На столе, рядом с громадным манускриптом и несколькими папками, лежали бейсбольные перчатка и мяч.
— Так вы из «Ньюс трибюн»? — переспросил куратор Уильям Кеннеди.
— Да. Мне поручили подготовить материал о пяти миллионах долларов, которые Дональд и Жасмин Хайбек собирались пожертвовать музею. Дама в Попечительском совете сказала мне, что пожертвование предназначалось именно этому разделу музея.
— Я рад, что мне представилась возможность поговорить об этом.
— Вы из Детройта? — спросил Флетч.
— Нет, — Кеннеди снял бейсболку и посмотрел на надпись. — Совершенство восхищает меня. В любой форме.
— Понятно.
— Я также собираю видеокассеты Нуриева, Мухаммеда Али и Майкла Джексона. Записи Карузо, Маккормак, Эрролл Гарнер и Эрика Клэптона. Вы полагаете, это странно?
— Эклектично.
— Я абсолютно счастлив. — Кеннеди потянулся к бейсбольной перчатке. — И не знаю человека, который бы меня недолюбливал.
— Я тоже.
— Вы что-нибудь коллекционируете?
— Да, — кивнул Флетч. — Человеческие характеры.
— Какая интересная идея.
— Я не использую людей, лишь коллекционирую их характеры. В старости мне будет что вспомнить.
— Потому-то вы и журналист?
— Полагаю, что да. Впрочем, есть и другие причины.
— И у вас нет таких проблем с хранением коллекции, как у меня.
— Во-первых, мне хотелось бы удостовериться, что мистер и миссис Дональд Хайбек собирались пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею.
— Я в этом не убежден. — Кеннеди подбросил бейсбольный мяч и поймал его в перчатку. — А если бы они действительно принесли нам письмо с таким предложением, я не уверен, что мы приняли бы эти деньги.
Брови Флетча взлетели.
— Разве музей не берет деньги из любого источника?
— Источник нас не волнует. За пятнадцать лет работы в музее я ни разу не видел, чтобы музей отказывался от денег, даже если это были «грязные» деньги, только потому, что ему не нравился даритель. Помните давнюю байку про Марка Твена? К нему пришел священник и сказал; что гангстер предложил ему деньги для починки крыши храма. «Так чего вы колеблетесь? — спросил Марк Твен. „Это же „грязные“ деньги“, — ответил священник. „Совершенно верно, — согласился писатель. — Но ни у вас, ни у меня других денег нет“.
— Вы коллекционируете и хорошие истории?
— Если удается.
— Следует ли из ваших слов, что вы полагаете деньги Хайбека «грязными»?
Кеннеди пожал плечами.
— Мы знаем, что он ловкий адвокат.
— Под ловким вы подразумеваете преступный? Мне кажется, вы коллекционируете облагороженные синонимы прилагательного «преступный».
— Часто вы слышали об адвокатах, угодивших за решетку? — спросил Кеннеди.
— Да нет.
— Врачи болеют, а вот адвокаты практически никогда не садятся в тюрьму.
— Но почему музей может отказаться от денег?
— Из-за условий, которыми сопровождается пожертвование. Позвольте объяснить. — Рукой в перчатке Кеннеди взял со стола бейсболку и надел на голову. Другой рукой положил мяч на стол. — На прошлой неделе Хайбек позвонил моему секретарю, чтобы договориться о встрече со мной. К моему неудовольствию, секретарь решила этот вопрос положительно. Мы не гонялись за деньгами Дональда Хайбека. Мы понятия не имели, что он интересуется искусством или нашим музеем. Поэтому я подозревал, что он хочет уговорить меня выступить экспертом на одном из его процессов.
— А соглашаться вам не хотелось?
— Нет. Разумеется, я выступал в суде экспертом. Но лишь когда чувствовал, что меня не используют как пешку, когда полностью доверял той стороне, что приглашала меня. Я полагал, что лишь в этих случаях мои знания могут способствовать установлению истины.
— Дональду Хайбеку вы не доверяли?
— Я ничего о нем не знал, кроме того, что почерпнул из газетных статей и телевизионных репортажей. И тем не менее у меня сложилось впечатление, что ему теми или иными способами удается уберечь от тюрьмы людей, которым там самое место. Лично я с ним никогда не встречался.
Флетч не мог не отметить стремление многих подчеркнуть, что они никогда не встречались с Хайбеком, а если и встречались, то по чистой случайности.
— Хайбека пригласили в музей, но не на ленч, — продолжал Кеннеди. — Он приехал в прошлую среду, сел в кресло, в котором сейчас сидите вы, и чертовски удивил меня, заявив, что хочет пожертвовать музею пять миллионов долларов.
— И каким был ваш первый вопрос?
Кеннеди на мгновение задумался.
— Я спросил: «Ваши собственные деньги?» — У меня сразу возникло ощущение, что тут не все чисто.
— И он подтвердил, что намеревается пожертвовать свои деньги?
