Он всматривался в Исино, пытаясь представить его убийцей. Неужели этот комедиант мог застрелить Спаена? Если его затрясло при виде трупа Спаена, то был ли он способен зарезать Пеон?
Однако, возможно, реакция Исино на труп была обусловлена страхом выдать себя. Он имеет доступ к складам на Дэсиме. Умение говорить на иностранном языке позволяет договариваться с голландцами. Исино, похоже, встревожился, когда Сано спросил, почему директор Спаен так долго не заполнял книг со счетами после официальной продажи голландских товаров. Быть может, он знал, что Спаен записал контрабандные сделки, и не хотел, чтобы Сано обнаружил это. И именно Исино более всех содействовал фабрикации ложных обвинений против Сано, утверждая, что он слишком снисходительно относится к голландцам. Неприязнь Сано к переводчику сменилась ненавистью.
Исино закончил перевод надгробной речи заместителя директора. Затем настал черед говорить доктору Хюйгенсу.
Доктор долго молчал, склонившись над гробом. От моросящего дождя в воздухе висела легкая дымка. Из ямы, которая была уже по грудь копателям, летели комья земли. Наконец Хюйгенс произнес две короткие фразы.
— Пусть простятся наши грехи. Покойся с миром, — эхом отозвался Исино.
Двусмысленность слов доктора наводила на мысль, что и он сам в чем-то виновен. Отвлекшись от размышлений об Исино, Сано опять испугался, что слишком быстро доверился Хюйгенсу. Может, во время их встречи он пропустил какие-то улики? Мог ли доктор убить Спаена?
Выступили и другие голландцы. Гробокопатели подсунули под гроб веревки и опустили его в яму. Каждый из голландцев бросил на гроб горсть земли. Затем могилу закопали. Сано поежился, подумав, что труп под землей будет медленно гнить. Насколько чище и необратимее буддийская традиция, когда тело предают огню. Однако у Сано не было времени на размышления о различиях погребальных ритуалов у японцев и голландцев или о возможной виновности доктора Хюйгенса. Переводчик Исино бочком пробирался к дороге, ведущей вниз.
Сано протиснулся через кольцо солдат, растолкал любопытных и поспешил за Исино. Переводчик бежал вниз по склону, вжав голову в плечи и хлопая сандалиями по земле. Сано поравнялся с Исино, схватил его за руку и повернул лицом к себе.
— Не так быстро, Исино, — сказал он.
Исино, ухмыльнувшись, пожал плечами и нервно хихикнул.
— Простите меня, сёсакан-сама, простите меня. — Поскольку его ужимки не заставили Сано ослабить хватку, переводчик захныкал.
— Зачем вы наговорили обо мне такое? — презрительно осведомился Сано, приперев Исино к дереву. — Я никогда не просил оружия у голландского капитана и не замышлял с доктором Хюйгенсом свергнуть правительство, и вам это прекрасно известно. — Исино испуганно съежился и затрясся. — Говори! Мне сейчас же нужен ответ! Для чего ты лгал? — рявкнул Сано.
К удивлению Сано, переводчик опять осклабился.
— Я не лгал, сёсакан-сама, я не лгал. Просто я изложил свою версию правды, которая отличается от вашей. Трибунал решит, какой версии поверить.
Ну и наглость!
— Здесь никого нет, только ты и я, поэтому перестань лицедействовать. — Сано схватил переводчика за горло. — Ты расскажешь мне, почему лгал. Потом мы пойдем к губернатору Нагаи, и ты в его присутствии сделаешь новое заявление.
Исино начал лягаться, задергался.
— Мои показания занесены в официальный протокол. Мне не удалось бы изменить свои показания, даже если бы я захотел. А если вы убьете меня, это лишь убедит трибунал в вашей виновности.
Что ни говори, переводчик, вероятно, прав и по первому пункту, и по второму: коль уж губернатор Нагаи и канцлер Янагисава вознамерились уничтожить Сано, они не позволят Исино изменить показания. Сано неохотно отпустил переводчика, и тот со стоном облегчения повалился на землю.
— Где ты был в ночь исчезновения Спаена? — спросил Сано.
Поднявшись на ноги, Исино начал с преувеличенным усердием счищать с одежды грязь и при этом старался не смотреть на Сано.
— После обеда я ходил в резиденцию губернатора, чтобы перевести кое-какие голландские документы. С переводом я закончил поздно, все ворота в городе были уже закрыты, поэтому я не мог попасть домой. Я спал в кабинете и узнал об исчезновении варвара, только явившись на работу на Дэсиму.
Исино, видимо, уверен, что подчиненные губернатора подтвердят его рассказ, поскольку им приказано его выгораживать. А может, он и впрямь был там, подумал Сано.
— А предыдущей ночью? — Сано не терпелось узнать, какое алиби придумал Исино на момент убийства Пеон и нападения на него.
— Я был дома с женой, — оскалился Исино. — Она племянница губернатора Нагаи.
И безупречный источник еще одного безукоризненного алиби.
— А прошлой ночью? Ты был на Дэсиме?
Исино пошел вверх по дороге.
— Я должен вернуться на похороны, — сказал он. — Может понадобиться моя помощь. Конечно же, я не был на Дэсиме прошлой ночью. В ночную смену работают младшие переводчики. Я находился дома, пока посыльный губернатора не позвал меня на ваш допрос.
— Я еще не закончил с тобой. — Сано преградил путь Исино. — Какие у тебя были отношения с Яном Спаеном?
