Но Сенькина уловка на этот раз не помогла.
-- Ослеп, что ли, фриц?..-- Однако слова Сеньки заглушил сухой, громовой раскат первых бомбовых разрывов.
Земля колыхнулась и затряслась. Казалось, бомбардировка продолжалась целую вечность. А когда самолеты все-таки улетели, разведчики, черные и злые, высунулись из своих нор и увидели впереди оврага темные фигуры вражеских солдат.
-- Открыть огонь, приготовить гранаты! -- скомандовал Забаров. Он сейчас особенно берег каждого бойца и не хотел поднимать их в контратаку.
Когда немцы, прячась в воронках от своих бомб, показались на окраине хутора, разведчики стали забрасывать их гранатами. Оттуда послышались стоны. Потом все стихло. Ванин подполз к ближней воронке и заглянул туда. Немцев там уже не было. Ванин добрался до следующей воронки. Но и в ней гитлеровцев не оказалось. Сенька вернулся и доложил Забарову.
-- Что еще за чертовщина? Куда делись немцы?..-- протирая красные глаза, спросил Забаров Ванина, который теперь был у него вроде заместителя по политической части.
-- Уползли. Наверное, по промоинам. Их там много, промоин, видите, у дороги?
Федор только теперь различил узкие, извилистые черные канавки, ведущие от дороги к оврагу. Немцы, конечно, воспользовались ими, чтобы отойти и утащить убитых и раненых. Должно быть, по этим промоинам они попытаются вновь совершить вылазку. Забаров послал связного к Марченко и просил вызвать по радио огонь нашей артиллерии. Вскоре тяжелые снаряды вновь стали рваться в овраге.
Федор прислушивался к этим разрывам и еще к каким то звукам слева и долго и задумчиво глядел на присмиревшую Наташу. Девушка этого не замечала. Маленькая и хрупкая, она полулежала на земле, положив голову на санитарную сумку. Лунный свет озарил ее лицо.
-- Наташа,-- тихо окликнул Забаров.
Она вздрогнула и приподняла голову.
-- Наташа, ты слышишь что-нибудь сейчас?
-- Слышу... Я давно слушаю.
-- И я,-- сказал он.-- Кто, по-твоему, там?
-- Шахаев, конечно,-- сказала она.
-- И я так думаю. Ты понимаешь, Наташа, как он нас выручает?..
-- Понимаю. Выручает... а мы его нет...
Забаров и Ванин с удивлением посмотрели на девушку: так вот она о чем задумалась?
-- И мы его выручим,-- твердо сказал лейтенант.
-- Им там тяжело. Наверное, много раненых.
-- Вот вы и пойдете сейчас к нему.
-- Я... к нему?
-- Да. С Ваниным вместе. Пробирайтесь осторожно вдоль берега.
-- А вы с кем же останетесь? -- испугалась Наташа.
-- Не беспокойтесь. Здесь нас немало. Кроме того, скоро должна прийти помощь с того берега. Так что продержимся,-- сказал Забаров.
Ванин не понимал Забарова, ни чуточки не понимал!
В Сенькиной голове никак не укладывалось, как это можно совмещать в себе дьявольскую удаль с холодной расчетливостью. А Забаров совмещал. Вот и сейчас остается лейтенант с небольшой группой бойцов, окруженный со всех сторон врагами,-- какая смелость! А тут, оказывается, расчет. Точный, безошибочный расчет.
-- По пути зайдите к командиру,-- спокойно продолжал Забаров,-доложите, что все в порядке.
-- Нет, мы вас одних не оставим,-- воспротивилась Наташа.
-- А я вам приказываю исполнять.
Пришлось подчиниться. Наташа поправила санитарную сумку, проверила медикаменты. Сенька взял ее за руку, и они пошли. Курить Ванину хотелось страшно. Но он боялся. Наконец нашел выход. Сунул щепоть махорки себе в рот. В пересохшем горле стал быстро накапливаться горьковатый сок, утоляя одновременно и жажду и голод.
