Как, очевидно, сознавал и король, который настоял на его включении в группу, несмотря на протесты всех остальных.
– Он нам необходим, – заключила она против собственной воли.
– Ты уверена? – не унимался Кованый. – Расколоть его крошечную фарфоровую головенку – ведь это же недолго.
– Меня чарует изящество слога этого печального толстокожего… – не уставал глумиться Афран с отчаянием во взгляде.
– Заткни пасть, пижон.
– Изволите повторить?
Тон повысился на целый градус.
– Вы оба просто не в состоянии заткнуться! – заорала Жаэль.
– Он первый начал, – проворчал толстяк.
– Ну так и не обращай внимания и кончай ему подыгрывать.
– Как же, как же, – процедил сквозь зубы Кованый, злобно пнув ногой ближайший к нему труп солдата.
Ликорниец прищелкнул языком и вложил свою шпагу в ножны, затем направился к Зименцу. Василиск уже не стонал. Его глаза были закрыты, и он дергался, как если бы ему снился кошмарный сон. Афран присел возле него и легонько потряс его за плечо.
– Я бы на твоем месте его не трогала, – сказала Жаэль, приблизившись.
Тот отдернул руку и поднял на нее глаза:
– Он может действовать и во сне?
– Когда он спит, его могущество возрастает, – мрачно подтвердила она. – Тем более что он не получил желаемого…
– Когда он объявил, что голоден, я не знал, что речь шла о девочке.
– Он высоко ценит детские грезы. Они дают ему полное удовлетворение.
– Нездоровые наклонности, чудовищно нездоровые.
Жаэль коротко рассмеялась.
Ее всегда поражала двойственность в поведении этого ее спутника. Ликорниец способен был расчувствоваться при виде увядшего цветка и хладнокровно изрубить целую деревню.
– Ладно, – подытожила она, – мы будем следить за ним, сменяя друг друга.
– А что еще мы будем делать?
– Вероятно, искать сапоги твоего размера, – усмехнулась она.
Ликорниец не ответил. Вглядываясь в измученное лицо василиска, он отчетливо вспомнил лицо Януэля, его маленькую головку, такую хрупкую, когда мать убаюкивала его ласковыми словами после приснившихся ему страшных кошмаров. Эта картина встала в его воображении с волнующей остротой. Он видел стены крытого фургона, его скудную обстановку и этот медный таз, в котором он умывался после ночи любви. Воспоминание было приятным, почти умиротворяющим. При свете фонаря, покрытого колпаком, она растирала ему спину щеткой из конского волоса и шептала ему на ухо стихи, она…
– Афран, ты в порядке? – окликнула его Жаэль. Грубо вырванный из своей грезы, ликорниец вздрогнул, как если бы его уличили в промахе.
– Да, – нехотя ответил он. – Я думал о Януэле. О… нашей миссии.
– И что же тебя беспокоит?
– Ты веришь, что у нас есть шанс?
– Что ты этим хочешь сказать?
– Ты веришь, что нас ждет удача?
– Да, – ответила она совершенно искренне. – Да, я верю. Этот вот, – она указала на Зименца движением головы, – мог бы нам весьма упростить задачу.
– Почему?
– Он хорошо знаком с мечтами Януэля. Он сможет ими воспользоваться.
– Понимаю…
Медленно истекало послеполуденное время, усыпленное дымкой Харонии, которую подпитывали трупы. Дождь прекратился, обнажив картину сумрачной и сырой местности. Углубившись в свои мысли, харонцы сидели молча. Потом настала ночь, и в тот самый миг, когда последний луч солнца умер на горизонте, на пороге появился властитель Арнхем. Он окинул взглядом представшую перед ним картину и с непроницаемым выражением на лице знаком приказал им покинуть харчевню и следовать за ним.

ГЛАВА 12

Сидя на корме судна, Януэль вглядывался в город тарасков, который открывался перед ним в первых лучах солнца. Широкий навес, затянутый бархатом, скрывал его и его спутников от любопытных глаз. Коммерсант принял все предосторожности, необходимые для того, чтобы их путешествие от пристани Альдаранша до самого города прошло незамеченным.
Рядом с ним был Фарель, закутанный в широкий плащ с капюшоном, надвинутым на лицо, чтобы скрыть синеватое свечение его тела.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
В прорези капюшона Януэль поймал лазурный взгляд Волны.
– Хорошо.
– Однако ты спал беспокойно.
– Какой-то кошмар…
– Ты хочешь мне о нем рассказать?
– Нет. Ну, может быть…
– Тебе следовало бы. Очень важно растолковывать твои сны.
– Этот был запутанный.
– Тем более.
Расправив складку на своем плаще, учитель-Волна склонился к фениксийцу:
– Ты помнишь, что говорится в Завете о снах?
– Нет, – признался Януэль.
– Тридцать четвертая заповедь: «Если дерево есть жизнь и если сон его зажигает, значит, ты осветишь свою жизнь».
– Сон может нам светить?
