Ему не казалось странным ни то, что она срезала распустившиеся красные розы с мертвых веток, ни то, что никто из них не обратил внимание на тело Мэри Тейлор, чья белая шея была туго перехвачена шнуром висельника, когда она плавно покачивалась на одном из суков.Под утро он заснул крепче. Но, несмотря на это, резкий настойчивый звонок телефона разбудил его, и он мгновенно пришел в себя. Освещенный циферблат дорожных часов показывал пять часов сорок девять минут утра. Он с трудом оторвал голову от плоской подушки и потянулся к трубке. Голос был абсолютно бесцветным. Но в то же время он знал, что мог бы отличить его от голоса любой другой женщины в мире.— Мистер Делглиш? Это Мэри Тейлор. Извините, что я беспокою вас, но я подумала, что вы предпочли бы, чтобы я все-таки позвонила. У нас здесь пожар. Ничего опасного: он на территории. Похоже, что он начался в заброшенной сторожке садовника примерно в пятидесяти ярдах от Найтингейл-Хаус. Само здание находится в безопасности, но огонь очень быстро распространился по деревьям.Делглиш был поражен, насколько ясно он мог соображать. Его рана больше не болела. Он чувствовал, что его мысли были в буквальном смысле легкими, и понадобилось дотронуться до тугой бинтовой повязки, чтобы убедиться, что она все еще там. Он сказал:— Морэг Смит. С ней все в порядке? Она пользовалась этой сторожкой как своего рода убежищем.— Я знаю. Она рассказала мне об этом вечером, после того как привела вас. Я предоставила ей здесь на ночь койку. Морэг в безопасности. Это первое, что я проверила.— А другие в Найтингейл-Хаус? Наступила тишина. Когда она заговорила, ее голос звучал более жестко:— Я сейчас проверю. Мне не пришло это в голову…— Разумеется, нет. Почему это должно было прийти вам в голову? Я сейчас приеду.— В этом есть необходимость? Мистер Куртни-Бригс настойчиво повторял, что вам нужен отдых. Пожарная бригада держит ситуацию под контролем. В первый момент они опасались, что огонь угрожает Найтингейл-Хаус, но потом срубили несколько ближайших деревьев. Пожар должны потушить где-то через полчаса. Может быть, вы дождетесь утра?— Я приеду сейчас же, — ответил он.Мастерсон лежал на спине, сраженный усталостью, его тяжелое лицо ничего не выражало во сне, рот был полуоткрыт. Потребовалась почти минута, чтобы разбудить его. Делглиш предпочел бы оставить его в сонном оцепенении, по он знал, что в своем теперешнем ослабленном состоянии не сможет вести машину. Мастерсон, которого наконец удалось растормошить, выслушал указания своего старшего инспектора без комментариев, потом в обиженном молчании натянул на себя одежду. Он был слишком благоразумен, чтобы обсуждать решение Делглиша вернуться в Найтингейл-Хаус, но по его угрюмому поведению было очевидно, что он считает экскурсию ненужной, и короткая дорога до больницы прошла в молчании.Красное зарево пожара они заметили на ночном небе задолго до того, как стала видна больница, и когда они проезжали через открытые ворота Винчестер-роуд, услышали трескучее стаккато горящих деревьев, почувствовали густой, навевающий воспоминания аромат тлеющей древесины, сильный и сладковатый в холодном воздухе. Он вывел Мастерсона из состояния угрюмой обиды. Сержант вдохнул его с шумным наслаждением и с искренней радостью сказал:— Я люблю этот запах, сэр. Он напоминает мне детство, кажется. Летние лагеря бойскаутов. Лежишь, завернувшись в одеяло около лагерного костра, а искры взмывают вверх и исчезают в ночи. Чертовски здорово, когда тебе тринадцать лет и ты командуешь патрулем, — ощущение власти и славы в этом возрасте сильнее, чем ты когда-либо снова сможешь испытать. Вы это знаете, сэр?Делглиш не знал. Его одинокое уединенное детство было лишено подобных дикарских радостей. Но было интересно, трогательно и полезно заглянуть в характер Мастерсоиа. Командир патруля бойскаутов, почему бы и нет? Другое происхождение, другой поворот судьбы, и он легко мог бы стать главарем уличной банды, присущие ему амбициозность и безжалостность оказались бы направлены в менее конформистское русло.