Я хотела вырваться и убежать, но мама усадила меня к себе на колени.
— Не уходи, посиди со мной. Пожалуйста! А я тебя обниму. Ну да, твою маму обижают… И у меня сердце разрывается, когда ты плачешь за моей спиной. Не уходи!
Я уткнулась маме лицом в грудь и даже не смотрела на госпожу учительницу.
Но она-то не собиралась оставлять меня в покое. А какой язвительный у нее был голос!
— Что это — выход на сцену актрисы, исполняющей детскую роль? Ты девочка умная и должна прекрасно знать, зачем ходит к вам дядя Митани.
— Нет, нет, нет! Не знаю, не знаю! — Я затрясла головой и заплакала еще сильнее.
— Знаешь, прекрасно знаешь! А у этого дяди, между прочим, есть жена, законная. И ребенок есть, мальчик, немного постарше тебя. И этот мальчик будет ненавидеть твою маму, да, да! А если в школе про это узнают? Учителя и подруги?.. Ай-ай-ай, как тебе будет стыдно за маму!
Мама сказала:
— Ну зачем вы так? Ребенок же безгрешен!
Но госпожа учительница не унималась:
— Безгрешен? Вот именно! А вы стараетесь воспитать ребенка во грехе. Безгрешен, гм… Но плачет очень искусно.
Мне было тогда лет одиннадцать-двенадцать.
— Короче говоря, — закончила госпожа учительница, — искалечите вы дочь. И не ждите для нее ничего хорошего. Несчастная девочка… Втянули вы ее в омут…
Мне кажется, горе, разрывавшее тогда мое детское сердце, было сильнее, чем теперешняя боль от смерти матери и от разлуки с Вами.
Утром наш пароход прошел через пролив Иё-нада. Море было абсолютно спокойным, лучи солнца, падавшие в каюту сквозь стекла иллюминатора, грели так сильно, что я сняла жакет. И все равно было жарко, даже в одной блузке. А потом, в полдень, мы зашли в порт Бэппу. Какое удивительное зрелище! Порт опоясан горами, они тянутся справа налево и словно обнимают море. В середине водная гладь, а горы как огромные застывшие волны. Такое я видела только на декоративных панно.
Приняв любезное предложение моей попутчицы, я остановилась в гостинице на горячих источниках Канкайдзи. Источники Канкайдзи расположены довольно высоко в горах, и прямо из окон купальни открывается великолепная панорама порта и города. Все здесь удивительно — я и не знала, что существуют на свете горячие источники, словно бы парящие в воздухе над удивительно светлым простором земли.
Я совершила поездку на автобусе по окрестностям — по «аду». Билет стоит сто иен, осмотр достопримечательностей — еще сто. В «аду» есть частные владения, всего таких владений пятнадцать или шестнадцать, и существует даже объединяющий их «адский кооператив».
В «аду» есть два озера — «Кровавое озеро» и «Морской ад». Ах, какая удивительная вода в этих озерах! У нее какой-то особый, чарующий и, как мне кажется, мистический блеск. А уж о цвете я и не говорю! Вода в «Кровавом озере» действительно имеет красноватый цвет: на дне густо-алый, словно из глубины струей бьет кровь, а ближе к поверхности — бледно-алый, словно кровь растворилась в воде. Над озером поднимается розоватый пар. А «Морской ад» тоже своего рода чудо. Это озеро назвали так потому, что вода в нем по цвету такая, как в море. Но у настоящей морской воды никогда не бывает такой кристальной прозрачности и такого удивительно чистого голубовато-зеленого оттенка. Я вспоминала эти озера глубокой ночью в гостинице далеко от города. Озера горячего «ада»… Они какие-то неземные, нездешние, эти озера. Словно их напоили источники из царства грез… А мы с мамой блуждали по аду любви… Есть ли в нем такие же прекрасные источники?.. Цвет «адской»« горячей воды обвораживает и приводит меня в восторг.
Простите меня, пожалуйста».
3
«На горячих источниках Судзию на плато Ханда, 21 октября
Сейчас я в гостинице с горячими источниками, находящейся в глубине горного плато. Ночью здесь такой холод! Я замерзаю даже в гостиничном кимоно, надетом поверх свитера. Сижу, съежившись над жаровней. Эта гостиница перестроена после пожара на скорую руку, сёдзи и фусума закрываются неплотно. Конечно, я захватила с собой теплые вещи, предвидя еще в Токио, что мне придется быть высоко в горах. Горячие источники Судзию находятся на высоте тысячи метров над уровнем моря. А завтра мне предстоит подняться еще выше — перейти через перевал, полторы тысячи метров над уровнем моря, и остановиться на других источниках, высота их — тысяча триста метров над уровнем моря. Все понятно, но какая разительная перемена после теплыни в Бэппу, откуда я выехала лишь сегодня утром.
Завтра — горы Кудзю, а послезавтра наконец Такэда. Наверно, и в завтрашней гостинице, и в городке Такэда я буду продолжать писать Вам это длинное письмо. Что же я хочу сказать Вам, почему пишу? Не путевыми же впечатлениями делиться… Какие слова для Вас подскажут мне горы Кудзю, родина отца?
