И сколько бед и тревог может повлечь за собой ее выбор?Подойдя к Ланне, Сокол устремил на нее острый вопрошающий взгляд:– Это был Бобби Черный Пес?– Да. Ты с ним знаком?Она была несколько удивлена тем, что Сокол узнал старика, в то время как Чэд лишь с большим трудом смог его припомнить.– Встречал несколько раз, – Сокол хмуро усмехнулся и, сощурив глаза, опять посмотрел в направлении удаляющейся троицы. – Куда они его ведут?– Дать ему что-нибудь поесть, – объяснила Ланна. – Чэд сказал ему, что он может оставаться на ранчо так долго, как захочет.– Так и сказал? – Бровь Сокола приподнялась с явным скептицизмом.– Бобби Черный Пес был другом твоего отца. Он пришел сюда увидеться с ним. Когда же он узнал, что Джон умер, он выглядел потерянным.– В этом нет ничего странного, ему некуда пойти. Хоганы его родственников теперь для него закрыты, потому что он опозорил их тем, что воровал, чтобы купить себе выпивку, – сказал Сокол. Его рот сжался в прямую линию, словно прорезанную ножом. – И мне очень трудно поверить в то, что Чэд на самом деле пригласил его остаться здесь.– Чэд очень добр, щедр и великодушен, – резко возразила Ланна, защищая Чэда в его отсутствие. – Он многим мне помог.– Только потому, что в результате этой помощи он мог сам что-нибудь выиграть, – сказал Сокол, затем улыбнулся и добавил: – Думаю, нам лучше подыскать такую тему для разговора, где бы наши взгляды не расходились. Как ты себя сегодня чувствуешь?– Отлично. – Глаза ее вновь заблестели. – А ты?Сокол изучал ее внешность с ленивым удовлетворением.– Отлично.– Ничего не болит? – спросила она с еле заметной дразнящей улыбкой.– Нет. Куда ты собралась?– Я хотела проехаться верхом, но… – Ланна умолкла в нерешительности, глядя на дом, виднеющийся за деревьями. – Думаю, мне стоит вернуться в дом, чтобы узнать, как там Кэтрин. Она, кажется, расстроилась из-за того, что сказал Бобби Черный Пес.Сокол, оглянувшись, пристально посмотрел на дом, на лице его отразилась насмешливая озабоченность.– Может, тебе и вправду следует пойти и проведать Кэтрин, – согласился он. – А я пойду погляжу, как там поживают Бобби Черный Пес с твоим добрым и щедрым Чэдом.Его язвительная улыбка вызвала у Ланны вспышку раздражения. Она смотрела вслед уходящей широкоплечей фигуре, испытывая странное раздвоение, – ей хотелось одновременно встать на сторону каждого из братьев, и она понимала, что это чувство посещает ее далеко не в последний раз. Резко повернувшись на каблуках, Ланна пошла к дому.Открыв входную дверь, она услышала пронзительный от гнева голос Кэтрин, доносящийся из гостиной. Эти визгливые звуки совершенно не соответствовали тому образу, в котором Кэтрин неизменно представала перед Ланной, – образу утонченной и сдержанной леди. Ланну охватило любопытство. Она потихоньку прикрыла дверь, стараясь, чтобы та ненароком не скрипнула.– Я могла бы убить его своими руками. Клянусь, я могла бы убить его, – бушевала в ярости Кэтрин. – Мне достаточно того, что я натерпелась в больнице! Кэрол, когда Джон протянул руку, я думала, что он тянет ее ко мне! Боже, я думала, что наконец-то – наконец – он возвращается ко мне! Но затем он прошептал ее имя… ее имя ! И вот теперь здесь показывается этот грязный индеец, и все начинается сначала…– Кэтрин, все это уже прошло. Все позади, – утешала ее Кэрол.– Нет, это не прошло!– Вы сами себя разжигаете, придавая значение вещам, которые уже давным-давно перестали быть хоть сколько-нибудь важными, – теперь в голосе Кэрол слышались гневные нотки.