– Конечно. Сон поглощает твое существование. Он черпает из твоих воспоминаний, извлекая оттуда и наилучшее, и наихудшее. Увидеть себя при свете такого огня означает попытаться лучше понять свое прошлое.
– Трудно поверить.
– Расскажи мне твой сон. Януэль опустил голову:
– Я был… Я шел по болоту. Мне было очень трудно передвигаться, я проваливался почти на каждом шагу. Особенно я помню свет… Очень рассеянный, как свет зари. И еще… Там был странный шум. Поднялся густой туман. Он окружил меня, он меня… поглотил.
– Поглотил?
– У меня было впечатление, будто я тону.
– Ты почувствовал, что не можешь больше дышать?
– Да. И я был парализован страхом. Я не мог от него избавиться, я хотел бежать, но болото мешало мне.
– И?
– Это все.
– Ты проснулся?
– Я больше ничего не помню.
– Ты проснулся, Януэль, – с уверенностью сказал Фарель. – Ты задыхался, ты был мокрый от пота, и у тебя был блуждающий взгляд. Я заговорил с тобой, но ты как будто меня не слышал.
Фениксиец нахмурил брови:
– Я ничего этого не помню.
– Что ты об этом думаешь? Что, по-твоему, стоит за этим сном?
Януэль задумался, убаюканный килевой качкой. У него осталось тягостное воспоминание о прошедшей ночи, и еще более тягостной казалась ему необходимость восстанавливать в памяти ее подробности. Сон был отмечен ощущением удушья и отнюдь не нес в себе сколько-нибудь очевидной вести.
– Я этого не знаю, учитель. В нем, несомненно, ничего больше нет, кроме… страха. Право, я ничего в нем не понимаю.
– Страх… – повторил Волна. – Возможно, но, главное, надо понять, почему он принял у тебя форму тумана. Ты можешь это как-нибудь объяснить?
Януэль задумался, прежде чем ответить, поневоле втянувшись в эту игру. Что мог означать для него туман?
– Туман неуловим, – прошептал он, вслух развивая свою мысль. – Он не имеет лица, он повсюду и нигде…
Столь откровенный разговор об этом вызвал в памяти новые подробности. Он вспомнил, что ощутил еще специфический запах, напоминающий тот, что обычно стоял в Башне Седении во время работы кузнецов.
– Возможно, это был не туман, – сказал он. – Скорее дым.
– Это совсем другое дело. Тебе известно, откуда он шел?
– Нет, но я как будто пытался это определить… Запах был мне знаком. Это, знаете, как тот дым, что заполнял Башню, когда кузнецы погружали лезвия в воду для закалки.
Януэль отчетливо заметил мерцание во взгляде Фареля.
– Как если бы плеснули водой на огонь… – сказал он.
– Да! – воскликнул Януэль. – Это в точности так!
– И дым угрожал поглотить тебя?
– Да. Вода и огонь… это слова генерала Дан-Хана, когда он говорил обо мне.
– Волна и Феникс, – прошептал Фарель. – Вечная борьба…
– Борьба, учитель? Но…
– Не будем больше об этом, – прервал он разговор. Его лицо скрылось под капюшоном.
– Ну же, учитель?
Вздремнувший на скамье Чан приоткрыл один глаз и пробурчал сонным голосом:
– Что стряслось? Мы прибыли?
Януэль этого не знал, он ожидал ответа от учителя, но последний, очевидно, не намерен был продолжать беседу.
– Будь я проклят всеми чертями ада! – внезапно выпалил Черный Лучник со свистом и резко выпрямился на своей скамье.
Януэль последовал за его взглядом, и у него прямо дух захватило от восхищения величественной картиной города тарасков, который уже полностью заслонил горизонт.
Он не мог оторвать глаз от морды Тараска, похожей на голову Дракона, если не считать ее размеров. В ней свободно уместилась бы Башня Седении, подумал фениксиец. Она выступала из воды на уровне глаз, двух огромных шаров медового цвета, и держала на своем черепе маленькие коралловые башенки, в которых, по преданию, жили основатели города. Морда плавно переходила в длинную шею, покрытую рыжеватыми чешуйками.
Далее виднелось тело Хранителя, оно имело форму холма, опоясанного у основания длинной стеной с золотисто-медовым отсветом. По его склонам располагались сотни маленьких коралловых домиков, тесно прижатых друг к другу, а на самом верху, над ними, возвышался полукруглый дворец.
Переливающиеся разными цветами кораллы освещали город ирреальным светом. Несмотря на встающее солнце, в окнах мерцали огоньки, подобные стайкам светлячков. Януэль нигде не видел подобной архитектуры. Он разглядывал волнистые галереи, извилистые переходы, группы маленьких башенок, похожие на букеты цветов… Взгляду не удавалось охватить все в подробностях, но ансамбль заключал в себе некую гармонию, столь волнующую, что пассажиры корабля застыли в молчании, загипнотизированные этим зрелищем.
