- Ему понравится.
____________________
«Его все равно взяли с собой, может быть, именно потому, что им хотелось узнать, сможет ли он сдержать свое слово».
____________________
Вот я не устоял - не устоишь и ты! и ты! и ты!
____________________
Когда они пришли в театр и пробились к каким-то местам, там уже царили дикие страсти. Алиппий закрыл глаза и запретил своему духу отдаваться греховному безобразию. Ах, если бы он себе заткнул и уши!
____________________
Закрыл глаза?… Значит, он знал себя и боялся себя.
____________________
Богопротивно… мерзко… богопротивно… гадко… не буду смотреть… Богопротивно!!!
____________________
Рев толпы!… Рев толпы!… Рев толпы!!…
Поднимающий и уносящий в небо, и обрыв, и стремительно летящий вниз - и вверх - сжимается сердце - бурлит кровь - стучит - стучит - стучит в груди дикий ритм - Бог толпы!
____________________
… И он открыл глаза, сраженный любопытством, будто бы он был защищен против него так, что и взгляд, брошенный на арену, не мог ничего ему сделать, а сам же он всегда был способен сдерживать свои чувства. И тогда душе его была нанесена более глубокая рана, чем телу того, на кого он хотел взглянуть, и он пал ниже, чем тот, падение которого вызвало этот вой.
____________________
А ведь того человека убили…
____________________
«Дух Алиппия давно был уже готов к этому поражению и падению: он был скорее дерзок, чем силен, и тем бессильнее он проявил себя там, где хотел бы более всего надеяться на себя. Ибо только он увидел кровь…»
Вот любовь, любовь земная и любовь небесная… Вот Слово… Я вот…
____________________
«… как тут же вдохнул в себя дикую жестокость и не мог уже оторвать взгляда и, словно завороженный, смотрел на арену и наслаждался диким удовольствием и не знал этого и упивался с кровожадным наслаждением безобразной этой борьбой.»
____________________
Двадцать пар гладиаторов Децима Лукреция Сатрия Валента, бессменного фламина, и 10 гладиаторов Децима Лукреция, сына Валента!
____________________
И не только кровь… нет… нет, он был уже не тот, каким был, когда пришел сюда; он стал одним из толпы, с которой смешался, он стал истинным товарищем тех, кто притащил его сюда… Он сумел. Я завидую ему? Он слился с людьми. Да, нет - с толпой… с людьми… Это - безумие. Нет, он с людьми… Страшный мир - подальше от него… Пустыня… Это - рай??… Господи, как же…
____________________
«…Он смотрел, кричал, пылал, оттуда он взял с собой заразившее его безумие, он приходил вновь и вновь и не только вместе с теми, кто когда-то привел его сюда, но и раньше их, увлекая других за собой».
____________________
Тридцать пар гладиаторов - квинвеннала Гнея Аллея Нигидия Майя и их животные. Будет и травля. Да здравствует Май квинвеннал!
____________________
Огонь! Огонь!!!… Бешеное пламя, жадное - ступишь к нему, и пожрет оно тебя… Защити же нас, Господи…
Обезьянка нерона

Человек шел, постукивая посохом… Слепой шел на трех ногах. Из выколотых глаз падали вишневые капли… по одной капали в пыль… Он слышал хохот певицы ужаса - та хохотала и радовалась - как? как? и пела ему, провожала своими песнями… Ему казалось?…
____________________
Матрона подползла к ложу Петрония и смотрела на него снизу преданными глазами. Наступила пауза… Тем не менее ему лежать было удобно… вполне удобно - почему не подождать? Наконец, она произнесла нежным чувственным голосом: - Арбитр, почему ты молчишь? Оцени меня!
Петроний расслабился. Любая неопределенность смущала, даже раздражала его. Он ценил, любил, был в восторге от состояния наслаждения или по крайней мере внутреннего и внешнего покоя, смягченных максимальными удобствами.