"Если полки не переправятся, грустновато нам будет тут, кумушка, с тобой,-- невесело размышлял Семен, осторожно ступая по суглинистой приднепровской земле и чмокая губами.-- Эх, сидеть бы тебе на ловом бережку с Верой!.."
Мысли Сеньки прервал дружный крик "ура", покатившийся от реки им навстречу, сюда, в гору. Сенька, стиснув руку Наташи, с колотившимся от радости сердцем быстро побежал вниз, перепрыгивая через какие-то канавки и бугорки, то и дело падая и вновь вскакивая на ноги. Он слышал за собой горячее дыхание девушки.
Небо задернулось тучами. Они громоздились одна на другую. Стало совсем темно -- хоть глаз выколи. От Днепра вместе с криками "ура" доносилась тугая прохлада.
4
Левый берег еще с вечера, как только стемнело, зажил напряженной жизнью. Сотни рыбачьих лодок и сооруженных саперами и пехотинцами плотов были спущены на воду и замаскированы ветвями. Изредка сюда упирался длинный язык прожектора и, лизнув раза два берег, отворачивал в сторону, видимо ничего не обнаружив. После этого у реки долго стыла тревожная тишина. Многочисленные каски солдат чуть-чуть светились под зелеными ветвями маскировки. От лодки к лодке, от плота к плоту, пригнувшись, как на переднем крае, перебегали взводные командиры, отдавая вполголоса какие-то приказания. Из леса тянулись бесконечные вереницы повозок с боеприпасами, продовольствием и новыми переправочными средствами. Натужно, будто жалуясь на свою усталость, стонали моторы перегруженных, вращающих в песке горячие колеса легковых машин и полуторок. Вслед за ними подходили машины с паромами. Глухо квохтали высветленными теплыми траками танки, располагались в лесу полки вновь прибывшего соединения. Все это делалось осторожно, без лишней суеты, по единому и тщательно разработанному плану.
Ночь раскинула над солдатами одеяло мягко взбитых туч, сквозь которые на волны Днепра падал неживой лунный свет. Лодки покачивались на ленивой волне, терлись бортами.
В одном утлом челноке сидели четверо. Трое из них с напряженным вниманием слушали рассказ сидевшего в середине старшины.
-- ...Дальше что ж,-- говорил он неторопливо.-- Прибыл, как вот и вы, с маршевой ротой, молод да зелен. В сорок первом году это было... Приняли в полку как полагается. Поужинал, помню, крепко. Фронтовики научили ложку за обмоткой прятать. Хоть, говорят, ты человек и грамотный, агрономом был, но того не знаешь, что без ложки и малой саперной лопатки солдату не жить...-Рассказчик на минуту замолчал, проводив глазами взмывшую на том берегу и медленно падающую в реку зеленую ракету.-- А бой там, видимо, не на шутку разыгрался, товарищи! -- кивнул он в сторону правого берега; когда ракета потухла, старшина продолжал: -- Стали они меня, как говорят, вводить в курс дела, учить фронтовым премудростям. А однажды подходит ко мне командир взвода младший лейтенант Черненко и говорит: "Вот что, Фетисов! Пойдете с отделением в разводку, узнаете, есть ли в селе немцы, много ли их".
-- Так сразу?
-- Сразу. Ну что ж. Есть, говорю, идти в разведку! А самому, разумеется, скучновато стало, сразу вспотел весь. Я ведь не только в разведке, но и в бою-то еще ни разу не бывал. Пробрались в село. Видим -немцы. А сколько их? Как узнать? А узнать надо непременно -- таков приказ. Вот мы и поползли, стали считать солдат, пушки, лошадей. По неопытности я увлекся и не заметил, каким образом к нам со всех сторон подобрались гитлеровцы. Хорошо, что командир наш не растерялся: "Внимание!" -- крикнул. Началась перестрелка. Я все к сержанту жмусь, словно бы меня магнитом к нему притягивает. А он посмотрел на меня строго и еще строже заметил: "За немцами следи, а не на мной!.. Стреляй, черт те побери!.." Стыдно мне, ребята, стало, ну просто не могу передать вам, как стыдно!.. Прикусил со злости язык и так начал палить по фашистам!..