Мастерсон подъехал на машине к деревьям на безопасное расстояние, и они пошли к огню. Словно по невысказанной договоренности, они остановились и замерли рядом в тени деревьев, наблюдая за пожаром в молчании. Похоже было, что их никто не заметил, никто к ним не подошел. Пожарные продолжали свою работу. У них было только одно устройство, и они, видимо, тянули шланг из Найтингейл-Хаус. Огонь уже был полностью под контролем, но все еще выглядел живописно. Сторожка почти совсем сгорела, оставив только круг черной земли, показывавший, где она когда-то стояла; окружающие ее деревья превратились в почерневшие виселицы, изогнувшиеся и искореженные, словно в агонии. В отдалении несколько деревьев еще отчаянно горели, потрескивая и шипя под струями из шланга. Одинокий язык пламени, извивавшийся и метавшийся в жестких порывах ветра, прыгал с одной верхушки на другую и горел на них печальным огнем свечи, пока его не гасила безошибочным ударом струя из шланга. Они видели, как высокое хвойное дерево в одну секунду охватило пламя, взорвавшись дождем золотистых иголок. Раздался тихий возглас восхищения, и Делглиш заметил, что небольшая группа одетых в черные плащи студенток, которые наблюдали пожар, стоя на расстоянии, незаметно подтянулась ближе. Огонь на мгновение осветил их лица, и он подумал, что узнал Мадлен Гудейл и Джулию Пардоу. Потом он увидел высокую, безошибочно узнаваемую фигуру Матроны, двинувшуюся к ним. Она произнесла несколько слов, и маленькая группа повернулась и неохотно растворилась среди деревьев. Именно тогда она увидела Делглиша. На мгновение она застыла абсолютно неподвижно. Завернутая в длинный черный плащ, с отброшенным назад капюшоном, она стояла на фоне одинокого деревца как жертва перед закланием, пламя огня плясало позади нее, и его свет падал па ее белую кожу, Потом она медленно подошла к нему. Он отметил, что ее лицо было очень бледно. Она сказала:— Вы были правы. Ее не было в комнате. Она оставила мне письмо.Делглиш не ответил. Его ум был настолько ясен, что, казалось, функционировал помимо его собственной воли, не столько анализируя все улики преступления, но словно видя их с огромной высоты; внизу под ним расстилался пейзаж без теней, внятный, знакомый, недвусмысленный. Он все теперь знал. Не только то, как были убиты две девушки, не только когда и почему, не только кем. Он знал истинную сущность всего преступления, потому что это было одно преступление. Возможно, ему никогда не удастся доказать это, но он все знает.Через полчаса пожар был потушен. Пустые шланги ползли, постукивали по почерневшей земле, пока их сматывали, и время от времени они испускали маленькие струйки едкого дыма. Последний из зевак растворился, и какофония огня и ветра сменилась мелодией мягкого шипения, нарушаемой только приказами пожарного офицера и неясными голосами его подчиненных. Даже ветер слегка утих, и его прикосновение к лицу Делглиша было нежным и теплым, согретым дымящейся землей. Повсюду воняло обугленной древесиной. Прожектора пожарной машины были направлены на дымящийся круг, где когда-то стояла сторожка. Делглиш направился к нему, Мастерсон шел слева от него, Мэри Тейлор — справа. Через подошвы ботинок неприятно чувствовался жар от земли. Там мало что было видно: гротескно изогнувшийся кусок металла, который, возможно, был когда-то частью плиты; обуглившиеся очертания металлического чайника — один удар, и он станет неузнаваемым. И там было кое-что еще, некое очертание фигуры — не более того, — которая даже в конечном осквернении смертью была все еще ужасающе человеческой. Они стояли и молча смотрели вниз. Еще несколько минут потребовалось, чтобы разглядеть кое-какие подробности: тазовая кость, казавшаяся до смешного маленькой, лишившись своей одушевленной оболочки из мускулов и кожи; череп, перевернутый вверх затылком, невинный как чаша; пятно в том месте, куда вылился мозг. Делглиш сказал:— Огородите это место и проследите, чтобы оно охранялось, потом позвоните сэру Майлсу Хоннимену.Мастерсои заметил:— У него здесь будет достаточно проблем с идентификацией, сэр.— Нет, — ответил Делглиш, — я уже знаю, кто это. 3 С молчаливого согласия, не обменявшись пи единым словом, они прошли через тихое здание в квартиру Матроны. Никто за ними не последовал. Когда они вошли в гостиную, часы на камине пробили половину седьмого. Было все еще очень темно, и по контрасту с прогретым пожаром воздухом па улице в комнате было отчаянно холодно. Шторы были раздвинуты, и фрамуга открыта. Матрона быстро подошла к окну, чтобы закрыть его, быстрым привычным движением рук задвинула шторы и, обернувшись, посмотрела на Делглиша долгим и сочувственным взглядом, словно увидела его в первый раз.— Вы выглядите очень уставшим и замерзшим. Идите поближе к камину и садитесь.Он подошел и прислонился к камину, побоявшись, что если сразу же сядет, то никогда не сможет встать. Но камин казался неустойчивым, мраморная отделка была скользкой как лед. Он сел в кресло и стал наблюдать, как она опустилась на колени на коврик у очага и положила сухие сучья для растопки па все еще теплый пепел, оставшийся с вечера накануне. Сучья живо разгорелись. Она добавила несколько кусков угля, протянула руки к пламени. Потом, не поднимаясь с колен, достала из кармана плаща и передала ему письмо.