Один коммерсант оставался невозмутим. Он пересек палубу, подошел к фениксийцу и произнес:
– Перед вами Анкила, город седьмого Тараска. Около шестисот локтей в ширину… Впечатляет, не правда ли?
– Чарует, – взволнованно ответил Януэль. Ветер надувал паруса, которые несли корабль к пристани, выстроенной перед городской стеной и выложенной тонкими пластинами коралла изумрудно-зеленого цвета.
– Мы скоро причалим, – объявил Медель-Ан. – Приготовьтесь.
Пока Чан помогал драконийке подняться на палубу, Януэль рассматривал жителей города, выстроившихся на пристани в ожидании корабля.
Они были в большинстве своем малы ростом. Обнаженные до пояса, они носили только свободные шелковые панталоны с широким поясом и застежкой-раковиной. У них были узкие раскосые глаза, тонкие черты лица и длинные волосы с ониксовым отливом. Януэль был некогда знаком с одним тараском, но тот человек жил на внутренней земле, – иначе гсаоря, вдали от своего Хранителя и его энергетического поля. Здешние, напротив, днем и ночью пребывали внутри этого поля и в результате этого симбиоза приобрели уникальную окраску – смесь голубого с зеленым, придававшую их коже бирюзовый оттенок. Януэль почувствовал, как его инстинктивно притягивает это приморское племя, у него зародилась смутная ассоциация между Волной и Тараском.
Когда корабль устойчиво пришвартовался к пристани, с него был спущен узкий трап, соединивший его с набережной. Коммерсант предложил пассажирам следовать за ним и направился к тому единственному местному жителю, который не принимал участия в швартовке.
Хотя он был одет, как и другие, в простые шелковые панталоны, у него за спиной были два скрещенных палаша, а также широкое ожерелье из ракушек на шее. Подойдя к нему, коммерсант вступил с ним в долгую беседу на языке тарасков.
Этот язык славился своей сложностью и требовал от купцов, торговавших с приморскими жителями, совершенного знания грамматики, если они хотели полного взаимопонимания. Запас слов был довольно ограничен, но язык изобиловал практически бесконечными их комбинациями. Каждое слово могло изменить смысл в зависимости от интонации, контекста или пунктуации. Тому, кто ничего в этой речи не понимал, она казалась похожей на пение тайной общины с его магическим ритмом.
Переговоры между коммерсантом и местным чиновником завершились рукопожатием. Грифиец поклонился и обернулся к Януэлю.
– Он берет вас на Тараска, – сообщил он. – Ровно через девять дней город будет на широте Каладрии. Вы сойдете на берег в маленьком портовом городке, и в дальнейшем вам придется рассчитывать только на самих себя. На все время путешествия в ваше распоряжение будет предоставлен дом. Вы сможете разместиться в нем вместе с вашими спутниками. У вас будет слуга, и вы ни в чем не будете испытывать недостатка.
– Спасибо. – Януэль добавил к своей благодарности положенное по Завету приветствие: – Да осветит ваш путь пламя Феникса, Медель-Ан.
Тот жестом дал понять, что выражения благодарности излишни, и добавил:
– Вашего проводника зовут Муцу. Это шеджистен, или… капитан-пастырь. Трудно перевести, но знайте, что это очень важное и влиятельное лицо.
– Я ничего не знаю об их обычаях, – заметил Януэль с оттенком беспокойства.
– Не беспокойтесь, они умеют принимать чужестранцев. Они не станут придираться по пустякам. Единственный совет, который я могу вам дать, – это никогда не подниматься ко дворцу. Ни один иностранец не имеет права проникнуть туда, даже император. Муцу, безусловно, скажет вам об этом лучше, чем я. – Он помолчал и крепко пожал фениксийцу руку: – Я вам желаю успеха, Януэль. Ради нас всех.
Фениксиец поклонился и отпустил коммерсанта на его корабль. Трап был втянут обратно на палубу, и портовые рабочие стали отдавать швартовы, намотанные на причальные кнехты.
– Добро пожаловать, – произнес шеджистен, коротко поклонившись. – Прошу вас следовать за мной.
Он выражался неспешно и тщательно выговаривал каждое слово. Не дожидаясь ответа, он повернулся и стал подниматься по высоким чешуйчатым ступеням, которые вели к воротам города.
Спутники молча последовали за ним, оробевшие при виде высоких коралловых стен, которые сверкали под лучами солнца.
Когда обе створки ворот раскрылись, чтобы впустить их, все они едва удержались от изумленных восклицаний. Они находились у подножия холма и впервые в жизни ступали ногами по чешуйчатой поверхности спины Тараска. Перед ними поднималась вверх, вплоть до самого дворца, просторная улица. Она была наводнена сотнями пешеходов и торговцев. Царившее здесь оживление превосходило все когда-либо виденное Януэлем в прошлом. Тут была разношерстная и причудливо одетая публика, которая сновала вверх и вниз в запутанном и неисчерпаемом потоке.
– Смотрите! – воскликнул он, широко раскрыв восхищенные глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34