– Они будут обязаны тебе.
Катсук размышлял:
«Вот ведь какая хитрая. Теперь она говорит о предках. Потлач! Но ведь это же не мои предки. Я из рода Похитителя Душ.»
– Так как насчет этого? – настаивала Кэлли.
Дэвид пытался смочить пересохшее горло. Он чувствовал, что между этой женщиной и Катсуком идет сражение. Но она не пробовала спасти пленника. Тогда, к чему она ведет?
– Ты хочешь, чтобы я обменял свою жизнь за его? – спросил Катсук.
Это прозвучало как обвинение.
Дэвид видел, что Катсук прав. Женщина попросту пыталась спасти своего племянника. Ее совершенно не волновал какой-то чертов хокват. Дэвид почувствовал это, как будто бы старуха лягнула его и возненавидел ее.
– А ничто другое не имеет смысла, – сказала Кэлли.
Дэвид услыхал достаточно. Он закричал, сжав кулаки:
– Тебе не удастся его спасти! Он сумасшедший!
Даже не повернувшись к мальчику, Катсук расхохотался.
Кэлли же наорала на Дэвида:
– А ты не лезь не в свое дело!
– Нет, пусть говорит, – сказал Катсук. – Послушай моего Невинного. Он знает. Тебе не удастся спасти меня. – Теперь он обратился к Ишу: – Слыхал его, Иш? Он знает меня. Он знает и то, что я уже сделал. Ему известно и то, что я еще должен сделать.
Старик кивнул.
Дэвид перепугался того, что он сказал. Ведь он чуть не проболтался о смерти путешественника, и Катсук понял это. «Он знает то, что я уже сделал.» Но может все эти люди уже знают про убийство? Может потому они и напуганы? Нет. Они страшились могущества Катсука в мире духов. Пускай даже не все они принимали это, верили в это, но боялись все.
Катсук глянул на Кэлли, спросил:
– Как мы можем сделать, чтобы хокваты были нам обязаны больше, чем было ранее?
Дэвид видел, что старуха рассердилась, борясь против своей же гордости.
– Нет смысла плакать по прошлому! – сказала она.
– Если мы не будем плакать по нему, то кто? – спросил Катсук. Ему нравилось бить ее в слабое место.
– Прошлое умерло! – ответила она. – И пусть так и остается.
– Пока я жив, оно не умерло, – возразил ей Катсук. – А я живу вечно.
– Парнишка прав, – просопела Кэлли. – Ты сошел с ума.
Катсук ухмыльнулся.
– Я этого и не отрицаю.
– Ты не сможешь сделать, что задумал, – попробовала она спорить.
Спокойным, рассудительным тоном Катсук спросил у нее:
– Что я задумал?
– Ты знаешь, что я имею в виду.
«Она знает, но не может сказать, – думал Катсук. – Ох, бедная Кэлли. Когда-то наши женщины были сильными. Теперь они слабы.»
– Никто из людей не сможет остановить меня.
– Посмотрим, – сказала она. С гневом и разочарованием, проглядывающими в каждом движении, она схватила Дэвида за руку и потащила в сторону хижины на дальнем конце вырубки. – Пошли, – приказала старуха. – Снимешь одежду и отдашь мне.
Катсук позвал ее:
– Думаю, мы еще увидимся, Кэлли.
– Зачем тебе моя одежда? – спросил Дэвид.
– Я собираюсь ее постирать. Проходи сюда. Тут есть одеяла. Можешь закутаться, пока одежда не высохнет.
Дверь из потрескавшихся досок заскрипела, когда Дэвид открыл ее. Он думал, что, возможно, успокоившись, Кэлли еще пытается спасти его. В хижине не было окон. Свет проникал только из двери. Мальчик ступил на грязный пол. Здесь воняло рыбьим жиром и еще чем-то кислым, заплесневелым от свежеснятой шкуры горной пумы, растянутой на стене напротив двери. Со стропил свисали какие-то темные тряпки. На полу повсюду валялись сети, полусгнившие, заскорузлые мешки, ржавые банки и ящики. В углу лежала целая стопка зеленых с коричневым одеял.