— Да. Потом я сказал ему, предельно вежливо, что никогда не слышал о его интересе к искусству вообще и к нашему музею в частности. Он ответил, что давно интересуется искусством, более того, отметил, что в нашей коллекции современного искусства имеется обширный пробел.
— Благодаря чему сразу завладел вашим вниманием.
— Несомненно. Мне не терпелось услышать, что он подразумевает под «обширным пробелом». У нас не лучшая в мире коллекция современного искусства, но достаточно большая и удачно подобранная, стараниями моего предшественника и вашего покорного слуги. — Кеннеди вновь подкинул и поймал мяч. — Он высказал пожелание: все пять миллионов долларов надобно потратить на современное религиозное искусство.
— Загадочно, — после короткой паузы прокомментировал Флетч.
— Именно так. Знаете вы или нет, но современного религиозного искусства практически не существует. Я хочу сказать, что все искусство религиозно, не так ли? По-своему, разумеется, в том числе и языческое искусство. Искусство представляет человека в его отношении к природе, самому себе, своим ближним, Богу. Не все оно служит поклонению, но каждое произведение истинного искусства, по моему разумению, есть веское подтверждение природы нашего существования.
— И как же вы ему ответили?
— Вежливо спросил, чем мы должны пополнить нашу коллекцию? Он менторским тоном разъяснил мне, что именно мы — эксперты по современному искусству и он отнесет свои деньги в другое место, если нам кажется, что мы не сможем приобрести высокохудожественные произведения современного религиозного искусства.
— Вроде бы он сам решил отдать деньги, а все равно капризничает.
— Подождите, я рассказал вам еще не все. Мягко, без нажима, я постарался убедить мистера Хайбека, что сам приложил бы все усилия, чтобы приобрести высокохудожественные произведения современного религиозного искусства, если б услышал о их существовании. Разумеется, иконопись, как и нищие, всегда с нами. В некоторых церквах установлены оригинальные кресты и, соответственно, иконостасы, отчего интерьер приобретает современный вид. Но, если не считать высокохудожественным произведением распятого на кресте Христа с женской грудью, в этой области ничего нового нет. И мы, искусствоведы, критики, кураторы, считаем, возможно, ошибочно, что все тут уже сказано. — Кеннеди высоко подбросил мяч и поймал его. — В тот момент я осознал, что читаю бедняге лекцию, а он пришел ко мне совсем не за этим. И я спросил, почему, собственно, он хочет пожертвовать такую большую сумму?
— Вопрос, волнующий всех.
— Полагаю, ответ вас поразит. Поерзав в кресле, совсем как свидетель на его перекрестном допросе, Хайбек пробормотал, что жизнь его подошла к концу, он подводит итоги, а так как всем на него наплевать, он и решил избавиться от своего состояния и… — Кеннеди высоко подкинул мяч, наклонился вперед, чтобы поймать, — …остаток дней провести в католическом монастыре.
Тут Кеннеди бросил мяч Флетчу.
— Фантастика, — выдохнул Флетч, ловя мяч.
— Я предполагал, что вас это изумит. Теперь вы понимаете, почему я с радостью принял вас этим утром. Ситуация более чем странная.
— Да, кто бы мог подумать?
— Люди не перестают удивлять, не так ли? Так что ваша коллекция будет пополняться и пополняться.
— Он хотел стать монахом?
— Да. Так он сказал. Католическим монахом. Келья, молитвы, посты, все как полагается.
— Он всегда ходил в черных ботинках.
— Простите?
— Не обращайте внимания.
— Тем не менее мы провели совещание, обсудили предложение Хайбека. Никто не знал, что и думать. А вчера, по дороге на ленч, Я услышал по радио о смерти Хайбека. И в прошлую среду, говоря, что его жизнь кончена, Хайбек не подозревал, сколь близок он к истине.
— Если он хотел пожертвовать пять миллионов долларов и уйти в монастырь, почему он просто не отдал все деньги монастырю или церкви?
— Я его спросил. Он ответил, что слишком стар, чтобы стремиться к получению прихода. И потом, пришлось бы многому учиться. А ему нужен мир и покой монастыря. Он сказал, что устал говорить, спорить, умолять. Вы в это верите?
— А коллекция религиозного искусства будет воздействовать на публику лучше, чем он.
— Получается, что так. Он надеялся, что такая коллекция пробудит религиозные чувства у большего числа его современников, чем те проповеди, которые он мог бы прочитать. Если я правильно его понял.
Флетч по высокой дуге кинул мяч Кеннеди.
— Я не могу этого осознать.
— Он сказал, что у него останется чуть больше миллиона долларов, которые он и отдаст монастырю.
— А как же его жена? Дети? Внуки?
— Их он не упомянул. Лишь сказал, что всем на него наплевать. — Кеннеди бросил мяч Флетчу.
— Музей в роли церкви, а?
— Музей в чем-то и есть церковь. А может, просто церковь.
— И на чем вы расстались?
— Я был так потрясен его предложением, что посоветовал ему вновь хорошенько все обдумать. И обсудить эту идею с женой, детьми, деловыми партнерами.
