Наступил самый блаженный, самый сокровенный момент вечера. Она подошла к шкафу и чуть-чуть приоткрыла зеркальную дверцу.Сейчас самым заветным ее желанием было провести ладонью по шелковистой глади любимого пальто, а потом втянуть носом, точно аромат чудесных духов, удивительный запах натуральной кожи. После этого тайного ритуала она чувствовала себя счастливой, настроение повышалось, хотелось петь и танцевать в комнате. Порой Таня, не удержавшись, доставала пальто и, несмотря на жару, примеряла его перед зеркалом, сияя восторгом. А потом аккуратно вешала его на плечики, бережно расправляя складки, и любовалась матовым мерцанием тонкой кожи.Вот и сегодня она приоткрыла дверцу и втянула носом аромат, еще сохранившийся в шкафу, а потом протянула руку, жаждавшую шелковистого кожаного прикосновения.Рука ткнулась в пустоту. Пальто не было.Таня широко распахнула дверцы, включила зачем-то свет.Его все равно не было!Она метнулась в другую комнату, в прихожую — ничего!Тогда она все поняла, бессильно опустилась на пол и заплакала, закрыв лицо руками.Она плакала не долго, минут пятнадцать. Потом решительно встала, надела туфли, пригладила перед зеркалом волосы. Отыскала в стаканчике возле зеркала шариковую ручку. И вышла из дома.В отделение милиции на Дарницкой улице она вошла совершенно спокойная, с сухо блестевшими, воспаленными глазами.— Меня обокрали, — сказала она спокойно. — Что мне делать?— Пишите заявление на имя начальника отделения, укажите обстоятельства кражи, что у вас похищено.Таня села за стол, вынула ручку и, прилежно высунув кончик языка, принялась писать заявление.— Круг подозреваемых укажите, если подозреваете кого-то, — посоветовал ей дежурный лейтенант. — С адресами.— Круга нет, — ответила Таня. — Я знаю, кто это сделал. Это сделала Сорокина Екатерина Юрьевна. Так и писать?— Так и пишите, — кивнул лейтенант.Татьяна рыдала на груди мужа, по-детски вытирая слезы тыльной стороной ладони.— Я, конечно, заберу заявление, — всхлипывала она, — но…— Не надо, — прервал ее Юрий Васильевич. — Оставь.Жена вскинула на него круглые, с потеками дешевой туши глаза.— Как же… — проговорила она севшим голосом. — Как же это?..— Должна же она хоть однажды задуматься над тем, что делает…Он горестно сжал пальцами почти совсем седые виски..В Новороссийске оказалось, что друга-одноклассника Полины нет дома, он в рейсе и вернется только через месяц.— Ладно, снимем пока жилье и будем отдыхать, — решили подруги.Они сняли комнату возле моря и стали отдыхать на полную катушку.Бродили по городу, загорали и купались, катались на катере по заливу, любовались ночной работой порта, мерцанием фонарей на воде, ездили в Широкую Балку на пикник с пляжными знакомыми, объедались черешней и клубникой, предпочитая собирать ягоды на окрестных огородах, а не покупать. За две недели девушки покрылись золотистым загаром и похудели от постоянных купаний и пляжного волейбола.У подруг было много ухажеров. Катя позволяла им водить себя в кафе и покупать вареные креветки в газетных кульках по двадцать копеек за стакан. Она представлялась своим воздыхателям то Изольдой, то Аглаей. То утверждала, что работает океанологом и живет на Курильских островах, то, загадочно улыбаясь, рассказывала, что обитает в секретном городе в тайге и занимается космическими разработками. Мужчинам при этом было глубоко все равно, кем она была на самом деле. Они млели от одного ее присутствия, от ее молодости и ее смазливой мордочки и были готовы на любые жертвы ради нее. Однако она никому не позволяла дотронуться до себя. Только одна Полина понимала почему. После объятий Владимира Высоцкого разве можно смотреть на других мужчин?А потом Новороссийск им приелся, и подруги решили махнуть в Сочи. Там в преддверии Олимпиады недавно открылся завод по производству буржуазных напитков типа фанты и пепси-колы, и девушкам не терпелось вдоволь насладиться этим нектаром богов за тридцать копеек.В Сочи было много молодых мужчин, и все они оказались большими любителями женской красоты. У девушек сразу же появились кавалеры. Местные пылкие мужчины с широкой кавказской душой возили их на «Волгах» в горы пить домашнее вино и есть настоящий шашлык. Им дарили цветы и свои сердца. Их катали на яхтах и звали замуж. Девушки только надменно смеялись в ответ.А потом они переехали из частной квартиры в пансионат рядом с санаторием, где отдыхали актеры с «Мосфильма». Туда их задешево устроил один из поклонников.Двадцать пятого июля, изнывая от адской жары, которую не облегчали ни тень кипарисов, ни морской бриз, подруги нежились в кроватях, когда в номере послышался тревожный стук.