– Раздевайся побыстрей, – сказала Кэлли из-за двери. – Или ты сдохнешь в этих мокрых тряпках.
Дэвид неуверенно разглядывался. Хижина была ему противна. Ему хотелось бежать отсюда, чтобы найти людей, способных его освободить. Но вместо этого он разделся до трусов и просунул одежду в дверь.
– Трусы тоже, – сказала старуха.
Мальчик закутался в одеяло, стянул с себя трусы и выбросил их в дверной проем.
Стирка займет несколько часов, – сказала Кэлли. – Закутайся получше и отдыхай.
Она закрыла дверь.
Дэвид стоял в абсолютной темноте. По щекам побежали слезы. Все – и природа, и люди – повернулось против него. Девушка хотела, чтобы он убежал. Старая Кэлли тоже вроде бы хотела помочь ему. Но только никто из них не мог по-настоящему противостоять Катсуку. Дух Катсука был слишком могущественным. Дэвид вытер лицо уголком одеяла и тут же споткнулся о стоящую на полу раскладушку. Укутавшись в одеяло поплотнее, он сел на нее, и раскладушка тут же закряхтела.
Когда глаза немного попривыкли к темноте, он заметил, что дверь закрыта неплотно. В ней были трещины и дыры, через которые проходил свет. Мальчик неясно слышал голоса проходивших мимо индейцев. Откуда-то доходили отзвуки детской игры: удары палкой по жестянке.
Слезы продолжали катиться по щекам Дэвида. Он едва сдерживался, чтобы не разреветься во весь голос. Потом он разозлился на свою же слабость. «Я даже не смог убежать.»
Катсук повелевал птицами, людьми и всеми лесными духами. Здесь не было ни единого места, где можно было бы спрятаться. Все в лесу шпионило для безумного индейца. Его соплеменники знали это и потому боялись.
Сейчас же они держали у себя пленника, которого привел Катсук, отобрав у него одежду.
Дэвид учуял дым, запах варящегося мяса. Снаружи раздался взрыв смеха, но быстро и затих. Мальчик слышал, как шумит в деревьях ветер, как мимо ходят люди и обмениваются непонятными словами. Одеяло, в которое он закутался, пахло застарелым потом и было очень грубым. Слезы отчаяния продолжали течь из глаз мальчика. Звуки внешней активности постепенно замолкали, все чаще и чаще наступали периоды полной тишины. Что они там делают? Куда подевался Катсук? Дэвид услыхал направляющиеся к хижине шаги. Застонала открытая дверь. На пороге была Тсканай, неся в руках миску. В ее движениях была какая-то злобная решимость.
Когда дверь раскрылась пошире, и девушка зашла вовнутрь, дневной свет помог заметить на ее челюсти большой синяк. Тсканай закрыла дверь, села рядом с Дэвидом на раскладушку и протянула ему миску.
– Что это?
– Копченая форель. Очень вкусно. Попробуй.
Дэвид взял миску. Она была холодной и гладкой. Но мальчик продолжал глядеть на синяк. Свет из щели лег полосой на челюсти девушки. Было видно, что Тсканай чувствует себя неуютно и беспокойно.
– Все-таки он бил тебя? – спросил мальчик.
– Просто я упала. Ешь рыбу. – В ее голосе прозвучала злость.
Дэвид занялся форелью. Она была жесткая, с легким привкусом жира. Взяв в рот первый же кусочек, мальчик почувствовал, как от голода скрутило желудок. Дэвид не остановился, пока не съел всю рыбину, потом спросил:
– Где моя одежда?
– Кэлли стирает ее в большом доме. Закончит где-то через час. Чарли, Иш и другие мужчины ушли на охоту.
Дэвид слушал, что она говорит и дивился про себя: девушка говорила одно, пытаясь сказать что-то еще. Он перебил ее:
– Ему не нравилось, что ты называла его Чарли. Это потому он бил тебя?