– Это, по-твоему, неважно?– Ш-ш-ш.Сообразив, что Кэтрин испугалась, что кто-то может подслушать их беседу, Ланна на цыпочках вернулась к двери, с шумом распахнула ее и затем закрыла. Она услышала достаточно, чтобы понять, что Кэтрин все еще ревнует Джона к матери Сокола, хотя та давно умерла.Ланна, теперь уже не таясь, направилась через сводчатый проход в гостиную, распуская на ходу завязки на шляпе. Сняв шляпу, она вошла в комнату и оглядела сидящих там женщин блестящими от любопытства глазами.– А я думала, Ланна, что вы уехали кататься верхом, – Кэрол смотрела на нее с равным любопытством.– Я решила подождать до лeнча и уже потом ехать. Чэд сказал, что он поедет со мной. – Ланна опустилась в кресло, вытянув ноги и повесив шляпу на подлокотник. – Какие-нибудь неприятности? – она перевела взгляд с Кэрол на Кэтрин.Пожилая женщина отвернулась.– У меня немного болит голова. Думаю, слишком долго пробыла на солнце, – голос ее был так же ровен, как и осанка. – Как это ни глупо, но я сегодня, выходя, не надела шляпу.Ланна пожалела, что задала неуместный вопрос и тем самым заставила Кэтрин лгать. Она поднялась из кресла, в которое только что так удобно уселась.– Пойду посмотрю, не остался ли после завтрака кофе.Беседа, которую она прервала, после ее ухода так и не возобновилась. Но мысли Ланны, сидевшей в одиночестве за чашкой кофе, постоянно возвращались к тому, что она услышала. Ей было жаль Кэтрин. Вся жизнь этой женщины была поглощена жестокой ревностью, отравлявшей в прошлом каждую минуту ее существования… и, как видно, продолжающей отравлять до сих пор. Ланна вздохнула. Глава 16 Сокол, сидевший за покером, оторвал взгляд от карт и посмотрел в угол комнаты, где пара пожилых рабочих беседовали с Бобби Черным Псом. Старый индеец развлекал их рассказами о своей жизни в Голливуде – о фильмах, в которых он снимался, и о кинозвездах, с которыми был знаком. Все это время он пытался обменивать то, что имел, на глоток виски, но никто не пожелал с ним меняться, и поэтому он до сих пор был трезв.– Ты и вправду играл во всех этих картинах с Джоном Уэйном, как говоришь? – спросил Билл Шорт, скептически поглядывая на Бобби Черного Пса.– Он всегда настаивал на том, чтобы на роль индейца приглашали меня, – кивнул Бобби.Грязного розового одеяла на нем уже не было, как и красного пера. Вместо изодранной рубахи и штанов на нем красовались яркая клетчатая ковбойка и голубые джинсы «Леви». В новой одежде Бобби выглядел особенно изможденным и тощим.– Я звал его Дюком – Герцогом, а он меня Кроубейтом – Клячей, – сказал он.– Ты действительно играл в «Она носила желтую ленту»? Я видел эту киношку четыре раза и что-то не могу там тебя припомнить.Второй ковбой, ухмыляясь, обменялся с Биллом Шортом взглядами.– Единственный индеец, которого я там видел, был мертв.– Это был я! – объяснил Бобби, щеря в улыбке желтые зубы. – Вот почему я был таким хорошим индейцем – я всегда был мертвым. Именно поэтому Герцог звал меня Клячей, потому что я всегда валялся в пыли, как дохлая лошадь, – он засмеялся, и все слушатели присоединились к его хохоту.– Сокол, что будешь делать? – Санчес, мексиканец, вновь привлек внимание своего партнера к картам. – Дэн только что поднял ставку. Ты остаешься в игре?Сокол взглянул на свои карты. Ничего хорошего ему не светило. Шансы только на то, что удастся сблефовать. В прошлом он это частенько проделывал, но сейчас ему было не до игры. Его охватил более мощный азарт. Непреодолимое желание махнуть на все рукой и поддаться чувству, которое полностью завладело им после минувшей ночи. Оно сокрушило его обычное самообладание, и Сокол уже не думал о том, как далеко может завести его собственное безрассудство и каковы будут последствия. Ланна! И только она. Все остальное – неважно.