Не лучше ли вернуться на родную планету и организовать на ней сопротивление империи, чем с закрытыми глазами бросаться навстречу неминуемой смерти? Он, последний из Асмусса, начнет борьбу за возврат своих владений, он огнем и железом покорит их, и если бог Вала подарит жизнь Афикит – а он подарит ей жизнь, – Филп женится на ней, и они оба будут царствовать на Сбарао и Кольцах. Пусть его ждет унижение, пусть его ждет презрение приближенных. Он с горькой улыбкой думает, что еще недавно обрушил бы громы и молнии на того нечестивца, который посмел бы держать такие речи перед ним.
Это решение имеет неоспоримое преимущество: оно кладет конец раздвоенности духа и на время снимает напряженность ситуации, как холодная вода временно гасит боль от ожога солнца. Именно в таком настроении он встречает Шуда Аль Баха.

Главный интендант устало глянул на своего крестника, сидящего на лежанке и поднявшего на него еще слепые глаза.
Шуд Аль Бах попытался прочесть на лице Филпа результат долгих часов медитации наедине со своей совестью. У воина окрепло решение отказаться от сутаны. Он уже почти набрался смелости сделать признание своему крестному отцу.
– Итак, крестник, – произносит Шуд Аль Бах тихим, едва различимым голосом, – какое послание дала вам медитация?
Филп знал, что сильно огорчит старого рыцаря. Он долго молчал. И с трудом выносил проницательный взгляд зеленых усталых глаз, устремленных на него.
– Боюсь… Боюсь, что полученное мною послание не будет приятным для вашего слуха, – неуверенно начал он.
Однако его слова, хотя он предполагал обратное, похоже, не тронули интенданта, который несколько раз кивнул. В его изумрудных глазах не появилось осуждения, в них было лишь легкое разочарование.
– Я понял это, увидев вас, – устало произнес он. – А если сказать правду, ожидал этого…
Он сел на лежанку рядом с крестником, оперся локтями о колени и положил подбородок на скрещенные запястья.
– До своего последнего испытания вы очень долго общались с Лоншу Па, – тихо продолжил он. – Это было чревато большим риском. Чтобы выйти целым и невредимым после такого искуса, надо иметь закаленную, как сталь, душу. Ибо вы сомневаетесь, не так ли? Филп кивнул.
– Я не могу держать зла на вас, Филп… Видите ли, сомнения, которые гложут вас, обуревали и меня… И продолжают обуревать.
Пораженный воин повернулся к старику и недоверчиво поглядел на него.
– Однако я уже перестал считать годы с того дня, как стал рыцарем, – продолжил Шуд Аль Бах. – Верите ли вы, что время и опыт спасли меня от повторения одних и тех же ошибок? Как и вам, Лоншу Па говорил мне о тайном склепе архивов и о прекрасных видеоголофильмах, которые позволяли ему видеть и слышать махди древних времен. Он пытался убедить меня присоединиться к нему, чтобы силой добиться аудиенции у махди Секорама, прорваться через барьер, установленный мудрецами директории, стражами Чистоты и трапитами! Он был готов начать войну в этих стенах! Я не последовал за ним и половину жизни сожалел о своем решении, а половину оправдывал его. Как я могу упрекать вас в сомнениях, вас, кто еще не успел надеть сутану, когда встретился с тем, кто едва не преобразовал Орден абсуратов!
– Но если вы знали, то почему рекомендовали директории направить меня с миссией на Красную Точку? – спросил Филп с ноткой упрека в голосе.
– Быть может, потому, что надеялся через вас получить ответ… доверительный ответ от давнего друга… Я надеялся, что энтузиазм и молодость преуспеют там, где я провалился во цвете лет… Но оставим слова и химеры и вернемся в настоящее: ваша медитация продолжалась всего двое суток.
– Почему? – воскликнул Филп, оскорбленный тем, что старый интендант манипулировал им. – Почему вы прервали мою медитацию, ведь истина могла открыться мне в последний день?
– Не сердитесь! Приказ директории, – спокойно ответил Шуд Аль Бах, чтобы погасить растущее раздражение крестника. – А значит, приказ махди. Сегодня утром мы даем битву…
От неожиданности Филп окаменел на своей лежанке.
– Сегодня… сегодня утром?
– Сегодня утром. На восточном пляже полуострова… Пробил час Ордена, крестник. Представилась возможность, которую ждали мы все – вы, я, молодые и старые рыцари, – узнать, не остались ли мы в стороне от эволюции. Армии новой империи собрались на пляже и бросают нам вызов. Это те же враги, что убили вашу семью… На первый взгляд они не особо впечатляют. Нам противостоят триста скаитов Гипонероса, столько же притивов и несколько офицеров конфедеральной полиции… А нас более десяти тысяч! В любом случае нам придется принять вызов. Именно по этой причине была прервана ваша медитация. Но в качестве исключения и по решению директории мне поручено возвести вас в ранг рыцаря. Вам придется обойтись без привычного церемониала посвящения, но вы получаете через меня благословение махди Секорама.