– Катсук, – пробормотала она. – Тоже мне, шишка. – При этом она поглядела в сторону двери.
Дэвид съел вторую рыбу, облизал пальцы. Все это время девушка проявляла беспокойство, ерзая на раскладушке.
– Почему вы все так боитесь его? – спросил мальчик.
– Я ему покажу, – прошептала она.
– Что покажешь?
Не отвечая, Тсканай забрала миску и отшвырнула в сторону. Дэвид услыхал лишь, как та загрохотала по полу.
– Зачем ты так?
– Я хочу показать Катсуку ! – Это имя прозвучало как ругательство.
Дэвид почувствовал, как вспыхнула, но тут же погасла в нем надежда. Что могла сделать Тсканай? Он сказал:
– Никто из вас не собирается мне помочь. Он сошел с ума, а вы все его боитесь.
– Он бешеный зверь, – сказала она. – Он хочет быть один. Он хочет смерти. Это безумие! А я хочу быть с кем-нибудь. Я хочу жизни! Вот это не сумасшествие. Никогда я не думала, что он станет твердолобым индейцем.
– Катсук не любит, когда его называют индейцем.
Она так замотала головой, что косички разлетелись в стороны.
– Он трахнутый, твой Катсук. – Тихим, горьким голосом.
Дэвид был шокирован. Он никогда не слышал, чтобы взрослые говорили настолько откровенно. Кое-кто из его приятелей пробовал ругаться, но все же не так, как эта девушка. А ей было, самое малое, лет двадцать.
– Что, я тебя шокировала, так? – спросила она. – Ты и вправду невинный. Хотя, ты знаешь, что это означает, иначе на тебя так бы не подействовало.
Дэвид сглотнул.
– Большое дело, – сказала Тсканай. – Придурошный индеец думает, будто у него есть невинный. Ну ладно, мы ему еще покажем!
Она поднялась, подошла к двери и закрыла ее.
Дэвид услыхал, как она возвращается к нему, шелест ее одежды.
– Что ты делаешь? – прошептал он.
Она ответила тем, что села рядом, нашла его левую руку и прижала к своей обнаженной груди.
От изумления Дэвид даже свистнул. Она была голая! Как только его глаза привыкли к темноте, он мог видеть ее всю, сидящую рядом.
– Мы поиграемся, – сказала она. – Мужчины и женщины часто играются в эту игру. Она очень веселая. – Она влезла рукой под его одеяло, пошарила там и нащупала его пенис. – О, у тебя уже есть волосы. Ты уже достаточно взрослый, чтобы играть в эту игру.
Дэвид попытался оттолкнуть ее руку.
– Не надо.
– Почему не надо?
Она поцеловала его в ухо.
– Потому что.
– Разве тебе не хочется избавиться от Чарли-Катсука?
– Хочется.
У нее была мягкая, возбуждающая кожа. В низу живота мальчик почувствовал странное ощущение: что-то поднялось и затвердело. Ему хотелось остановить девушку, но и прекращать этого не хотелось.
– Он хочет тебя невинного, – прошептала девушка. Дыхание ее участилось.
– А он меня отпустит? – тоже прошептал Дэвид. От девушки исходил какой-то странный, молочный запах, из-за чего кровь начала быстрее биться в жилах.
– Ты же слыхал, как он говорил. – Она взяла его руку и прижала к треугольнику волос между своими ногами. – Разве тебе не хорошо?
– Хорошо. Но откуда ты знаешь, что он меня…
– Он сам говорил, что ему нужна твоя невинность.
Немного перепуганный, но и возбужденный, Дэвид позволил ей уложить себя на раскладушку. Та затрещала и зашаталась. Теперь он делал все то, что она подсказывала, с желанием. Они покажут этому Катсуку! Придурошному, траханному Катсуку!
– Так, сюда… – шептала она. – Сюда! Аааах!.. – Потом: – А у тебя хорошая штучка. Ты и сам молодчина. Не так быстро… Сюда… правильно… вот так… ааааах!..
