– Будь он проклят, этот час пик, – проворчал водитель, пожилой японец в кожаной кепке с бубенчиком на макушке и тонкими, выбритыми усиками. Наконец, поймав момент, он резко сдал вправо, перескочил ряд и свернул на боковую улочку. К отелю подъезжали с тыльной стороны. Да, не очень получилось блестяще, но ничего, сойдет и так. Решив не мучить больше водителя, – пешком пройти было метров триста, – Музыкант расплатился, и машина, развернувшись, уехала.
Узкая улица вела к центральному входу вдоль стены отеля. Неожиданно вдали увидел знакомую фигуру. Да, это была она, Бетти Тейлор. Странно. С ней был тот самый бледный, бритый, давно не евший макарон итальянец. Они о чем-то говорили, и довольно эмоционально. Музыкант, опустив голову, чтобы не видели лица, медленно подходил к ним.
– Ты соображаешь, что делаешь, поэтесса? У тебя хоть что-то осталось в голове, чтобы думать? Ты слышала, что люди иногда думают? Так и ты, дура, научись у них хотя бы этому! Если Сандрони сказал тебе сделать это, то делай, делай, и можешь даже ничего не думать, а вот за секунду до этого все же подумай: «Это сказал Сандрони!»…
Бетти заплакала, спрятав лицо в ладонях.
– Что ты ноешь! Ты думаешь, это решение вопроса? Да нам плевать на твой санскрит. И на этих всех бритых придурков, собравшихся на своё муравьиное торжество. Посмотри на меня. Посмотри на меня! Я похож на бритого придурка? Нет, ты ответь, – я похож на бритого придурка?
Бетти подняла глаза и сказала, глядя ему в лицо:
– Нет, не похож. Ты лысый, неполноценный урод. А возможно, и сексуально озабоченный параноик. Ну, что смотришь? Не видел женщину? В это я могу поверить.
Макаронник с размаху ударил ее по лицу, и Бетти чуть не упала. Музыкант подскочил к «святому великомученику». Нейтрально проговорил:
– Сэр-синьор, вы не слишком учтивы с дамой.
Лысый семинарист злобно уставился на неизвестно откуда появившегося денди, такого же, кстати, бритого:
– Слушай, лысый! Вали мимо и забудь, что видел. А то проглотишь свою серьгу. Я доступно сказал?
– Да, в общем, доступно… – Музыкант прямым ударом кулака въехал семинаристу в лоб, и тот, пролетев пару метров, упал на спину. Из кармана вывалился револьвер – мелкокалиберный «Магнум».
Бетти вцепилась в руку Музыканта:
– Что вы наделали? Они убьют вас!
– Кто? Эти? – Он посмотрел на лысого, лежащего без признаков жизни. Подошел, потрогал пульс.
– Ему было еще недостаточно. За такие слова отправляют в реанимацию, а этот через двадцать минут поскачет, как кузнечик.
Бетти быстрым шагом подошла к макароннику и, подняв его револьвер, положила себе в сумку.
– Вы уверены, что это правильное решение? – спросил Музыкант.
– Я уверена, что другого решения нет. Это люди Сицилии и якудзы. И мой санскрит им оказался совсем не нужен.
– Но конференция через двадцать минут. Неужели вы не пойдете? Я пришел ради вас.
Бетти посмотрела на Музыканта, как на ненормального:
– Какая конференция? Это сходка! И первым делом мне приказали переспать с боссом, по-другому не скажешь, который меня пожелал. Я все это поняла час назад.
Макаронник застонал.
– Пошли, быстро, – сказал Музыкант, и, взяв Бетти за руку, повел в сторону, откуда он приехал на такси. – Ваши документы целы?
– Они все у меня в сумке.
– Это хорошо, – он махнул рукой, тормозя такси. Сказал остановившемуся водителю: – Район Касумигасэки, улица Мотахаси.