Бледно-голубой конверт, незапечатанный, с надписью, сделанной круглым, детским, но твердым почерком: «Всем, к кому это имеет отношение». Он вынул из конверта письмо. Дешевая голубая бумага, совершенно обычная, нелинованная, но со строчками слов настолько ровными, что он сразу решил — подкладывала снизу разлинованный лист.«Я убила Хитер Пирс и Джозефину Фоллоп. Они обнаружили кое-что о моем прошлом, то, что их совершенно не касалось, и угрожали шантажировать меня. Когда сестра Гнринг позвонила мне, чтобы сказать, что Фоллон заболела и ее положили в палату, я поняла, что сестра Пирс будет пациентом вместо нее. Очень рано утром того дня я взяла бутылку с дезинфектантом и налила его в одну из пустых молочных бутылок из сестринской кладовой. Я осторожно закрыла ее крышкой и взяла бутылку с собой на завтрак в гобеленовой сумке. Все, что мне оставалось сделать, — это проскользнуть в демонстрационную комнату после того, как я закончу завтрак, и заменить бутылку с молоком на тележке на бутылку с ядом. Если бы в комнате кто-то был, я придумала бы объяснение и попыталась сделать то же самое в другой раз и другим способом. Но комната была пуста. Я отнесла бутылку с молоком в сестринскую кладовую и выбросила пустую бутылку из-под дезинфектанта из одного из окон в ванной.Я была в оранжерее, когда сестра Гиринг показывала банку с никотиновым опрыскивателем для роз, и я вспомнила о нем, когда мне надо было убить Фоллон. Я знала, где хранится ключ от оранжереи, и надела хирургические перчатки, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Было очень просто налить яд в бокал Фоллон с лимоном и виски, когда она была в ванной, а напиток остывал на тумбочке около ее кровати. Ее ежевечерний распорядок никогда не менялся. Я намеревалась сохранить банку, чтобы позже вечером поставить ее на тумбочке возле кровати, чтобы все выглядело так, будто она сама себя убила. Я знала, что важно оставить отпечатки ее пальцев на банке, но что это будет трудно сделать. Мне пришлось изменить свой план, потому что мистер Куртии-Бригс позвонил незадолго до двенадцати, чтобы вызвать меня в палату. Я не могла держать банку при себе, поскольку невозможно было всегда носить с собой сумку в палату, и я думала, что небезопасно оставлять ее у себя в комнате. Тогда я спрятала ее в ведре с песком напротив комнаты сестры Фоллон с намерением достать ее и положить на тумбочку у кровати, когда я вернусь в Найтингейл-Хаус. Этот план также оказался невыполнимым. Когда я поднялась наверх лестницы, из своей комнаты вышли близнецы Бэрт. Сквозь замочную скважину из комнаты Фоллон виднелся свет, и они сказали, что хотят отнести ей какао. Я ожидала, что тело будет обнаружено этой ночью. Мне ничего не оставалось, как пойти наверх и лечь в постель. Я лежала и ждала, что с минуты на минуту поднимется тревога. Я гадала, не изменили ли близнецы свои планы и не уснула ли Фоллоп до того, как выпила свое виски с лимоном. Но я не осмеливалась спуститься и посмотреть. Если бы я смогла поставить банку с никотином у кровати Фоллоп, никто никогда не заподозрил бы, что ее убили, и я совершила бы два безупречных убийства.Мне нечего больше сказать, кроме того, что никто не знал о моих намерениях и никто мне не помогал.Этель Брамфет».Мэри Тейлор сказала:— Это ее почерк, разумеется. Я нашла письмо на ее каминной полке, когда зашла к ней в комнату после того, как позвонила вам и вы велели проверить, все ли в безопасности. Но правда ли это?— О да, это правда. Она убила обеих. Только убийца могла знать, где была спрятана банка с никотином. Очевидно, что вторая смерть должна была выглядеть как самоубийство. Почему же тогда банка не осталась па тумбочке у кровати? Это могло произойти только потому, что убийце помешали осуществить ее план. Сестра Брамфет была единственным человеком в Найтингейл-Хаус, которого вызывали той ночью в больницу и кому помешали зайти в комнату Фоллон после возвращения. Но она всегда была подозреваемой номер один. Бутылку с ядом нужно было приготовить заранее, не спеша, и это мог сделать кто-то, кто имел доступ к молочным бутылкам и дезинфектанту и кто мог пронести смертоносную бутылку незамеченным. Сестра Брамфет никуда не ходила без своей большой гобеленовой сумки. Ей просто не повезло, что она случайно выбрала бутылку с крышкой другого цвета. Интересно, заметила ли она сама это? Даже если и заметила, поменять крышку времени уже не было. Весь план зависел от того, чтобы ее действия заняли не больше секунды. Она, конечно, надеялась, что никто ничего не заметит. И, в сущности, никто и не заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46