— Девочки, вы слышали, — раздался, потрясенный голос знакомой дежурной по этажу, — Высоцкий умер!— Как умер? — воскликнула Поля и испуганно взглянула в сторону подруги.Катя смертельно побледнела.— Не может быть!— Из санатория актеров сейчас прибежали. Они там все в Москву рванули, да по случаю Олимпиады туда никого не пускают. Ой, горе-то какое! — вздохнула дежурная. — Говорят, он алкоголиком был…Катя сидела ни жива ни мертва. Умер единственный человек, которого она любила. Единственный! И единственный, который любил ее…Она вскочила и принялась торопливо собирать вещи.— Ты куда?— В Москву!— Так не пускают же из-за Олимпиады! Катя горестно опустилась на кровать и понурила голову. Они больше никогда, никогда не встретятся, потому что его больше нет.Теперь ее жизнь не имеет никакого смысла.Вскоре девушкам надоело отдыхать и бездельничать, да и деньги стали заканчиваться. Поля позвонила в Новороссийск и выяснила, что ее приятель уже вернулся из рейса. Подруги засобирались в дорогу.В Новороссийске Катя на всю оставшуюся сумму накупила у выжиги моряка какой-то ерунды по бешеным ценам (солнцезащитные очки, кургузые кофточки ядовитых цветов, заколки, жвачки, подпольные джинсы «Левис» из Анапы) и выехала домой. Она была в каком-то странном раздрызганном состоянии. Отдыхать больше не хотелось, а чем заниматься дальше, она еще не придумала.На вокзале подруги сердечно расцеловалась и договорились созвониться через неделю, чтобы решить, чем заняться дальше.— Ой, свекровь меня загрызет, — переживала Поля, — я же сказала, что уезжаю к родителям только на месяц, а уже третий идет к концу.Катя, в свою очередь, тоже тяжело вздохнула. Она представила, что ждет ее дома за отнесенное в комиссионку пальто, и от этой мысли ей стало как-то неуютно.Подруги распрощались, не зная, что им больше не суждено свидеться.Еще на подходе к дому Татьяна заметила, что окно квартиры светится желтым. Муж сейчас в Калиновке, Славик в лагере… Кому же это быть, как не падчерице? Но она не стала подниматься домой, развернулась и через минуту вошла в отделение милиции. Ее трясло, точно в лихорадке.Жалко, что с ней сейчас нет мужа. Ей нужна моральная санкция на то, что она собиралась сделать.— Постановление уже готово, — кивнул лейтенант, — можно задерживать.«Уазик» с зарешеченным задним окном остановился возле дома. Глухо хлопнули дверцы машины.— Кто там? — послышался из-за двери сонный голос, разбуженный требовательной трелью дверного звонка.— Открой, Катя, это я! — громко ответила Таня и отступила в темноту лестничной площадки.Трое плечистых мужчин быстро прошли в дверь, отодвинув девушку в сторону. Один из них встал возле окна, другой блокировал дверь, перекрывая путь к отступлению, третий сел за стол и раскрыл клеенчатую папку бюрократического вида. Катя недоуменно щурилась узкими со сна глазами. Зевнула, поежилась от сквозняка. Едва она вернулась с вокзала, ее неожиданно сморил сон.— Сорокина Екатерина Юрьевна? — спросил официально тот, что сидел за столом. — Вот санкция на ваш арест, читайте.Катя непонимающе уставилась на слепой текст, отпечатанный на машинке со стершейся лентой.— Все ясно? Одевайтесь, едем.— Куда? — Девушка все еще не осознавала происходящее.— В КПЗ, в предвариловку.Но она все еще продолжала неподвижно стоять, переводя непонимающий взгляд с человека у стола на мачеху и обратно.— За что? — наконец изумленно выдавила Катя.— Вы же читали ордер. Там Сказано — за кражу кожаного пальто.— Но я…— Одевайтесь, пора ехать. Берите зубную щетку, расческу, что-нибудь переодеться.Катя бестолково засуетилась по комнате, двигаясь как во сне. Она была в гипюровой кофточке и коротких кокетливых шортах.— Что мне надеть?Человек у стола молча пожал плечами.Поколебавшись, мачеха вышла в соседнюю комнату, вынесла оттуда темные брюки, спортивную куртку, кроссовки. Собрала в пакетик мыло, пасту, расческу.Робко спросила:— Продукты можно?— Позже в передаче передадите.В странном отупении, точно сомнамбула. Катя принялась расстегивать кофточку и остановилась в нерешительности.— Выйдите, пожалуйста, — обратилась она к мужчинам.— Не имеем права — инструкция. Одевайтесь, мы не будем смотреть.Девушка стала переодеваться. Адски болела голова из-за долгого, в неурочное время сна.Она зашнуровала кроссовки, выпрямилась, сцепила руки замком за спиной, как видела в каком-то художественном фильме. Вопросительно обернулась.— Идем, — кивнул тот, что стоял у двери.Дверь с ужасным металлическим лязгом захлопнулась за ней, прогремев, точно выстрел в гулком подъезде.В опустевшей квартире Татьяна опустилась на стул и беззвучно заплакала.
