Команда ему досталась слабенькая, формировалась она в пожарном порядке, а игроков собирали, что называется, с бору по сосенке. Амбиции, однако, у руководителей «Буревестника» были немалые. Перед матчем с нами, рассказывали мне потом, вызвали они Виталия Андреевича и спрашивают: как, мол, команда думает сыграть с московским «Динамо»? Аркадьев с присущей ему прямотой отвечает: «А чего тут думать? Проиграем – сомневаться не приходится. Соперник ведь на голову выше нас по классу…». Руководители обиделись: «Что вы за тренер, если у вас перед матчем такое настроение?». Не знаю уж, что они хотели от него услышать, но тренер сказал сущую правду. И я в своей практике всегда смотрел на вещи реально и в заблуждение начальство не вводил, а говорил так, как есть на самом деле. И за это меня ценили. Хорош был бы тот же Виталий Андреевич, если бы он пообещал сыграть успешно с московским «Динамо», а в итоге, как это и произошло, «Буревестник» проиграл 1: 7. Что бы про него сказали те же руководители?
Перед олимпийским турниром в Хельсинки в 1952 году, когда мы впервые приняли участие в этих крупнейших спортивных соревнованиях, начальником отдела футбола Всесоюзного спорткомитета и одновременно вице-президентом ФИФА был Сергей Александрович Савин, впоследствии кандидат педагогических наук, заведующий лабораторией футбола ВНИИФКа. Он непосредственно отвечал за подготовку сборной СССР. В ту пору у нас существовало все-таки, видимо, несколько преувеличенное представление о возможностях нашей команды, основанное на ряде успешных выступлений советских футболистов в международных товарищеских матчах. Поэтому от Савина требовали гарантий, что сборная СССР выиграет турнир. Савин, однако, незадолго до этого побывавший за рубежом и посмотревший там в деле наших возможных соперников, убедился в том, что они играют намного сильней, чем мы это себе представляем. Он отказался давать какие-либо гарантии. Его увещевали, стыдили, называли маловером, но Савин стоял на своем. Тогда его просто отстранили от работы. Сборная же СССР на Олимпиаде 1952 года проиграла в 1/8 финала югославам и выбыла из дальнейшей борьбы.
Если для Виталия Аркадьева футбольная тренерская деятельность оказалась лишь эпизодом в биографии, то для Бориса Аркадьева она стала смыслом всей жизни, она-то прославила его в спортивном мире (как Виталия Аркадьева – деятельность на фехтовальном поприще).
В те времена, когда Борис Андреевич Аркадьев пришел в московское «Динамо», профессия тренера только-только обретала права гражданства. Ни про кого из специалистов нельзя еще было определенно сказать, что он хороший, стоящий тренер и может «сделать» команду. Слышали мы, конечно, о работе Аркадьева в «Металлурге», где он трудился почти три сезона, знали его еще раньше как игрока, но все это были сведения общего характера, за исключением одного – уже тогда у Аркадьева была репутация тренера, умеющего наладить игру в обороне.
Переход на систему «дубль-ве» не только коренным образом поменял функции футболистов. Новая расстановка полевых игроков привела, по существу, к тому, что всякий из них имел теперь персонального соперника. Пошла игра, именуемая «каждый против каждого». Крайний защитник действовал против крайнего нападающего соперников, центральный защитник – против центрального, полузащитник – против полусреднего нападающего и наоборот. Так вот, «Металлург», где работал Аркадьев, решительно отказался от чисто позиционной обороны, характерной для системы «пять в линию», и перешел на подвижную защиту, то есть на плотное держание нападающих противника, – прием, в какой-то степени заимствованный из баскетбола. Тренерский замысел тут ясен: легче не дать сопернику принять мяч и начать игру, чем расстроить уже начатую им игру.
И в московском «Динамо» Аркадьев прежде всего занялся тем, что организовал по-новому игру в обороне. Центральным защитником у нас постоянно стал играть Аркадий Чернышев, который получил потом известность как старший тренер сборной СССР по хоккею. Он был довольно техничен, а высокий рост позволял ему достаточно уверенно чувствовать себя в борьбе за верховые мячи. Обходительный в обращении («Мишенька», «Сереженька»…), Чернышев и на поле был мягок в единоборствах, что в общем-то мешает защитнику, но позиционное чутье в какой-то мере компенсировало этот его недостаток. Вполне отвечали современным требованиям и два наших крайних защитника Всеволод Радикорский и Иван Станкевич.
В полузащите сразу четверо (опытные Алексей Лапшин и Евгений Елисеев, а также новички команды – Всеволод Блинков и Николай Палыска) готовы были занять два вакантных места в середине поля.