Матрона была хороша. Оливковая мягкая кожа без единой светлой полоски. Поразительной гармонии достигла она и те, кто массировали, умащивали ее тело: ни одной лишней жиринки не мог по справедливости найти его объективный взгляд, но она и ни в коем случае не была худой или излишне сухощавой - только плавными были изгибы - нигде не было резких переходов - никакими гимнастическими мышцами не была обременена она, но тело было упругим - Божественным равновесием обладало оно, или неимоверными были труды по достижению такого результата, - пусть! Юпитер Капитолийский свидетель - он Гай Петроний, названный Арбитром, не мог найти изъяна.
- Дорогой Гай, твое молчание… неужели оно свидетельствует о каких-то скрытых…
Петроний развернулся на ложе почти стремительно - вошел император. Как всегда, с трехдневной щетиной на круглом бородатом лице. Небольшая борода и щетина. Говорил он негромко, с приятной хрипотцой:
- Твоя строгость… - принцепс стал гладить ноги матроны… бедра… грудь была безупречной… опустил руку ей на лицо… она целовала его белые полные пальцы с рыжими волосками… - слишком велика. По-моему, она почти безукоризненна. Но я хотел с тобой поговорить, Гай. Причем, это не дела, и не сон. Нечто непонятное…
Петроний забрал серебряный бюстик, на котором ювелир выбил:

Nero
- у обладательницы столь замечательных пропорций, прервав ее страстный поцелуй сего образца верноподданнического искусства, демонстрирующий ее готовность перейти к оригиналу: «Милая, прервись на некоторое время. У цезаря есть ко мне вопросы. Если тебе нетрудно…»
Гость очнулся от своих мыслей и, наблюдая за удаляющейся спиной… ногами… и иным… матроны…, попросил:
- Но не очень далеко. Мы непременно сегодня вынесем решение. И есть все основания думать, что оно будет благосклонным.
Дверь закрылась. Петроний вздохнул:
- Ее взгляд был таким, что мне захотелось встать с ложа! Побежать за ней!! И вернуть!!!
- Да - а! Замечательная… Но сейчас не о ней…
Петроний изобразил максимальное внимание. Впрочем, он, действительно, слушал. Все опаснее было находиться рядом с приемным сыном Клавдия. Божественного Клавдия.
____________________
Ну, это еще, собственно говоря, дело его покойной мамочки - Агриппины. Но ее- то - уже он. Семейные дела… Это их дела, в конце концов… Что же он хочет?… Сколько можно чесаться?… Впрочем, что это со мной?… Трехдневная щетина жутко чешется. Он уже привык. Спокойнее…
____________________
Серебряная чаша упала на пол с мелодичным звоном. Вино разлилось. Красное вино…
- Да, Гай, так вот… Я в последнее время вижу какого-то странного человека… среди не менее странных людей и обстановки… Это не наше время. Да. Не наше время. Потому что я вижу, что все происходит в Риме… каком-то другом, но Риме. И эти люди - они - италики. Варварская речь… одежда… манеры. Все крайне убого. Почему-то возникает ощущение, что они подражают нам… а он - этот человечек - мне…
- А он тебя видит, цезарь?…
- Да… Я думаю, нет, я знаю! да. Он смотрит на меня… - принцепс задумался, вырвал волосок из носа, засмеялся и сказал: - Я понял, он подражает мне… пытается повторить, но не как в цирке, а всерьез. Правда, получается, как у обезьяны - еще смешнее, но он старается!
