие языки огня бешено метались по большой лестнице, и Роберту показалось, что ему не удастся подняться на второй этаж, чтобы спасти близких.
Но он все же сделал попытку вытащить родных из огненной ловушки. Роберт добежал до детской — первой комнаты в семейном крыле. Маленький Джеми лежал без сознания на кровати. Схватив мальчика, Роберт выбежал из объятого огнем дома, зовя на помощь, и уложил крохотное тельце ребенка на влажный от росы газон. Слуги тем временем образовывали цепочку, пытаясь потушить пожар.
Когда Роберту удалось вернуться в дом, огонь уже нельзя было остановить. Он попытался пробиться сквозь пламя, закутавшись в тяжелые портьеры, сорванные с окна нижнего этажа, но тут прямо перед ним с грохотом обвалился потолок. Полыхавший огонь подступал все ближе. Роберт понял, что надо поворачивать назад, — в сложившейся ситуации он бессилен.
Пожар прекратился лишь к вечеру следующего дня, и только тогда Роберт осознал величину своей потери.
Западное крыло, как и большая часть особняка, сгорело: белый известняк, из которого было построено здание, покрылся сажей и закоптился. От верхней галереи, в которой на обитых шелком стенах отец развешивал картины из своей коллекции и портреты всех Иденхоллов, написанные еще в незапамятные времена, не осталось и следа Высокий потолок бальной залы, расписанный два столетия назад Гринлингом Гиббонсом, с украшавшими его десятью хрустальными люстрами, обвалился.
Роберт помнил, что в те дни, когда его мать устраивала свои роскошные балы, им с братьями разрешалось бегать в носках и кататься на животах и попках по мраморному полу. Их мать, герцогиня, всегда смеясь говорила, что никому не натереть полов лучше, чем ее мальчикам. И вот теперь весь дом разрушен; огонь не пощадил ни одной комнаты. Впрочем, нет: одна комната все же уцелела.
Библиотека, в которой хранились около тридцати тысяч томов, древние манускрипты и свитки, осталась нетронутой; языки пламени лишь слегка подкоптили западную стену. От огня ее спасла увитая плющом арочная галерея. По иронии судьбы, отец нарочно отделил библиотеку от дома, разумеется, не для того, чтобы прятаться там от огня, а чтобы иметь возможность предаваться в уединении размышлениям. Теперь библиотека напоминала единственного уцелевшего в бою солдата, одиноко стоящего на поле брани.
Позднее Роберту сообщили, что тело его брата Джеймсона нашли лежащим на теле его жены — видно, тот пытался защитить ее и их еще не родившееся дитя, которое та носила под сердцем. Их придавило обвалившимся потолком. Съежившееся тело герцога обнаружили в углу его комнаты — он умер от удушья. Джеми, милый четырехлетний Джеми, которого Роберт спас из огня и который должен был стать пятым герцогом Девонбруком, так и не пришел в сознание — крохотное тельце ребенка не смогло справиться с ядовитым угарным газом, наполнившим легкие.
Был и еще один человек, не выдержавший свирепого натиска огня. Пьетро, слуга и компаньон Роберта, спал в его комнате, расположенной в конце коридора, когда начался пожар. Этот человек много раз спасал жизнь своего хозяина; он бодрствовал ночами, прислушиваясь к каждому шороху, чтобы Роберт мог хоть немного отдохнуть. И этот человек тоже погиб. Впрочем, причиной его смерти послужил не огонь: Пьетро выпрыгнул из окна, спасаясь от бушующего пламени, и разбился насмерть.
Роберту сказали, что пожар начался в семейном крыле, и причина его возникновения возбуждала подозрения. От этого его страдания лишь усилились. Уже одна мысль о том, что все близкие погибли, была невыносима, но, вспоминая даже во сне, что кто-то мог намеренно поджечь огромный особняк, Роберт просыпался в холодном поту с криком ужаса на устах. Кто мог решиться на такое? Кому могло прийти в голову уничтожить всю семью?
Роберт сумел пережить страшное горе лишь благодаря младшему брату. Едва узнав о пожаре, Ноа немедленно примчался в Девонбрук из Лондона, и пока Роберт лечил многочисленные ожоги на лице и на руках, полученные во время пожара, Ноа занялся необходимыми в таких случаях приготовлениями. Несмотря на то что сезон в столице уже начался, весь свет собрался в Ланкашире на похороны герцога и его близких. На траурную церемонию прибыл даже регент: скромно одетый, он от всей души выразил соболезнования Роберту и Ноа.
И лишь Энти, что казалось весьма странным, не приехала.