Флетч подкинул мяч под самый потолок.
— Куратор в роли священника?
— Или психоаналитика. И я пообещал, что мы обговорим его предложение. Пояснил, что мы не сможем принять от него пять миллионов долларов, если он не снимет своего условия насчет религиозного искусства. Мы не считаем возможным брать деньги на условиях, которые мы не в силах выполнить. — Кеннеди вновь бросил мяч Флетчу. — Если же, сказал я ему, он сумеет оформить пожертвование таким образом, что мы будем использовать деньги по своему усмотрению, но в первую очередь приобретать произведения современного религиозного искусства, то мы, скорее всего, их возьмем.
Флетч вернул мяч куратору.
— Будучи адвокатом, он не сомневался, что сможет выразить словами любую мысль.
— Вероятно. В статье о его убийстве, которую я прочитал на первой странице вашей газеты, говорилось, что он приехал на встречу с издателем, чтобы объявить о своем решении пожертвовать пять миллионов долларов.
— Мне сказали, что пожертвование предназначалось музею.
— Вы написали эту статью в утреннем выпуске?
— Нет. Бифф Уилсон.
Кеннеди подбросил мяч, поймал его в перчатку.
— Написано хорошо.
— Да, — согласился Флетч. — Для некролога.
Глава 20
В крошечной приемной «Дружеских услуг Бена Франклина» молодо выглядящая, эффектная женщина, сидящая за маленьким деревянным письменным столом, оглядела Флетча с головы до ног.
— На углу поверните налево, потом в середине квартала снова налево и попадете в переулок.
— Экстаз!
— Наш служебный вход слева. — Поверх розового спортивного костюма белела нитка жемчуга. — На двери табличка с названием нашей фирмы.
— Потрясающе!
Женщина нахмурилась.
— Вы посыльный, не так ли? — строго, словно регистратор в библиотеке, спросила она.
— А что я должен был принести? — полюбопытствовал Флетч.
— Простыни, полотенца.
— Я принес только себя.
— Себя?
— Да. Со всеми частями тела. Головой, плечами, бедрами, коленными чашечками. И тем, что между ног. — Флетч шумно глотнул.
— Вам назначено? — Она открыла ежедневник. — Вы не похожи…
— На кого?
Женщина еще раз пробежалась взглядом по тенниске, вылинявшим джинсам, новеньким белоснежным теннисным туфлям.
— На тех, кто обычно приходит сюда.
— В музее меня приняли в таком виде с распростертыми объятьями.
— Ваша фамилия?
— Джефф.
— О, да. Флетчер Джефф. — Карандашом она поставила птичку рядом с его фамилией.
— Эта фамилия вам не знакома?
— Мы не обращаем внимания на фамилии.
— Фамилию Джефф следовало бы знать.
— С вас сто пятьдесят долларов.
— Отлично. Я заплачу! — Он выложил на стол семь двадцаток и десятку. — Только выпишите мне квитанцию.
Женщина недоуменно глянула на него.
— Наши клиенты не просят выписывать квитанцию.
— Я прошу.
— Я выпишу ее перед вашим уходом.
— Почему не сейчас?
— Возможно, вам придется доплатить за дополнительные услуги.
— Какие?
На лице женщины отразилось раздражение.
— Чаевые. Мало ли что еще.
— Понятно.
— Вы не женаты, не так ли?
Флетч покачал головой.
— Нет, мадам. Никто не будет рыться в моих карманах.
— Вы ничем не больны? — Ее глаза широко раскрылись. — Вы готовы поклясться, что ничем не больны?
— Похоже, попасть сюда сложнее, чем в частную школу в Новой Англии.
— Я спросила вас о болезнях.
— Ветряная оспа.
— Ветряная оспа!
— Переболел в девятилетнем возрасте, — Флетч показал на оспинку на левом локте. — Сейчас чувствую себя лучше.
Женщина нажала клавишу на интеркоме.
— Синди? К тебе клиент.
— Ах, Синди! — воскликнул Флетч. — Я надеялся, что это будет Синди. Кому охота в такую рань иметь дело с Зза-Зза, Квини или Бо-Бо.
— Где-то я вас видела. — Женщина, похоже, разговаривала не с ним, а с собой. — И недавно.
— Я мотаюсь по городу. Этакий boulevardier.
— Синди, это Флетчер Джефф.
В дверях стояла женщина лет двадцати с небольшим. В сшитых по фигуре нейлоновых шортах, теннисных туфлях и носках. Остроконечные, загорелые, как и все тело, груди, плоский живот, руки и плечи спортсменки. Черные волосы и широко посаженные глаза того же цвета.
Глядя на Флетча, она скорчила гримаску.
— Доброе утро, Синди, — Флетч опять шумно глотнул. — Я рад, что сегодня ты пришла на работу пораньше.
С улицы в приемную вошла еще одна женщина. В белых слаксах и широкой красной рубашке.
Направляясь к столу, она смерила взглядом Флетча, стоявшего посреди приемной, коротко глянула на Синди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25