Петроний захохотал, при этом стараясь не испортить прическу, было смешно и страшно - что же хочет сказать всем этим рыжее чудовище - А что еще мы могли с Агриппиной родить? - сказал его родной отец Домиций Агенобарб. Петроний почувствовал холод - леденящий холод ужаса - добрый - добрый смех императора… Вино растекалось… растекалась лужа… красная лужа…
- Этот человек… Я вижу и его мысли. Он все время выпячивает подбородок, сжимая зубы. Никогда он не в состоянии сразу ответить на вопрос. Потому что в это время он думает, как он сжимает зубы, как выглядит со стороны его подбородок - достаточно ли по-римски - о, это и есть, по его мнению, римская доблесть. С этими сжатыми зубами у него абсолютно обалдевшее лицо, но те балбесы, что рядом - те сжимают зубы еще сильнее. Они прелестны, Петроний. Как они машут руками! А, это делается так: они подпрыгивают, хлопают при приземлении пятками, машут головой… ну, тем, что они называют головой… затем выкидывают вверх руку и что-то кричат. Все это желательно делать с выпяченными зубами. Челюсти дико лязгают - они считают, что так приветствуем друг друга мы. Что ты скажешь, Арбитр?…
____________________
Ноги шли - каждая сама по себе. Нога… нога… и палка. Шаг, шаг и шаг. Серая пыль, черная пыль; кроваво-черные раны на ногах, засохшие и сочащиеся - оббитый наконечник палки, равномерно и бессмысленно стучащий, как время… как время… неумолимо…
____________________
Бенито Муссолини сидел за своим большим столом - огромный стол - и не знал, что делать. Он прочел уже все газеты. Все прочел. Бездарные писаки. Куда им до него. Вот он - огромный талант. Не то, что они. Дуче сжал зубы. Посмотрел в зеркало. Да, вот так. Еще сильнее. Теперь - да. Теперь он выглядит, как римлянин. Как настоящий…
Перед зеркалом щелкнул каблуками… выбросил руку… и увидел… - да, опять увидел…
Это он. Он. Тот самый. Который распинал христиан. Вот - Он. Великий император…
____________________
От восторга у него сперло в груди. Он закашлялся, и цезарь исчез. Исчез!… А ему хотелось… Дуче закатал рукав и напряг руку.
____________________
Вот это мышцы!…
____________________
Он закатал другой рукав. Сравнил руки. Напряг их обе. Обратил внимание, что челюсть отвисла, опять сжал зубы и выпятил подбородок… О - оо! Выставил ногу вперед… Смех был противный. Даже очень.
Дуче увидел рядом - рядом! - О, совсем рядом! - невысокого роста, небритого, в пурпурной тоге - нет, этого не может быть?!… - Нерон!. Это - Нерон! Тот самый - мамма миа - Санта Мадонна - Нерон!
____________________
Я умру от счастья! Я не переживу такой радости! Это - Нерон!
____________________
Слюна потекла по подбородку на воротник мундира. Бенитто Муссолини ничего не чувствовал - он забыл про зубы и про подбородок - с отвисшей челюстью диктатор восторженно смотрел на хохочущего - настоящего - а какого же? - императора Рима.
- Ты здесь… Ты здесь!… Какое счастье!… Чудо… Чудо…
- Закрой рот - мне неприятны твои слюни. - Нерон поморщился.
- Можешь сжать, наконец, свои римские зубы.
Муссолини лязгнул челюстями, как капкан для волков.
- Прелестно, дурачок, прелестно. Так. А теперь, милый, расскажи мне, кто ты?…
- А- вва - вва… бе…
- Послушай, от тебя не требуется, чтобы ты излагал свои мысли по-гречески. Я даже не настаиваю на варварском варианте латыни, но разве ты можешь только блеять? Или это новая мода? - Цезарь запрыгал на одной ноге к дуче, сделал ему козу и, отпрыгнув, раздраженно сказал:
- Ну, тупица, ты хоть что-нибудь скажешь? - сочувственно посмотрел на счастливого мычащего хозяина огромного кабинета, похлопал его по лбу и добавил:

- Тебе сложно быть даже рабом. Раб - Instrumentum vocalum -. орудие говорящее… А ты?… Ты, наверное, скот - Instrumentum mu-tum - да! орудие мычащее - бедная скотина!…
____________________
Духота расслабляла и раздражала.