И Сокол, отказавшись от карточной борьбы, внезапно встал из-за стола.– Я выхожу из игры.Его охватило страшное нетерпение, хотелось не идти, а бежать, но он пересилил себя и неторопливым шагом покинул комнату. Оказавшись на воздухе, Сокол ненадолго задержался под навесом у входа в барак, давая глазам привыкнуть к ночной темноте. На другом конце двора за рощицей светились окна главного дома. Сокол не мог оторвать глаз от этих огоньков. Его бросило в жар, казалось, что по жилам бежал огонь. Он шагнул в сторону и… замер на месте, когда рядом из темноты послышался голос:– Вижу, тебя достал весь этот дым? – осведомился Лютер Уилкокс с преувеличенной небрежностью. – Я тоже не выдержал, вышел подышать свежим воздухом. Все легкие прокоптились табаком.Послышался глухой звук – передние ножки стула, на котором сидел, раскачиваясь, Лютер, со стуком опустились на землю.Сокола охватило дикое раздражение. Почему он сразу не заметил, что рядом сидит Лютер? Ответ мог быть только один, но от него досада на себя не уменьшалась. Сокол понимал: он лишился обычной чуткости и зоркости из-за того, что перед глазами постоянно стоит образ Ланны – тихая красота ее лица и спокойных карих глаз.С показной беспечностью он повернулся к ковбою, продолжавшему раскачиваться на стуле. С годами Лютер раздался в ширину, волосы на голове серебрились, как мех гризли. Им с Соколом нередко доводилось перебрасываться словом-другим, но за непринужденностью беседы всегда скрывалась настороженность. И так долгие годы. Это они – Лютер и Билл Шорт – держали Сокола за руки, когда Том Ролинз избивал его. Сокол никогда этого не забывал. Оба ковбоя знали это и держались с Соколом очень осторожно, какими бы благополучными ни казались с виду их отношения с незаконным сыном Фолкнера.– Да, мне тоже захотелось глотнуть воздуха. – Сокол принял оправдание, предложенное Лютером, и, пройдя мимо старого ковбоя, прислонился плечом к оконной раме.Это была удобная позиция. Сокол одновременно мог видеть, что происходит в бараке для рабочих, наблюдать за своим собеседником и поглядывать на дом вдали. Лютер с видимым усилием передвинулся вместе со стулом и развернулся лицом к Соколу. Да, старость – пора несладкая. Все тело ломит после тяжких дневных трудов.– Надо тебе уходить на покой, Лютер. Ты становишься слишком стар для этой работы, – проговорил Сокол.Он скорее констатировал факт, нежели выражал интерес к здоровью старика.– На покой? Черта с два! Я собираюсь оставаться ковбоем до тех пор, пока не умру, или пока меня не скрючит. А если даже и скрючит, ну что ж, меня можно будет просто привязывать к седлу. Я и не думаю уходить на покой. Это все равно что откинуть копыта.Долго он будет болтать? Сокола охватило нетерпение, хотя он ничем этого не показал. Из барака послышался взрыв хохота.– Тебе бы стоило пойти к ребятам, Лютер, послушать Бобби Черного Пса. Он в лучшие свои годы снимался во всех этих фильмах, ну, ты сам знаешь.Присутствие индейца на ранчо было еще одной занозой, не дававшей Соколу покоя. Он ни минуты не сомневался, что у Чэда были какие-то свои особые причины пригласить Бобби. Это только Ланна могла верить, что он сделал это по доброте душевной.