– Рыцарь, я недостоин этого звания! Я слаб!
Филп со слезами на глазах и с отчаянием в голосе выкрикнул эти слова. Он был готов рухнуть на лежанку и разреветься. Шуд Аль Бах осторожно взял запястье своего крестника и с состраданием пожал его.
– А вы думаете, я достоин его? – произнес интендант. – Верите ли вы, что я, ваш наставник перед лицом совести, достиг своего озера Кси, источника? Не будьте излишне скромны, Филп! Будьте смиренны. Вступление в рыцарство не цель, а площадка, этап. Считайте это первым шагом на пути достижения собственного совершенства. Если согласитесь на посвящение, вы проявите истинное смирение, истинное прозрение, истинное мужество. Вы откроете свою душу. И таким образом, молодой рыцарь, сознающий, к какой цели идет, даст первое сражение в рядах Ордена. Потом вы поступите так, как вы считаете правильным, но вы навсегда останетесь рыцарем, тем, кто не поколеблется отложить свои дела ради общего дела и кто во что бы то ни стало идет по собственной дороге познания.
Слова интенданта, наполненные человечностью и теплом, крайне редкими в стенах монастыря, потрясли Филпа, взволновали его до такой степени, что он забыл о твердо принятом решении. Его подхватила новая волна энтузиазма, по сравнению с которым его предыдущее состояние страждущей и мятущейся души показалось ему по-детски смешным. Словно поток света одним ударом смыл сомнения и мрачные страхи, словно показал, как пусты тени, которые мрак делал опасными и ужасающими.
– Почему вы никогда так не говорили со мной, вы, мой духовник?
– Только наставники и преподаватели имеют право на устное учение. Остальные, частью которых я являюсь, должны работать над собой, искать путь к своему озеру Кси… Но мы поговорим об этом позже, если вы захотите. Махди произнесет напутствие через четверть часа перед всеми членами монастыря, которые соберутся в почетном дворе. Для вас и для меня это будет долгожданным случаем увидеть его! Каково ваше решение?
– Я принимаю сутану и тонзуру! – воскликнул Филп. – Я принимаю их, потому что, благодаря вам, вижу их в ином свете! Я их принимаю, зная, что они такое на самом деле, и не строя иллюзий по поводу того, чем они кажутся.
– Я слышу речи рыцаря, – сказал Шуд Аль Бах. На лице его появилось выражение глубокого облегчения. – Теперь главное: примите позу отказа от малого я и открытия большого Я, Кси. А я отправлюсь за двумя асессорами, которые ждут в коридоре. Это мои друзья-рыцари.
Старый интендант вышел. Филп медленно развел скрещенные ноги, затекшие после долгой неподвижности, размялся, встал на колени перед лежанкой и опустил голову и глаза. Позу отказа обычно принимали перед гигантской голографической картиной на потолке зала посвящений, на которой содержались записи древних текстов на мертвом языке Матери-Земли. Эта поза символизировала желание ученика пожертвовать своим малым я, своим личным эго, и поставить его на службу вселенной, на службу Я, пропитанного жизненной энергией Кси.
В это мгновение Филпу стало отчетливо ясно, что он лукавит перед собой. Он пытался принять позу с искренностью, но не мог подавить тихого ропота, поднимавшегося из глубины души: он согласился на ритуал только ради того, чтобы не обидеть своего крестного отца. Голос умолял его отказаться не только от Кси, но и от рыцарства, от посвящения, от готовящейся абсурдной битвы. Голос утверждал, что истинное мужество заключается в полном согласии со своим малым я, с его истиной, какой бы порочащей она ни казалась, а вовсе не в кажущемся присоединении к догмам, которые проповедуют другие.
Как они отличались от тех, которые, как он считал, откроются ему в момент посвящения! От торжественности, от величия, от присутствия махди Секорама и всех руководителей Ордена, от счастья и мистического взлета души, о которых он мечтал, остались лишь аскетизм сырой кельи, присутствие трех старых рыцарей и крохи веры, тонущие в море горечи!
В крохотное помещение вошли три рыцаря. Помощники были стариками с морщинистыми лицами и погасшими глазами, одетые в потрепанные сутаны, усеянные черными пятнами. Один из них нес на вытянутых руках новую сложенную сутану, а второй – белую подушку, на которой лежали пара ножниц, маленькая перламутровая коробочка и принадлежности для бритья.