Возможно, мне захочется сказать Вам слова прощания, хотя я прекрасно знаю, что для меня лучше всего проститься с Вами безмолвно. Кажется, мы с Вами мало разговаривали, но все же сказали друг другу очень многое.
Прошу Вас, простите мою мать!
Эту фразу я повторяла при каждой встрече с Вами, вымаливая прощение для мамы.
Когда я впервые пришла к Вам с просьбой о прощении, Вы, должно быть давно знавший о моем существовании, сказали: «…Вот я и фантазировал, как мы будем с этой девочкой разговаривать о моем отце…»
И еще:
«Если бы наступило такое время, когда мы с вами смогли бы спокойно поговорить о благородстве вашей матери, да и о моем отце тоже, как бы хорошо было, правда?»
Такое время наступило. И такое время безвозвратно утрачено. Если бы мы с Вами когда-нибудь встретились и заговорили бы о Вашем отце или о моей матери, я бы и слова не могла вымолвить, только бы дрожала от раскаяния и позора. Наши родители для нас — запретная тема. Разве такие дети, как мы, имеют право любить друг друга? Я пишу об этом, и у меня наворачиваются на глаза слезы.
С тех пор как госпожа Куримото подвергла меня, одиннадцати— или двенадцатилетнюю девочку, позорной пытке, мне глубоко в душу запали ее слова — у «дяди Митани» есть мальчик. Но я никогда не спрашивала «дядю Митани» о его мальчике. Казалось, об этом говорить нельзя.
Маленькая гимназистка очень хотела знать, сколько лет мальчику, взяли ли его на войну, но спросить об этом не осмелилась. Никогда, ни разу.
Ваш отец часто бывал у нас даже в самые страшные дни, когда усилились воздушные налеты. Я провожала его домой. Мне было очень страшно — вдруг с ним что-нибудь случится и его мальчик останется без отца, как я… Если подумать, даже смешно немного: я ведь сама уже выросла, а мальчик был старше, его могли взять в солдаты, но я все равно думала о нем, как о маленьком мальчике. Почему? Наверно, первое впечатление — сообщение госпожи Куримото о существовании этого мальчика — было очень сильным и глубоко врезалось в мою память.
Мама была человеком неприспособленным, и разъезжать в поисках продуктов приходилось мне. Помню, однажды в толпе, штурмовавшей поезд, я увидела красивую женщину и буквально прилипла к ней. Разговорились, кто куда едет, какие продукты ищет. Потом она стала рассказывать о себе.
— А я содержанка…
Красавица была откровенна со своей случайной попутчицей-гимназисткой. А гимназистка в ответ на откровенность:
— А я… дочь содержанки… Женщина очень удивилась:
— Да что вы?! Как хорошо, что вы уже почти взрослая.
Она, кажется, неправильно поняла смысл моих слов «дочь содержанки», неправильно в отношении моего отца. Но я ничего не сказала, только покраснела до корней волос.
Она меня очень жалела. Потом мы с ней часто встречались, условившись вместе ездить за продуктами, и ездили иногда очень далеко. Однажды привезли рис из ее родной деревни в префектуре Ниигата. Я не могу забыть ее.
«Почти взрослая…» А теперь я уже совсем взрослая. Ну и что? Ничего хорошего. Теперь даже и поговорить с Вами — о Вашем отце и моей матери — невозможно…
Доносится шум водопада на горячих источниках. Купающиеся становятся под удары горячих струй, что здесь называется «побиться». Помогает от онемения и болей в мышцах, поэтому, верно, и источник назвали «Судзию» — «Мускульный».
В здешней гостинице своей купальни нет, купаются в большой общественной купальне в глубине долины между горами Ваитаяма и Куроивасан.
К ночи свежеет, с гор опускается ночной воздух. А я сегодня видела прекрасный багрянец осенней листвы. Такой живой, глубокий цвет, ничуть не похожий на фантастические краски озер царства грез в Бэппу. Горы Юфу-гатакэ, на которые открывается вид с высокого плато Дзёсима, были очень хороши, но их не сравнить с потрясающей картиной, развернувшейся передо мной на плато Ханда, по дороге от станции Накамура. Когда мы, преодолев все тринадцать поворотов, поднялись на плато, я обернулась назад и увидела утопающее в золотой листве ущелье Кусуй. Из-за вершины горы били лучи солнца, но не очень яркие, а смягченные синеватыми тенями в складках горы. В этих мягких лучах золото листвы было смуглым, а багрянец особенно ярким. Закатное солнце, выглядывавшее из-за плеча горы, придавало осенней листве особую прелесть.
Думаю, завтра на плато и в горах, куда я направляюсь, будет хорошая погода. Желаю Вам спокойной ночи из далекой гостиницы в горном ущелье. Вот уже три дня, как я в пути, и мне не снятся сны.