И опять помчалась машина такси по непроходимому Токио. Через минут сорок они приехали в знакомую Музыканту закусочную. Присели в дальний угол помещения. Кроме них, в заведении в это время не было никого. Бетти упала в плетеное кресло, а Музыкант, дав знак официанту, задвинул бамбуковую ширму. Приятная прохлада, тишина и покой расслабили специалистку по санскриту.
– Рассказывайте, – сказал Контрабасист и закурил свою длинную сигарету, положив пачку на стол.
– А нечего рассказывать. В Интернете было объявление: требуется специалист. Поехала, прошла тесты. Очевидно, как я теперь понимаю, визуальные. Прочитали лекцию о перспективе буддизма. Но я сама адепт, мне это было не нужно. Сказали, что рады мне предложить место переводчика по санскриту. Пока. А там видно будет. Очень обнадежили. Прислали по почте билеты. Еще сказали, что в Токио встретят. Встретили. Вот краткое содержание первой серии. Вторая была значительно короче. Есть там один такой – Сандрони. Лысый и в красном халате с иероглифом на спине. Поговорил со мной пару минут. Санскрита, естественно, не знает. Осмотрел с ног до головы. И сказал, что желает взять меня к себе в качестве ассистента. Ассистента в чем? А просто ассистента. И предложил, да нет, – приказал пройти к нему в комнату. Я сказала, что схожу в туалет, и выскочила на улицу. Ну, остальное действие вы видели.
– М-да, конференция оказалась довольно любопытная. А народу много собралось?
– Ну, человек двести было. Много женщин. Мне это знакомо. Это не буддизм. Это, я бы сказала, избирательно направленный сомнамбулизм. Под буддистским прикрытием и символикой. Подавление эго до полного нуля. Из просто чувствительных людей они делают сомнамбул – существ с абсолютной внушаемостью. И вот это – действительно нечто новое в технике переориентировки сознания, а точнее – дрессировки людей. Возможно, что-то распыляют в воздухе, не исключаю. Ну, и делай, что хочешь, с адептом. Те отдают имущество, то есть дарят. Перечисляют все деньги со счетов. Знакомо, правда? «Звезды в себе» – такое имя у секты. А Сандрони – Сын Будды. Самопровозглашенный. Это редкое ответвление, основанное здесь, в Токио. Так сказать, мазохизм в буддийских тонах. Адептов предостаточно. Не знаю, что они во мне заметили. Скорее всего, славянскую составляющую.
Бетти вытащила сигарету и, прикурив, выпустила кольцо дыма, поплывшее медленно вверх и в сторону.
– Тебе нельзя возвращаться в гостиницу, – сказал Музыкант, переходя на «ты» и уточнив у дамы возможность этого перехода. Та согласно кивнула. – Эти головорезы, особенно тот тощий макаронник, подобного не прощают. Я знаю психологию таких людей, она во всех странах одинакова.
Официант принес две порции теплой водки и жареную рыбу, усыпанную моллюсками и маринованными водорослями. Не слишком специфическое блюдо. Для европейцев. Музыкант взял деревянный стаканчик и протянул Бетти. Та взяла. Он протянул к ней свой, коснулся и проговорил:
– Сними стресс, красавица. Погляди на эту рыбу. У нее, наверное, тоже были свои заботы. Где они сейчас? А она-то здесь. Улетишь к себе домой и забудешь все, как страшный сон. Я тебя провожу в аэропорт. О-кей? – он выпил водку, которая пахла соломой. Бэтти выпила следом за ним и стала палочками брать жареных моллюсков.
– Я надеюсь, ты в номере ничего ценного не оставила?
– Да так, одни мелочи. Кофта, белье. Немного косметики. Пара книг.
– Ну, твое белье лысому дистрофику, может, и пригодится. Возможно, им ты и откупишься. Такое бывает. Особенно у агрессивных недоумков. Поедешь ко мне? – предложил он. – В гости к олеандровым муравьедам. Я остановился в хорошей гостинице. Тебе понравится. А вечерним рейсом полетишь домой. Я провожу.