-- Ну и что, отбились?
-- Отбились, хотя и с великим трудом. На рассвете вернулись в полк. По дороге сержант и говорит мне: "Не обижайся, Фетисов! В бою человек зол. Таким он и должен быть. И ты это сам поймешь".
Фетисов умолк и чуть приподнялся. Тихо звякнули, ударившись друг о друга, орден и две боевые медали на его выгоревшей и пропотевшей белой гимнастерке.
Кто-то из молодых солдат с восхищением заметил:
-- Наград-то сколько у вас. Вот герой-то!
Промолчал всегда такой говорливый Фетисов. Беспокойно завозился в лодке, оглядываясь на солдат, словно бы провинился чем перед ними. Выручил из неловкого положения покатившийся от лодки к лодке короткий и властный приказ:
-- Отчаливай!..
Была глухая полночь, и бой на том берегу разгорелся особенно сильно, когда генерал отдал по телефону этот приказ командирам полков.
Стоявшие рядом с комдивом офицеры увидели даже в темноте, как он сразу преобразился. Охваченный привычной, сотни раз испытанной боевой радостью, этот немножко суховатый и резкий человек вдруг стал необычайно подвижен. Казалось, огромная тяжесть упала с его плеч. Сейчас он весь был во власти той поднимающей и воодушевляющей силы, которую чувствуют командиры во время боя.
-- Вы тоже на правый берег, Федор Николаевич? Я бы не советовал,-влезая в лодку, сказал генерал Демину. Где-то у передних лодок разорвался неприятельский снаряд. Переждав немного угасавший звук разрыва, Сизов закончил: -- Вам бы лучше остаться здесь, проследить за переправой артиллеристов.
-- Нет, я поплыву, Иван Семенович. Тут и без меня народу хватит.
И он легко прыгнул в лодку. Генерал посмотрел на его маленькую, почти ребячью фигуру и подумал, как хорошо, что начподив поехал с ним. Подумал об этом и улыбнулся. В темноте блеснули его черные, чуть прищуренные глаза. Он взмахнул рукой, и саперы навалились на весла. Недалеко разорвался снаряд, водяные брызги долетели до лодки. В эту минуту генерал и Демин увидели неуклюже прыгавшего по воде бойца, догонявшего лодку. Саперы подхватили его и вытащили из поды. Это оказался связист. На его спине разматывалась ловко притороченная катушка кабеля, оставляя за собой тонкую, ныряющую в волнах нитку провода. Что, остался было, а?
Солдат смущенно засопел, сказал виновато:
-- Махорку забыл взять у старшины, товарищ генерал...
-- Что ж ты за солдат, коль забываешь такую ценность?
-- С аппаратом провозился...
-- Ну вот, получай. Я оказался солдатом более исправным.-- Сизов наклонился над телефонистом и сунул в его руку пачку "генеральских" папирос.
-- А как же вы-то, товарищ генерал?
-- Я не курю.
Удивленный солдат что-то хотел сказать, но не успел. С темного неба полился густой гул авиационных моторов, и сразу же послышался зловещий, пронзительный вой летящих бомб. Над рекой один за другим поднимались водяные фонтаны.
Генерал остался сидеть на прежнем мосте. Он только слегка наклонился вперед. Обхватив плечо полковника Демина, Сизов пригнул его ко дну лодки.
Несмотря на бомбежку, лодки настойчиво продвигались к правому берегу. Многие из них уже уткнулись в прибрежный песок. Сотни немецких ракет огненными брызгами устремились к небу. Торопливо шарили по воде широкие языки прожекторов. Била артиллерия, вздыбливали воду авиабомбы... И все же вскоре где-то около Бородаевки грянуло нестройное, прерываемое, видимо, бегом "ура". Оно неотвратимо покатилось куда-то вверх.