Последние три месяца, прошедших с той поры, как была разбита чашка сино, я жила у подруги и ужасно мучилась от бессонницы. Мои бессонные ночи громоздились, как эти горы. Подруга, должно быть, страшно устала от меня, слишком уж много хлопот я ей доставила. Это она ходила за моими вещами в ту комнату, за парком Уэно.
Она рассказала мне, что Вы — конечно, это были Вы, кто же еще! — приходили туда на следующее утро и расспрашивали обо мне. Но все же я не могла сказать ей, почему я убежала и скрываюсь от Вас.
— Я не имею права любить этого человека…
Больше я ничего не сказала.
— Но он же любит тебя! Знаю я эти разговоры — «не имею права любить». Когда женщина говорит эти слова, она чаще всего либо лжет, либо кокетничает… Ладно, будем считать, что ты не врешь.
Наверно, моя подруга хотела сказать, что каждый человек имеет право любить другого человека. Может быть, это и так… Да, это так, если решить умереть, как мама…
Но Вы-то знаете, до какой крайности я была доведена или дошла сама. Вы знаете, как я хотела, чтобы моя мама после смерти стала прекрасной. До сих пор не пойму, почему я поступала так, а не иначе. Что это — случайность? И вообще, что такое случайность? Трудно судить о собственных поступках, и, наверно, еще труднее судить о твоих поступках другому, который видит все со стороны. Может быть, это слово «случайность» возникает от неполного понимания?.. Или о случайности говорят тогда, когда бог и судьба даруют человеку прощение?
Нехорошо говорить об этом, но у моей подруги уже был грех до того, как все случилось со мной. Наверно, поэтому я и обратилась к ней за помощью. И она сразу все поняла, то есть поняла прямую причину моего состояния. Но мое отчаяние, водоворот раскаяния, круживший меня как соломинку, — это было выше ее понимания.
А потом я стала приходить в себя, даже повеселела немного. Не знаю, может быть, я пошла в маму, может быть, беспечность и легкомыслие у меня в крови… Так или иначе, но я стала выздоравливать, и подруга отпустила меня одну в это путешествие.
По сравнению с жизнью вдвоем с мамой или с моей одинокой жизнью после ее смерти путешествие, пребывание в разных гостиницах кажутся мне чуть ли не верхом успокоения и беззаботности. Но все же по ночам бывает очень тоскливо и пусто, потому я и начала писать это письмо. С тех пор прошло три месяца, и вдруг я заговорила. Почему?»
4
«На горячих источниках Хоккэин, 22 октября
Сегодня я перешла через перевал Сугамори на высоте тысяча пятьсот сорок метров и сейчас нахожусь в гостинице на горячих источниках Хоккэин, высота — тысяча триста три метра. Более половины пути осталось позади. Завтра спущусь в городок Кудзю, а оттуда — прямо в Такэда. К вечеру я почувствовала себя немного усталой. Должно быть, от длительного пребывания под лучами высокогорного солнца и от перенасыщенного парами серы воздуха. Здешний источник содержит много серы, а кроме того, как говорят, гора у перевала Сугамори буквально «дышит» серой, и, если ветер дует в лицо, пары проникают в легкие. Говорят, серебряные часы чернеют здесь за один день.
Вчера утром было всего пять градусов тепла, а сегодня — четыре. Сегодня ночью, сказали мне в гостинице, будет еще холоднее. Не знаю, когда они проверяют температуру, но, возможно, перед рассветом ртуть в термометре падает до нуля.
К счастью, мне дали хороший, уютный номер на втором этаже флигеля. Рамы здесь двойные, надежно защищающие от холода. Гостиничное ватное кимоно толстое, а в хибати много горячих углей. Гораздо веселее, чем вчера в Судзию.
Гостиница Хоккэин стоит одиноко в горах. Сюда не доставляют ни писем, ни газет. До ближайшей деревни три ри, до ближайшего дома — полтора. Детей школьного возраста здешние жители устраивают на время учебы в деревне, потому что до начальной школы далеко, тоже около трех ри.
У хозяев гостиницы двое детей — мальчик шести лет и четырехлетняя девочка. Их бабушка зашла ко мне в номер посидеть, наверно потому, что я женщина и приехала одна. Дети пришли с ней и все время воевали — кому сидеть на коленях у бабушки. Сначала место заняла девочка, уселась верхом, обхватила старуху ручонками за шею. Брат попытался ее столкнуть, она на него кинулась, и началась страшная возня. Ребята пищали, гонялись друг за другом. Очень славные малыши, у мальчика прекрасные глаза, но у девочки еще лучше — огромные-преогромные и дерзкие, а личико волевое. Нет, правда, удивительные глаза у этой девчушки! И такая в них дерзость, как у туго натянутого лука. А уж яркость — просто описать нельзя! Может, это горное солнце влило свой блеск в детские глаза?..
— Значит, у вас тут нет поблизости соседей, — сказала я. — Детишкам и поиграть не с кем.
— Не с кем. У соседей есть дети, но далеко они, соседи-то, около трех ри до их дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23