Впрочем, вечером печального дня посыльный, вымокший до нитки под весенним дождем, начавшимся на рассвете, доставил письмо от лорда Гастингса. Сидя у камина в гостиничном номере, Роберт слушал, как Ноа читает его послание. Лорд сочувствовал потерям Роберта, желал ему поскорее оправиться от внезапной беды. В конце письма Гастингс выражал надежду, что Роберт поймет Энти, которая расторгает помолвку и отказывается выходить за него замуж. Он добавил, что его дочери было нелегко принять такое решение, и свалил все на переменчивый женский характер. Гастингс даже успел разослать сообщение о разрыве помолвки в газеты, справедливо заключив, что у Роберта (какая забота!) не найдется на это времени.
Несмотря на многословность письма и, по сути, не вдумываясь в его содержание, Роберт все же понял основное: лорд Гастингс давал ему понять, что его дочь не выйдет замуж за слепого.
Даже сейчас, спустя несколько недель после пожара, Роберт не мог без боли смотреть на свет, чуть более яркий, чем пламя единственной свечи. Он лишь смутно различал тени предметов, находившихся рядом с ним. А когда наступали сумерки, боль проходила, но тогда он погружался в полную темноту.
Доктор Данбери, лечивший Роберта с детства, первым осмотрел молодого человека. Поначалу он заявил, что его слепота — временная и что через некоторое время зрение к Роберту вернется. Но прошло три недели, а состояние Роберта не улучшалось, и доктор Данбери стал терять надежду. Он пришел к заключению, что глазные нервы повреждены сильным жаром и слишком ярким светом, исходящим от огня, поэтому заявил, что не может определенно сказать, вернется к его пациенту зрение или нет.
Приехав в Лондон, Ноа созвал целый консилиум врачей. Один из них предложил прикладывать на глаза Роберта пиявок, «дабы те высасывали сгоревшую кровь», как он выразился. Другой не нашел ничего лучшего, чем посоветовать ослепшему Роберту промывать глаза раствором щелока. Молодой человек отверг эти способы лечения и заперся в темной комнате, снова и снова вспоминая кошмар пожара и думая о своих потерях.
В конце концов Ноа попросил своего доктора, который все пытался навязать Роберту какие-то заграничные снадобья, смастерить для брата пару темных очков, чтобы защитить глаза несчастного от яркого света, приносившего ему так много страданий. Ноа решил, что очки помогут Роберту и тот сможет покинуть наконец свое темное убежище и выходить из дома. Таким образом, Роберт смог вернуться в общество: он или катался в карете по Гайд-парку, или посещал спектакли в опере, привлекая, однако, своими очками всеобщее внимание.
Бывший слуга отца Роберта — Форбс, который во время пожара спал в комнате для прислуги, занял место погибшего лакея. Признаться, ни у Роберта, ни у Форбса не было ни малейшего желания сходиться ближе. Сварливый и раздражительный, Форбс держался надменно и отчужденно. Он даже не пытался скрыть, что новый хозяин ему не по нраву. Впрочем, несмотря на то, что Форбсу не хотелось ублажать Роберта, он был весьма неглупым человеком и понимал, что выбора-то у него, собственно, нет. В его преклонном возрасте уже не найти такого тепленького местечка.
Поэтому так уж случилось, что Форбс занял место слуги Роберта, а тот позволил ему сделать это. Что и говорить, с Пьетро Форбса не сравнить, но и он худо-бедно справлялся со своими обязанностями. Форбс содержал в чистоте одежду молодого хозяина и, в дополнение к тому, что ему приходилось брить хозяина, оказывал ему и другие мелкие услуги. Можно даже сказать, что из простого слуги он превратился в компаньона Роберта, который был не в состоянии передвигаться по дому без посторонней помощи. Роберт не видел, что находится вокруг него, не знал, куда положить вещи, когда они становились не нужны ему. Даже сейчас, в кабинете Куинби, Форбс, как сторожевой пес, стоял за креслом своего хозяина-инвалида.
Сам же Роберт пребывал в таком оцепенении, что почти не обращал внимания на грубоватое поведение лакея и не задумывался над тем, что может подыскать кого-то другого на его место. Впрочем, временами Роберт спрашивал себя, что такого он сделал или сказал Форбсу, отчего тот так его невзлюбил. Роберт пребывал в неведении до одного случая, который помог ему понять, почему Форбс держится с таким видом, словно ему приходится прислуживать самому дьяволу. Кстати, почти вся прислуга в доме поддерживала Форбса.
Может, потеря одного из чувств усилила остальные чувства Роберта, но он побаивался, и, как выяснилось, не зря, своего возвращения в общество.
Почти две недели он прогуливался в одиночестве, понимая, однако, что рано или поздно ему придется выходить на люди. Как-то раз вечером Ноа и Толли уговорили его отправиться вечером в клуб. Они сказали, что просто зовут его поужинать. Чтобы Роберт потихоньку начал снова привыкать к светскому обществу. Ведь не на бал же и не на прием они его звали! И там не будет шумной толпы. Так, обычный ужин в кругу старых знакомых.