– С тобой, Коля, хоть к муравьедам, хоть к австралийским аборигенам.
– Ну и прекрасно. А если хочешь, снимешь номер, и погуляем пару дней по Токио.
Они принялись за хорошо прожаренную рыбу, ловко орудуя палочками, которые уже освоили.
– Ты мне расскажешь про свои убойные ножи? Я уже не боюсь.
– Нет, дорогая, все равно не нужно. Лучше ты расскажи о своей косметике.
– А что косметика? Нет в ней никакого смысла. И говорить не стоит. Тем более, что многие ведущие фирмы добавляют в неё кокаин. Да-да! Кокаин! Пускай лысый и кокаин себе заберет. Он его, наверное, в креме сразу прочувствует. Любит быть большим и сильным. А без зелья он маленький и дохлый. Вот в этом-то плане сила любви неистребима.
– Макаронник на кокаине?..
– Да, я случайно слышала разговор. И Сандрони вроде бы употребляет. Говорит – для экстатического перевоплощения.
– Интересные религиозные разновидности. Духовный мир не терпит пустоты. Я это слышал, а теперь увидел. Вероисповедание с «Магнумом» в кармане. Любит лысый, наверное, пульки пускать. На них надеется. Не понимает, что бьет дух, а не какой-то там «Магнум». Ни одна пуля просто так к цели не полетит. Как палач не приведет в исполнение смертный приговор, не прочитав историю жизни смертника. Он должен знать, что будет проводником смерти справедливо. Так же и пуля. Мишень – это совсем не то. Это мертвая материя. А вот пустить пулю, одухотворенное в ствольной камере существо, – одухотворенное стрелком, чья часть духа вселяется в нее и с ней улетает навсегда; пустить пулю в живого человека, в общем-то, сотворившего ее своим разумом; пустить пулю в ее родителя, можно и так сказать, – это уже не мишень, а вопрос жизни и смерти, решение, которого, Бетти, не в нашей компетенции, и даже не в компетенции самой пули.
– Ты говоришь, как настоящий Стрелок. Но твои пули когда-нибудь уносили часть твоей души?
– Да, Бетти. Уносили. Это тяжелое чувство.
– Я бы, наверное, не смогла их выпустить в человека. Хотя по мишеням бы постреляла.
– Никто не знает, кто в нем сидит. «Смогла-не смогла» – вопрос, решаемый в последнюю секунду.
– Ну, сицилиец, или кто он там, наверное, так не считает.
– А как он считает, не имеет никакого значения. Это выясняется только в момент реального действия. Ты должна понимать, о чем я говорю.
– Да, в общем, понимаю. – Она помолчала. – Прочитать тебе стихотворение? Оно немного касается этой темы.
– Ты и, правда, поэтесса?
– Нет, я не знаю, почему он меня так назвал. Я не поэтесса. А просто записала то, что однажды почувствовала. Это даже не в рифму.
– Давай, Бетти. Стихи есть квинтэссенция духа.

«Стихотворение Бетти Тейлор»

Как велика ясность и сила сравнения
И только в поле величин этих мы существуем
Счастлив (если есть такой) кто отбросил сравнения
Ведь это и есть трехголовая гидра
Это и есть змей о трех головах
Сколько мерзости и крови прольется только
Из-за завистливой силы сравнения
И как счастливо хватаются за крошечную
Соломину сравнительно меньшего,
Но в сравнении с другим все же большего
Но в сравнении с чем может быть пуля
Прошедшая рядом? И говорящая
О себе все оставшееся время
В сравнении с чем ты можешь то,
Что сидит в тебе? Есть ли у тебя
Это сравнение?
Музыкант задумчиво глядел на буддистку-стенографистку.
– Тебе нравится? – спросила Бэтти.
– Нравится. Это написала ты? Поразительно. Обычно женщины так не мыслят.