Шуд Аль Бах приблизился к воину, церемониально приветствовал его, приложив вертикально поставленную ладонь ко лбу, и заявил:
– В силу права посвящения, которым меня наделила директория от имени махди Секорама, великого наставника абсуратской традиции, я, Шуд Аль Бах, возведенный в звание рыцаря и духовник воина Филпа Асмусса, с помощью Молена Рогенара и Ти Заровова, также возведенных в звание рыцаря, произнесу клятву Рыцарства в том виде, как она была записана нашим основателем махди Бертелином Нафлином. После произнесения клятвы присутствующий здесь воин Филп Асмусса будет облачен в сутану и отмечен постоянной тонзурой, материальными знаками его принадлежности к Ордену абсуратов, которому он клянется в повиновении, соблюдении обычаев, уважении и доверии и которому он отныне дарит самого себя.
После мгновения молчания, придающего ритуалу некую торжественность, нарушенную поспешностью его проведения, Шуд Аль Бах и его асессоры затянули гимн клятвы на языке Матери-Земли, величавый военный марш.
Несмотря на все усилия, Филп никак не мог проникнуться серьезностью происходящего. Он ощущал себя чужим на этой абсуратской литургии, этнологом, который наблюдает за ритуалами племени, не понимая его символики. Он поймал себя на том, что ему смертельно скучно. Они походили на четырех воров, которые тайно пытаются завладеть слишком дорогим и тяжелым для них золотом. Ему стало стыдно за собственное равнодушие, и он попытался погрузиться в глубины своего духа. К счастью, он нашел там лицо Афикит, которая оставалась с ним до конца церемонии.
Допев гимн, Шуд Аль Бах обратился к стоявшему на коленях крестнику:
– Воин Асмусса, готовы ли вы принять клятву? Готовы ли вы поклясться в верности рыцарству?
Филп на мгновение заколебался – ему хотелось взять ноги в руки и бежать отсюда, куда глаза глядят.
– Я… Я клянусь в своей вере, – глухо выдавил он.
Но все тело его дрожало от несогласия.
– Хорошо. Клянетесь ли вы честью, непогрешимой честью рыцаря, что берете на себя обязательство никогда и ни при каких обстоятельствах не нарушать этой клятвы? Будете ли вы держать это обязательство?
Филп постарался ответить твердым голосом:
– Я сдержу его!
– Хорошо. Я, Шуд Аль Бах, – старый интендант выговаривал теперь каждое слово, каждый слог, – рыцарь Ордена абсуратов, в присутствии двух асессоров возвожу вас в звание рыцаря. Встаньте, рыцарь, и скиньте ваши старые лохмотья!
Филп исполнил приказ, наверное, слишком быстро с учетом серьезности происходящего. Он поспешно скинул одеяние бронзового цвета, одеяние ученика, верно служившее ему, неоднократно проклинаемое, неоднократно любимое за эти три года учебы. Он оставлял свою «бронзу», как ученики и воины любовно называли эту одежду, он сбрасывал ее с небрежностью, близкой к цинизму. Она вдруг стала просто куском ткани, которую он долго носил и которая попахивала потом.
Он стоял в келье обнаженным. Утренняя прохлада просачивалась через камни стен, и по его коже бегали мурашки.
– Сядьте, рыцарь!
Филп послушно опустился на сиденье. В голове вдруг появилась непочтительная мысль: зачем выбривать вечную тонзуру у обнаженного, дрожащего от холода рыцаря? Не проще ли было сначала вручить ему пресловутую серую сутану, чтобы он не мерз? Он опять разозлился на себя за такие мысли. Он ругал себя за то, что ослабил ментальный контроль, хотя мозг его, похоже, получал удовольствие, осмеивая эти традиционно святые мгновения.
Он втянул в себя острый запах асессора, который неумело состригал с его головы пряди волос. Потом не без опасения ощутил острое лезвие бритвы, которое рывками передвигалось по коже. Выполнив свою задачу без особого урона – порез длиной в три сантиметра не считался серьезным, – асессор смазал выбритую поверхность «лунным кремом», который не давал возможности волосам расти на месте тонзуры.
Закончив свой труд, асессор протянул сутану Филпу, а тот, замерзший и усталый, забыл о медитативной преамбуле, которую новые рыцари якобы должны были соблюдать перед этим невзрачным куском серой материи, который так жаждали заполучить, и тут же натянул ее на себя. Ему показалось, что в глазах асессоров промелькнули огоньки разочарования. И сказал себе, что навсегда покрыл себя позором.
Шуд Аль Бах тепло обнял своего крестника.
– Вы увидите сами, – шепнул он ему на ухо. – Эта сутана станет новой точкой старта…

Через пять минут Филп и три старых рыцаря вышли на почетный двор и присоединились к остальным десяти тысячам членов Ордена, от самого старого до самого молодого, от самого важного до самого скромного, которые располагались в порядке их заслуг. Над монументальной аркой махди Дури-а-Дера реял огромный абсуратский штандарт с голографическим изображением трилла, чьи изумрудно-зеленые глаза выделялись на огненной шкуре с пурпурными полосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74