Ложе было мягким. Оно принимало его нежно, как женщина Клавдием - так его назвали - он не любил это имя, как не любил второго - приемного - отца с этим же именем, но уже Божественного - первого - он не помнил, но тоже не любил - и все же он ощущал себя Клавдием сейчас - каждым из имен называл себя он не случайно - он чувствовал себя именно так, сейчас он был Клавдием… Почему?… Клавдий. Я - Клавдий! Папочки, радуйтесь, оба радуйтесь! Я - Клавдий. Ха-ха!… Почему бы и нет? Немного, совсем немного - но Клавдий. В самом деле, я приветствую граждан из всех сословий - кто же я, как не Клавдий?…
Имя обязывает - жизнь по имени. Итак: жизнь по Домицию Агенобарбу… по Клавдию,… и… Мои жизни. Они все - мои. Кто-то их заберет? Их все?… Кто?… Я хочу успеть… А кто мне помешает?… Боги?… Я не знаю таких. Нет, пожалуйста. Но где они?… Боги-и! Где вы?… Ну я подожду… Подожду. Все мои жизни. Их много. Я - вечный… А еще театр.
____________________
Слепой смеялся - ему было больно, но смех рвался из груди - он не угадал - не угадал - три ноги - это не только старость - он еще не добрался до нее - О, щедрость Богов! - ха-ха-ха!., бедный сфинкс - что же это за загадка, у которой много ответов?… Все ли знает Небо?
____________________
Красную лужу вытерли. Запах въедался, бесил. Серебряную чашу убрали. Император посмотрел на Петрония: - Знаешь ли, Гай, но вонь Субуры мне как-то приятнее. Уничтожь этот запах, Гай. Ты не пожалеешь о послушании - у меня настроение расслабиться… Но пора бы - почему… А вот они! Итак, центурион - слушай, Гай - есть ли у тебя имя и адрес?

- Да, цезарь. Луций Анней Сенека… Адрес…
- Чудненько. Все правильно. Сколько с тобой преторианцев?
- Десять, цезарь.
- Я думаю, хватит.
- Безусловно, цезарь.
- Да, так вот, пусть вскроет себе вены. Присмотри за старичком. Если вдруг?… Да мало ли?… Приди к нему на помощь, центурион, помоги старому человеку - у тебя ножичек с собой?… Ну, и чудненько. Потом
подробно расскажешь. Поторопись, центуриончик - у нас вино может закончиться - зачем тебе проблемы? Иди.
____________________
Собака лежала в пыли. Земля под раскаленным солнцем окаменела, рассохлась и рассыпалась в пыль… В пыль… Собака лежала неподвижно… Ее бока ритмично ходили, язык вывалился, длинный, влажный… В пыль.
____________________
Петроний выпил сам. Вина хватит. Налил императору. Тот забрызгался. Капли стекали с его пальцев, покрытых рыжими волосами.
- Гай, по-моему, я задумался и забыл открыть рот. Опять будут пятна. Впрочем, нестрашно. Но вот, запах. Он мне неприятен настолько, что я уже хотел понаблюдать за тобой. Арбитр, ты бы мужественно перерезал жилы? Ну пошутил. Запаха этого… не нужно больше, Гай.
____________________
Петроний смотрел на пьяного веселого императора и не мог понять, что тот думает, о чем? где шутит? пьяный ли он?… Пьяный ли он?…
- Цезарь, может, ты отменишь приказ?
Император, облитый вином, продолжал пить… Но он услышал.
- Гай, Гай… А почему ты просишь за него?… - Он хлебнул еще фалернского и завопил:
- А он разрешил убить мам-мочку!… Мамулю… - слезы потекли по его красному лицу; рыжие мокрые волосы слиплись…
- Он мамочку убил! Финиш ему!
Цезарь взял амфору; налил вина себе и Петронию.
- Пей, Арбитр. Да, я сам бы его… Пей. Все решено. Уже решено У него был трибун преторианской когорты Гавий Сильван. Был… Три-бунчик… Центуриончик надежнее, Петроний. Ты еще пишешь? пишешь? пиши, Гай, пиши - зачем же тебе это все, Гай? пиши, просто пиши…
Из амфоры булькнуло, и принцепс грохнул ее об пол; затопал ногами, и ритмично хлопая в ладоши стал выкрикивать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17