– Да я не слишком часто ходил в кино. Терпеть его не могу. – Лютер откашлялся и сплюнул. – Сегодня вечером после ужина этот индеец пытался продать мне телескоп, который таскает с собой. Это даже не телескоп, а такая штуковина, чтобы разглядывать девчонок. Смотришь в нее, а там – картинка голой бабы. – Он хмыкнул и перевел на Сокола блеснувшие в темноте глаза. – У новой подруги Чэда такие лицо и фигура, что мужчине невольно приходят в голову всякие мысли, не так ли?– Я ее не слишком хорошо разглядел, – сказал Сокол, а мысленно поправил себя: «Не так хорошо, как хотелось бы!» – Чэд, кажется, не очень-то стремится знакомить ее со всеми подряд, – добавил он.Это простое упоминание о Ланне заставило Сокола опять устремить голодный взгляд на главный дом.– А Кэтрин сегодня вечером не играет на пианино, – заметил Лютер. – Уж что-что, а играть она умеет. Просто берет человека за душу.– Да, пианистка она очень хорошая, – согласился Сокол.– Прошлой ночью она, должно быть, крепко тебя зачаровала. Ведь было почти уже утро, когда ты вернулся.– А ты что, Лютер, отмечаешь, когда я ухожу и прихожу? – небрежно осведомился Сокол, но холодный взгляд, который он бросил на старого ковбоя, был резким и пристальным.Лютер замялся, сморщив губы.– Нет, – покачал он головой. – Я не следил за тобой. – Его обветренное и обожженное солнцем лицо казалось печальным. – Я знаю, что ты все равно не станешь слушать никаких моих советов. Но ты, парень, сам напрашиваешься на большие неприятности. Ты и так уже пережил больше, чем надо. Отступись, парень, пока еще можешь.– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – Сокол не переменил своей расслабленной позы.– Поступай, как сам знаешь, – пожал плечами ковбой.– Ты устал, Лютер. Уже поздно. Тебе давно надо быть в постели. Почему бы тебе не отправиться на боковую? – предложил Сокол.– Нет, посижу здесь еще немного. Мне теперь не особенно спится. Когда становишься стар, то телу уже не требуется так много сна, как прежде.Сокол чертыхнулся про себя. Бросив последний взгляд на манящие огни большого дома за деревьями, он выпрямился и сказал:– А я пойду еще немного поиграю. Доброй ночи, Лютер.– Спокойной ночи.И Сокол, распахнув дверь, шагнул в дымную комнату.
На следующий день солнце клонилось уже к закату, когда Сокол въехал на двор ранчо, разгоряченный, грязный и усталый. День выдался тяжелый, а накануне ночью он почти не спал. Ворочался без сна на своей койке и вспоминал наслаждение, которые испытал прошлой ночью. Его очень сердило, что он не может забыть Ланну. И в наказание самому себе днем не давал усталому телу ни минуты передышки, берясь за самую трудную работу. Проклятье! Ему хотелось принять душ и всей кожей ощутить что-нибудь чистое и свежее… такое, как прикосновения Ланны. Сокол яростно сжал челюсти.Натянув поводья, он остановился перед конюшней, спрыгнул с лошади и повел было ее вовнутрь, чтобы расседлать. Но внезапно до него донеслись странные звуки: кто-то тянул колеблющимся голосом заунывную, монотонную песню. Сокол остановился. Любопытно, кто бы это мог быть? Надо посмотреть.Набросив поводья на ограду коралля и затянув их небрежным узлом, он оставил лошадь, поднырнул под перекладину изгороди и отправился на поиски. Когда он завернул за угол конюшни, то увидел Бобби Черного Пса, сидящего лицом к заходящему солнцу. Бобби, раскачиваясь, пел. Сокол остановился, чтобы послушать, недоуменно нахмурив брови. Как он ни пытался, но не мог разобрать ни слова или фразы, которые помогли бы ему узнать, что это за песня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43