Осознание случившегося пришло к Дэвиду уже позднее. Тсканай вытирала его, потного, возбужденного, дрожащего, но в то же время успокоенного и довольного. Он думал: «Я сделал это!» Он чувствовал пульсирующую в себе жизнь. «Милая Тсканай!» Он даже расхрабрился и коснулся ее левой груди.
– Тебе понравилось, – сказала она. – Я же говорила, что это весело. – Она потрепала его за щеку. – Теперь ты уже мужчина, а не маленький Невинный, которого таскает за собой Катсук.
При воспоминании о Катсуке Дэвид почувствовал, как сжался желудок. Он прошептал:
– А как Катсук узнает?
– Узнает, – захихикала она.
– У него есть нож, – сказал Дэвид.
Она повернулась к нему лицом, положив ему руку на грудь.
– Ну и что?
Дэвид подумал об убитом туристе. Он оттолкнул руку Тсканай и сел на раскладушке.
– Ты же знаешь, что он сумасшедший.
Потом он подумал, а не рассказать ли девушке про убийство.
– Я с трудом могу дождаться, чтобы увидеть его лицо… – как-то апатично, даже со скукой сказала она.
Перебив ее, дверь заскрипела и распахнулась от удара.
В хижину вошел Катсук, его лицо против света оставалось в тени. Он нес охапку одежды Дэвида и его кроссовки. Когда солнечные лучи из дверного проема высветили две обнаженные фигуры на раскладушке, Катсук остановился.
Тсканай начала смеяться.
– Хей, Чарли-бэби. А у него уже нет невинности! Что ты на это?!
Катсук уставился на них, от шока у него перехватило у него перехватило дыхание. Его рука потянулась к рукояти ножа на поясе, он уже почти вытащил его из ножен. Почти. А потом в нем заговорила мудрость Ловца Душ, он прозрел ее женскую хитрость. Ей хотелось этого ножа! Ей хотелось смерти и того, чтобы смерть эта прикончила его. Ей хотелось отменить древний обряд. Ах, это женское хитроумие! Он бросил Дэвиду его одежду и сделал шаг вперед. Его лицо все так же оставалось в тени, и на нем ничего нельзя было прочесть.
– Ты собираешься прирезать нас, Чарли-бэби? – спросила Тсканай.
Дэвид сидел и не мог пошевелиться от страха. Он и сам предполагал, что дело закончится ножом. Это было бы логичным решением – правильным . У него заболела грудь. Его тело ожидало ножа, и сейчас даже собственная нагота не смущала его. Теперь уже не было никакой возможности уйти от удара.
– Неужели ты, Тсканай, считала, что такимобразо м овладеешь моим духом? – спросил Катсук.
– Зато теперь он уже не твой невинный хокватик.
Но голос ее звучал озадаченно. Катсук не отреагировал так, как она рассчитывала. Она и сама точно не знала, на что рассчитывать, но уж явно не на его спокойствие. Он должен был тут все разнести вдребезги.
Катсук мельком глянул на перепуганного мальчишку. Невинный ? Да разве мог секс повлиять на это? Нет! Понятие невинности заключалось в чем-то ином. Оно было связано с чувственностью и намерениями. Связано с тем, был ли в этом хоквате эгоизм. Был ли он нечувствителен к страданиям других. Способен ли он был на самопожертвование.
– Так ты уверена, что он потерял невинность? – спросил Катсук.
Тсканай села на раскладушке, потом поднялась на ноги, злобно дерзкая в своей наготе, насмехаясь ею над своим противником.
– Черт подери, конечно же уверена!
– А я – нет! – ответил индеец.
– Тебе нужны какие-то другие доказательства? – напирала она.
Медленно, очень медленно Дэвид спустил ноги с раскладушки. Он ощущал, что Катсук в этой хижине находится не весь, что мужчина прислушивается к голосам из другого мира. А вот Тсканай никак не могла увидеть этого. Или же Катсук послушается духов, или же вытащит нож полностью. Он мог ударить Тсканай, если та будет продолжать свои насмешки, но для этого вовсе не обязательно было пользоваться ножом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28