Глава 8
Руки оттягивал огромный матрас с желтыми пятнами, голову ломило от спертого подвального воздуха. Железная дверь камеры, крашенная мрачно-зеленой краской, с грохотом отворилась, а потом неумолимо захлопнулась за спиной.Катя нерешительно остановилась возле двери, крепко прижимая к себе тяжелый комкастый матрас.Несколько пар любопытных глаз уставились на нее.— Здравствуйте, — пробормотала девушка, всматриваясь в разъедавший глаза плотный туман.Из сизого дымчатого полумрака, разжижаемого только тусклой лампочкой под потолком, выступали двухэтажные кровати, заваленные тряпьем, железный стол, журчащий унитаз, ржавый бачок, покрытый испариной, крошечное оконце под самым потолком. От табачного дыма воздух казался густым и осязаемым.— Здравствуй, красавица, — певуче ответил насмешливый голос откуда-то из смрадной глубины. — Проходи, не бойся.Катя близоруко прищурилась. С ней говорила полуодетая простоволосая женщина, сидевшая на койке с поджатыми ногами. Кровать над ней, во втором ярусе, была свободна.Девушка с трудом закинула тяжеленный матрас наверх.— Эй! Что это ты здесь, как у себя дома, — нахмурила черненые брови певучая женщина. — Я не люблю, когда надо мной кто-то лежит!Атмосфера еще больше сгустилась, стала настороженно-неприязненной. В сизом тумане камеры плавали, точно снулые рыбы в омуте, полуодетые женщины — молодые и старые, красивые и безобразные.— А где же мне?.. — Катя вопросительно огляделась.— А вон твое место, — насмешливо проговорила коротко стриженная тетка без передних зубов, указывая на пол возле унитаза, и вызывающе сплюнула новенькой под ноги.Катя принялась было послушно стаскивать вниз матрас, как вдруг чья-то ладонь легла ей на плечо.— Не слушай их, — прошелестел над ухом тихий голос, принадлежавшей женщине лет тридцати с лучистым взглядом больших, обведенных синими обморочными кругами глаз. — Залезай на шконку и устраивайся. Скоро вертухайки пойдут с обходом, будут камеры перед отбоем проверять. Тебе влетит, если копаться будешь.Катя юркнула на верхнюю полку и испуганно свернулась комочком, вдыхая тухлый запах матраса, запах тления и гибели. Она все еще не могла поверить в случившееся. Ей казалось, что дурной сон, который начал ей сниться еще несколько часов назад, вот-вот благополучно завершится и она вновь окажется дома, среди родных любимых лиц…В крошечном оконце под потолком тревожно синело ночное глубокое небо с хаотично рассыпанными блестками звезд. Робкая слезинка выкатилась из-под века и застыла на кончике носа, не решаясь спрыгнуть на трухлявую поверхность зловонного матраса. Лампочка не гасла, ядовитый тусклый свет проникал даже сквозь сомкнутые веки. Тихо всхлипнув. Катя затихла и вскоре провалилась в тяжелый дурманящий сон.Проснулась она оттого, что сквозь дрему ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Она открыла глаза, растерянно огляделась вокруг, остановилась на бледном, картофельном лице. Дебелая рыхлая женщина с соседней койки пытливо рассматривала ее.— Проснулась! — с надменным смешком констатировала она и повелительно произнесла:— Вставай, твоя очередь камеру драить. У нас всегда это новенькие делают.В ее небольших, вдавленных в череп глазках читался вызов и вместе с тем настороженность. Новенькую проверяли на вшивость.— Не буду! — неожиданно для себя буркнула Катя. Может, через какие-нибудь полчаса недоразумение, по которому она попала сюда, разъяснится и ее выпустят. Чего ради она будет выполнять приказания этой наглой твари с подведенными веками?— Ах, не будешь! — Соседка по-базарному уперла руки в боки и угрожающе шагнула вперед. — Ну, сейчас посмотрим, как ты запоешь!— Оставь ее, Рая! — внезапно вступился знакомый ласковый голос. — Не видишь, девочка совсем напугана.— Ничего я не напугана, — храбро фыркнула Катя, почувствовав искру сочувствия. — Просто я здесь ненадолго, меня скоро заберут отсюда. Это недоразумение, я не виновата, и…— Ха! — хохотнула стриженая без зубов, та, которая накануне предлагала ей место возле параши. — Слышали эту песенку, и не раз!Ласковая села снизу, расчесывая свои длинные гладкие волосы.— За что тебя сюда? — участливо спросила она. Такому голосу хотелось поверить свою печаль, пожаловаться на несчастья и невзгоды.— Не знаю, — честно ответила Катя.— Ордер на арест читала? Какая там статья?— Не помню. — Девушка нахмурилась, припоминая. При аресте что-то говорили про кожаное пальто мачехи… Какая чушь! Неужели из-за такой ерунды ее запихнули в вонючую душную камеру вместе с агрессивными, враждебно настроенными женщинами? За какие-то пустяки, за кожаное пальто? Ну и что, что она его взяла, ведь она все равно отдаст деньги Тане, когда реализует вещи, купленные у моряка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56