-- Началось! -- громко сказал генерал, уже не боясь, что его услышат. Боевая радость, которая охватила его еще на левом берегу, заставила генерала выскочить из лодки прямо в воду. Он бежал по колено в воде. Впереди, подпрыгивая, скакал телефонист, провод затруднял его движения, и солдат бежал рывками, подбадривая себя криком:
-- Скорей!.. Скорей!..
Пуля кнутом обожгла левую щеку солдата. Боец выругался, зажал щеку ладонью и, не задерживаясь, устремился вперед. "Началось",-- прошептал он горячими, сухими губами, чувствуя, как что-то сильное поднимается у него в груди, делает его тело легким и упругим.
"А генерал-то идет в полный рост. Как бы его..."
Испугавшись собственных мыслей, солдат задержался и побежал рядом с Сизовым. За его спиной, быстро раскручиваясь, поскрипывала катушка.
"Ура", прорываясь сквозь грохот боя, ширилось, разливалось по всему берегу, с шумом ударяясь о скалы, заглушая испуганно-торопливый треск немецких пулеметов и автоматов. Мелькали сгорбленные фигуры солдат, короткими перебежками продвигавшихся к селу. Снаряды уже рвались на пeскe, оставляя после себя маленькие воронки. С левого берега басовито ухала наша тяжелая артиллерия, грохотали "катюши". Появились первые раненые и убитые. Черными пятнами выделялись они на песчаном берегу, тускло освещаемом сочившимся сквозь тучу лунным светом. По песчаным увалам ползли линейные надсмотрщики, отыскивая повреждения провода. A на левом берегу уже появились понтонеры. Они спускали на воду первый паром. Возле него суетились солдаты, возбужденные стрельбой у Бородаевки.
Дивизия завязала бой за плацдарм.
5
Сенька и Наташа лишь на рассвете отыскали группу Шахаева. Маленькая горстка людей находилась у самого берега, под кручей, среди огромных древних валунов. Кругом были видны воронки от снарядов. Шахаев был ранен в третий раз и теперь без сознания лежал среди камней. Возле него сидел санитар, оставленный, как потом стало известно, старшиной Фетисовым, рота которого высадилась в этом месте. Бой шел где-то уже наверху, далеко отсюда, и тут было спокойно. В пяти шагах от Шахаева лежал сапер Узрин, убитый вскоре после высадки на берег. Из отряда Шахаева невредимым остался только азербайджанец Али Каримов. Торопясь он стал рассказывать Наташе и Ванину подробности неравного боя. Впрочем, из его слов трудно было что-либо понять: русский язык Али знал плохо, а волнуясь, и вовсе коверкал его. Сенька не хотел обижать красноармейца, он внимательно его слушал, но в конце концов все же не вытерпел и перебил:
-- Рассказываешь ты, Каримыч, горячо, но неразборчиво, как гусь. Лучше потом. И сам вижу, что туго вам пришлось. Но и нам досталось. Многих ребят уже нет, Каримыч,-- с несвойственной ему печалью повествовал Bанин, капитана-то Крупицына... убили. Нет больше его...
Каримов выслушал эту весть с обидной для Сеньки апатией. На глазах Али за одну ночь умерли трое, и вот умирает четвертый. Ощущение горя как-то притупилось в нем. Осталось, однако, желание кому-то поскорее помочь, кого-то выручить, чтоб не было хоть в этот день еще одной смерти. Али забеспокоился.
-- Старший сержант в медсанбат нада... операция нада. Скоро нада... умрит он...
Последние слова Каримова вывели Сеньку из минутного оцепенения.
-- Кто "умрит"?! Что зря бормочешь! -- и, подбeжав к Шахаеву, Ванин стал помогать Наташе перебинтовывать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45