И Роберт согласился. Тем более что ему не придется встречаться в клубе с женщинами, которые тут же могли бы сочинить целую мелодраму. К тому же в клубе он никак не сможет натолкнуться на Энти. Хоть разрыв их помолвки и не задел сердца Роберта, ее отказ выходить за него замуж больно ранил его честь, ведь он так хорошо все просчитал. Так что почему бы не позволить себе отужинать в компании старых приятелей? Особенно если они не станут разводить разговоров о пожаре и открыто жалеть его. Ему даже захотелось пойти.
Большей ошибки он совершить не мог.
Появление Роберта в клубе произвело настоящий фурор: все замерли на месте и воззрились на него, едва он появился в дверях. Кстати, что бы там ни говорили, Роберт стал герцогом, и на это нельзя было не обращать внимания. А если добавить к этому сплетни о пожаре, о его внезапной слепоте, да еще увидеть на нем зловещие темные очки, то понятно, почему его фигура вызывала столь сильный интерес. Можно было не сомневаться в том, что о времени его появления в свете уже заключались многочисленные пари. А уж теперь, когда Роберт объявился в клубе, даже утренние газеты непременно устроят из этого шумиху.
Некоторые завсегдатаи клуба спокойно поздоровались с ним, бывшие однокашники по университету высказали соболезнования по поводу смерти его отца. Так, отвечая на приветствия, Роберт с Ноа и Толли и продвигались к Кофейной гостиной, где собирались ужинать. Когда они уселись за стол, Роберт услыхал, как шумный гомон, вызванный его появлением, стал постепенно стихать. Мужчины вернулись к своему бренди и картам, и Роберт было понадеялся, что сможет постепенно войти в обычную колею.
И тут он услыхал о бегстве Наполеона с Эльбы.
— Так Наполеон во Франции? — спросил Роберт, все — еще надеясь, что ослышался, неправильно истолковав разговор за соседним столиком.
Наступило долгое молчание, которое наконец прервал Ноа:
— Да, Роб, Наполеон высадился в Каннах первого числа.
Неужели он сумел так отгородиться от окружающего мира, что даже эта важная новость не дошла до него?
— Первого? — переспросил Роберт. — Уже две недели назад? А что же Франция? Что говорит Веллингтон?
— Газеты писали, что во Франции его встретили как героя, а не с позором сосланного узурпатора.
— Боже мой! — покачал головой Роберт. — После поражения в Америке и других более мелких неприятностей английской армии не позавидуешь.
— Но Веллингтон все еще в Вене, — вмешался в разговор Толли. — Завтра я отправляюсь к нему, — после некоторой паузы добавил он. — Поэтому я и уговорил тебя прийти сегодня сюда, Роб. Я, видишь ли, хотел попрощаться с тобой перед отъездом на континент. Не знаю, когда вернусь назад…
«Если вообще вернешься», — подумал Роберт.
— Но почему же мне не сообщили о бегстве Наполеона? — вслух спросил он. — Несмотря на то что я ушел в отставку, Веллингтону известно… — Роберт замолчал. Разумеется, ему ничего не сообщили. Да никто и не подумает снова звать его на службу. В конце концов, кому нужен слепой, если прежде его особенно ценили именно за способность видеть и запоминать все увиденное?
Роберт нервно сжал кулаки. Ничего не поделаешь: как бы он ни старался не замечать своего нынешнего состояния, от правды не уйти.
Он стал никому не нужным инвалидом.
Бесполезным.
— Я расскажу Веллингтону о том, что здесь произошло, Роб, — пообещал Толли. — И Бонапарту нечего надеяться, что он сумеет завоевать мир, раз уж однажды он так крупно проиграл.
— Надеюсь, ты прав, — нахмурившись, заметил Роберт.
Разговор затих, пока официанты накрывали на стол. Потом Ноа и Толли принялись за еду, а Роберт с каменным лицом молча сидел за столом, не притрагиваясь к пище. Он не был уверен в том, что сумеет нащупать вилку, а о помощи просить не собирался.
Молчать было неловко, зато Роберт слышал все разговоры и шепот вокруг. Его так интересовало все, касающееся Наполеона, что он и не заметил, как беседа приняла другое направление.
Поначалу Роберт улавливал лишь обрывки фраз.
Пожар. Слепой. Врачи не уверены, что зрение вернется.
Все потеряно.
Его отец был богатым человеком, но почти все деньги вложил в Девонбрук-Хаус и свою коллекцию, которая должна была перейти Роберту в наследство. Но теперь, за исключением небольшой части коллекции, хранившейся в Иденхолл-Хаусе в Лондоне, все произведения искусства, составлявшие гордость герцога, были уничтожены огнем. А вместе с ними — и надежда Роберта на спокойное будущее.
Затраты, необходимые на восстановление Девонбрук-Хауса из руин, разорили бы и человека с солидным финансовым положением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39