Палыска пришел в «Динамо» вместе с Аркадьевым из «Металлурга». В ту пору в нашем футболе как раз появилась новая форма игры в защите, известная под названием «персональная опека», мастером которой он и считался.
Десятилетиями с тех пор велись у нас дискуссии о персональной опеке. Известный тренер Виктор Маслов в полемическом задоре категорически утверждал, что она губит футбол, и стеной стоял за зонную защиту. Другие авторитеты так же страстно возражали ему. Мне всегда казалось, что в этих спорах подменялся предмет обсуждения. Главный довод противников персональной опеки был таков: что это за игра, когда грубят, держат за майку, за трусы? Я в ответ говорил: «То, что вы описываете, это не персональная опека, это суррогат, игра не по правилам, и ей вообще не место на футбольном поле».
И на самом деле, персональная опека – это не примитивные действия по принципу «держать и не пущать», как вульгарно ее толковали некоторые тренеры, дававшие соответствующие задания своим футболистам, а игра тонкая и сложная. Осуществлять ее может не любой, а только всесторонне подготовленный игрок – быстрый, выносливый, техничный, а главное – мыслящий, по футбольному интеллекту не уступающий тому, кого он опекает.
Но вот вопрос – нужно ли персонально опекать всех игроков атаки соперника? Я отвечал на него так: ни в коем случае. Опекать надо только хороших футболистов, тех, кто ведет игру, своего рода творческих работников, практически одного-двух. Плотная персональная опека по всему полю не дает таким игрокам проявлять свои лучшие качества.
Вообще я был сторонником комбинированной обороны – крайние защитники, а большей частью и центральный, действовали в своих зонах против тех нападающих, которые оказывались около них, а полузащитники (как правило, они, хотя встречались и иные варианты) персонально опекали наиболее опасных соперников по всему полю, как мы говорили, до конца.
Но умение не дать сопернику сыграть так, как он хочет, – это еще полдела. В те моменты, когда наша команда владела мячом, персональный опекун не то что мог, а обязан был с пользой для команды проявить себя и в атаке. Хорошо зная психологию нападающих, поскольку был им сам, я своим игрокам так объяснял ситуацию: большинство тех, кого опекают, напускают на себя в связи с этим излишнюю важность, показывая и партнерам, и тренерам, и зрителям, как им трудно приходится играть, а вы их на этом и ловите, поскольку они, «уставшие» от персонального внимания, всегда где-то недосмотрят за вами, допустят «зевок». И во многих случаях оказывался прав.
В истории нашего футбола игроков, показательно умевших осуществлять персональную опеку, не так уж и много. Из московских динамовцев я мог бы назвать того же Николая Палыску, Всеволода Блинкова, Виктора Царева. Если такое задание давалось спартаковцу Игорю Нетто, то он тоже, как правило, успешно справлялся с ним.
Остается ли целесообразной персональная опека в современном футболе с его неизмеримо возросшей маневренностью? В том виде, в каком она применялась раньше (то есть плотное держание игрока по всему полю), конечно, пет. Но в последней фазе атаки против соперника надо обязательно действовать персонально и вести такую опеку до конца эпизода.
После мексиканского чемпионата многие задавались вопросом: надо ли было персонально опекать по всему полю Марадону? Я склонен разделить точку зрения тренеров тех сборных, которые этого не делали. Марадона по классу и уровню игры настолько выше всех, что подобрать ему персонального опекуна практически невозможно. Кого бы ни выбрали, он все равно проиграл бы Марадоне, да еще сам ничего полезного для команды в атаке не сделал бы.
Как же тогда против Марадоны играть? Тут должна быть разработана целая программа действий. В середине поля надо стараться лишать Марадону возможности получить мяч, перекрывая его, – пусть партнеры делают передачу кому угодно, только не ему. У своей штрафной Марадону надо, конечно, уже держать персонально. Что у него главное? Игра на опережение. Значит, и тот, кто действует с ним, должен уметь сыграть на опережение. Но Марадона хитер, он видит за спиной партнера и уводит за собой из центра штрафной опекуна, который его уже бросить не может, в сторону, освобождая зону для товарища. Тут должно быть четкое взаимодействие. Любой из обороняющихся обязан немедленно занять освободившуюся зону в центре, независимо от того, будет туда сделана передача мяча или нет, По той игре, которую Марадона показал в Мексике, я его ставлю выше Пеле. Из матча в матч он повторял свои мастерские индивидуальные действия, из чего я сделал вывод, что такая игра не случайность, а система. А главное, Марадона и быстрее, и значительно мобильнее, чем был в свое время Пеле…
Как только при системе «дубль-ве» команды наладили игру в обороне, введя в свой арсенал плотное держание и персональную опеку нападающих, призадумываться стали форварды: а как им в новой обстановке перехитрить защитников?