– А я и не мыслила. Но это было давно.
– Ты знаешь, и я баловался такими штучками. Тоже это было очень давно.
– Коля, милый, прочти!
– Я-то прочту, но сильно подозреваю, что бред и покажется бредом.
– Нет-нет! Я уверена, ты ошибаешься!
– Хорошо, мне не жалко, но предупреждение я сделал.

«Стихотворение Музыканта-Стрелка»

К линейности несем накопленную ношу
Чей выполнен заказ с таким потенциалом?
Я знаю, он придет, зеркальный заоконщик
Я знаю, он придет на наше рандеву
Теряя – не терять: искусство или похоть?
Они близки: они две стороны кристалла
И в тот последний миг линейности
Отточенной, хотя они близки – я выберу одну.
Музыкант замолчал. Побарабанил пальцами по столу и стал глядеть в потолок.
– Ты прав, Коля. Стихи не от мира сего. Ты, оказывается, глубоко религиозный человек. А ведь не скажешь так сразу.
– Я религиозный? Поверь, ты ошибаешься.
– Да нет, я не ошибаюсь. Трансцендентно прочувствованный текст. Великолепно. А еще есть что-нибудь?
– Есть, Бетти. Мне нравится твой черный юмор.
– Так прочти.
– Я прочту, но больше не проси. У меня свой стиль, и я его долго выдерживать не в состоянии.

«Стихотворение Музыканта-Стрелка» № 2

Из длительности жму остатки оснований
Лишь дальностью ума понятен тайный ход
В своем сопоставлении – аритмика желаний
Вот корень основной – и длительности род.
Музыкант немного злорадно глядел на Бетти:
– Ну, как стишок? – Бетти молчала.
– Чего молчишь?
– Коля, тебе нужно принять буддийское вероисповедание. Твои стихи стоит перевести на санскрит.
– Любопытная идея десантирования русской семантики…
В закусочную вошли два человека. Фигура одного показалась Музыканту странно знакомой. Он непроизвольно отодвинул бамбуковую штору и увидел перед собой ушастого параноика, избегающего спагетти. С ним был гориллообразный китаец. Оба одеты в длинных плащах. Нос ушастого распух и почти удвоился в размере. Пауза опознавания длилась секунды две и была наполнена электризующей энергетикой предстоящего прямого действия. Музыкант успел сказать итальянцу:
– Будет время – почитай Бобергауза.
В ответ параноик выхватил из-под плаща израильский автомат «Узи» и, бешено глядя на сладкую парочку, дал очередь прямо от входа в заведение. В помещении никого не было, кроме Музыканта, Бетти и официанта. При скорострельности этого оружия 900 выстрелов в минуту весь залп занял секунды три. Пули изрешетили стену, побили посуду, но ни одна не влетела за бамбуковый занавес. Китаец выхватил длинный метательный нож и с воплем метнул его в Музыканта. Стальное лезвие вонзилось в деревянную стену рядом с его головой. Сицилийский живодер вытащил второй магазин и стал вставлять его в автомат. Китаец выхватил сразу два ножа – левой и правой рукой и, заведя их за спину, заорал наводящее на цель заклинание: «Йааа!!!».
«Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!» – прозвучало шесть выстрелов у самого уха Музыканта. Стреляла Бетти из «Магнума». Стреляла стоя и держа револьвер двумя руками. Мафиози не ожидали такого апофеоза их оперного выступления. Две пули попали в лицо макароннику, и он упал, дрыгнув худыми ногами. Автомат отлетел в сторону. Остальные четыре получил дружелюбный китаец. Лицо его осталось цело, но все пули попали в грудь и живот. Он упал на бок и тяжело стонал. Вот тебе и маленький калибр. Скорее всего, пули были подрезаны.
– Уходим, – быстро проговорил Музыкант. Он оставил деньги на столе (за рыбу и саке) и они быстро покинули заведение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98