Вы, наверное, помните, что еще во времена «пять в линию» мне, выступавшему на месте правого полусреднего в московском «Динамо» и сборной столицы, пришла в голову мысль отойти чуть назад и начать маневрировать по фронту и в глубину, с тем чтобы более свободно получать мяч pi вести игру команды. Как нельзя лучше это мое открытие подошло для «дубль-ве». Только теперь, с появлением персональной опеки, мне пришлось значительно расширить зону своих действий. Опять-таки это была моя инициатива. Скрываясь от опеки, я стал много смещаться и на правый фланг и на левый, поскольку так играть мне было выгодно и удобно. И команде это приносило большую пользу, потому что я чаще стал владеть мячом и, следовательно, лучше мог организовать атаку, а к тому же в освобождаемую мной зону теперь то и дело неожиданно врывался на скорости кто-то из моих партнеров и сразу создавал ситуацию, угрожающую воротам соперников.
Досаждала мне персональная опека? Очень. Поскольку я считался главным организатором атак, мой «сторож» ходил за мной буквально по пятам по всему полю, не брезгуя подчас и запрещенными приемами. Бутсу иной раз перешнуровываешь, сидя на земле, а он все равно стоит рядом. Но я в общем-то всегда считал, что техничный и сообразительный нападающий должен перехитрить своего опекуна. Прежде всего потому, что форвард, а не защитник, образно говоря, хозяин старта. Я знаю, а он не знает, когда я буду стартовать, и достигаемый благодаря этому минимальный выигрыш во времени дает преимущество мне.
Когда мы еще до прихода Аркадьева пригласили в команду из ленинградского «Динамо» двух форвардов – Николая Дементьева и Сергея Соловьева, то состав линии нападения как бы сам вырисовал нашу игру по системе «дубль-ве». В самом деле, у нас были типичные крайние нападающие – слева Сергей Ильин, справа Михаил Семичастный или Василий Трофимов, два природой, можно сказать, подобранных для «дубль-ве» полусредних – я и Дементьев и, наконец, центрфорвард новой формации, если хотите, «таран» – Сергей Соловьев.
Николай Дементьев, младший брат знаменитого Пеки Дементьева, был игроком необычайно топким. Он очень хорошо владел мячом, моментально устанавливал связь с нападающими и полузащитниками. Основной его задачей в нашей команде было организовать атаку на левом фланге, с чем он справлялся блистательно. Но Дементьев не только дирижировал партнерами, но и сам то и дело оказывался на переднем рубеже атаки. 15 мячей он забил в чемпионате 1940 года, а это очень хороший показатель для полусреднего нападающего. В игре мы с ним понимали друг друга с полувзгляда, да и в жизни дружили. И тем более обидно, что в тот период, когда я был уже старшим тренером «Динамо», Дементьев ушел из команды. Оба мы, конечно, виноваты в случившемся, но я больше. Получилось так, что в «Динамо» был приглашен еще один незаурядный левый полусредний – Александр Малявкин. Раз пригласили, надо ставить в состав, а Дементьеву вроде бы места теперь постоянного не находится. Играл он в сезоне 1945 года лишь от случая к случаю и, естественно, обиделся – футболист-то он высокого класса! Подал заявление о переходе в «Спартак». Мы стали уговаривать его остаться, но Николай Тимофеевич, человек с характером, стоял на своем. Ну, тут и я характер проявил – ах так, пусть уходит. Тренеру нельзя, конечно, вставать в позу и поддаваться минутным эмоциям. Он должен всегда думать только о пользе команды и все свои поступки соизмерять только с этим. Сколько лет прошло, а до сих пор будто червь меня гложет – зря мы расстались. В «Спартаке» Николай Дементьев играл (и прекрасно играл) до 39 лет.
Другой наш тогдашний новичок, Сергей Соловьев, был футболистом, я бы сказал, уникальной работоспособности. Сам он из под Вологды, служил в армии в Ленинграде, здесь стал играть за команду Дома офицеров, а потом за «Динамо». К нам он пришел в 25-летнем возрасте и сразу стал ведущим нападающим. Это был форвард таранного типа, мощный, с высокой скоростью. Может быть, в сравнении с партнерами он выглядел менее техничным, но зато тонко чувствовал ситуацию и всегда знал, куда ему надо рвануться. А уж точный пас у нас было кому отдать. Получая же мяч, Сергей Соловьев становился неудержимым. Бил по воротам хлестко и точно и к удару всегда был готов. И по сей день его результативность осталась рекордной для московского «Динамо» в чемпионатах страны – 126 мячей в 195 матчах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43