Исино попытался обойти Сано, но это ему не удалось, и он поморщился.
— Я знаю, сёсакан-сама, вы полагаете, что это я убил варвара. Ко я не убивал. Мне нравился Спаен, как и все голландцы... они мои друзья. — Заметив удивление на лице Сано, он поспешно добавил: — О, не поймите меня превратно, я никогда не благоволил к варварам. Но мне приятно быть с ними. Видите ли, они волей-неволей вынуждены разделять мое общество. Им приходится слушать меня и говорить со мной. Они не могут убежать, увидев меня, или прогнать, как делают другие. — Исино печально вздохнул: — Всю жизнь мне было непросто найти друзей. В детстве мальчишки в храмовой школе сторонились меня или жестоко шутили надо мной. Однажды ночью они вынесли кровать, на которой я спал, на улицу и поставили ее у реки. Проснувшись, я упал в воду и едва не утонул. Изучение голландского языка стало моим спасением. Если бы не варвары, я был бы страшно одинок. А Ян Спаен был добр ко мне. Он рассказывал мне о своих приключениях. Он следовал моим советам по поводу того, как вести себя в этой стране. Я никогда не причинил бы ему зла.
Услышав искренние признания Исино, Сано ощутил жалость к нему. Он и не представлял, как Исино страдает от того, что никому не нравится. Далеко не все неприятные люди осознают, что вызывают антипатию, или не обращают на это внимания. Как печально, что японцу приходится водить дружбу с иностранцами, поскольку соотечественники избегают его.
— Вы могли бы вызывать расположение, если бы вели себя не столь высокомерно и не критиковали всех подряд, — заметил Сано.
Переводчик удивленно заморгал.
— Но ведь я обязан указывать людям, если они что-то делают неправильно, — напыщенно возразил он. При этом Исино кивнул головой, подчеркивая значимость своих слов. — Если они не ценят мои советы, то лишь потому, что слишком чувствительны или горды и не хотят воспользоваться моей высшей мудростью.
— Может, вам не стоит считать свою мудрость высшей, — сказал Сано, понимая, что ему не изменить Исино. Похоже, переводчик обречен оставаться без друзей. — Никто не бывает всегда прав.
— Позволю себе не согласиться — по крайней мере в вашем случае, сёсакан-сама. — Исино самодовольно улыбнулся. — Вам следовало бы прислушаться к моему совету и не слишком сближаться с варварами. Возможно, тогда вы не оказались бы в затруднительном положении.
Обойдя Сано, он вприпрыжку побежал в сторону кладбища. Когда Сано смотрел ему вслед, у него мелькнули мысли о других возможных мотивах поведения Исино. Он допускал, что переводчик, обиженный на тех, кто отвергает его советы и дружбу, просто решил отыграться на Сано, который оказался удобной мишенью. Сано также допускал, что Исино и Охира всего лишь пешки в руках губернатора Нагаи и канцлера Янагисавы.
Или же Исино убийца, пытающийся скрыть свое преступление, подставляя другого человека, способного вывести на чистую воду и уничтожить его?
Сев на коня, Сано поехал в город. День уже перевалил за половину; Киёси имел достаточно времени, чтобы поразмыслить о своем плачевном положении. Возможно, он уже готов рассказать правду о том, почему оказался прошлой ночью в бухте, и дать ответы, которых пока нет у подозреваемых.
Глава 24
— Можете повидать Киёси, если хотите, но не ждите, что он заговорит, — сказал начальник тюрьмы, ведя Сано к заключенному. — Он ни словом ни с кем не обмолвился с тех пор, как его доставили сюда.
Вдоль мрачных коридоров тюрьмы в покрытых грязной штукатуркой стенах утопали обитые железом двери. Из-за них доносились стоны узников, в основном осужденных преступников, ожидающих казни. В воздухе стоял тяжелый запах экскрементов, протухшей еды и рвотной массы. Проходившие мимо тюремщики стучали в двери и приказывали узникам замолчать и вести себя тихо. Сано старался не думать о том, что Хирата и он сам могут в скором времени стать такими же узниками. Он вернет им добрые имена, и Киёси поможет ему в этом.
— Он здесь, — сказал начальник тюрьмы, открывая дверь. — Позовите, когда закончите, и я вас выпущу.
Сано вошел в камеру, и тюремщик запер за ним дверь. Кроме ведра для нечистот, стоявшего в углу, здесь ничего не было. Дождевые капли пролетали мимо единственного окна, прорубленного на уровне потолка, и стучали по черепичной крыше. Перед Киёси, стоявшим на коленях на грязном полу в центре камеры, находился поднос с рисом и солеными овощами. На нем было рваное муслиновое кимоно. Он никак не отреагировал на Сано, который произнес его имя. Сано опустился на корточки напротив юноши, поеживаясь в своем промокшем одеянии. От стен камеры шел пронизывающий холод.
— Киёси! — повторил Сано. — Ты слышишь меня?
Лицо юноши казалось вырезанным из слоновой кости, красивые черты заострились. Он выглядел бледным и совершенно безжизненным. Мертвенность лица усугублялась рассеченной губой и синяком на скуле. Его взгляд был устремлен внутрь; руки неподвижно лежали на коленях ладонями вверх. И все же Сано заметил, что Киёси испытывает боль. Желание заставить его сказать правду уговорами или насилием сменилось сочувствием. Ложь мальчишки привела к тому, что Сано сочли виновным, но также обрекла и его самого на позорную смерть.
— Как ты себя чувствуешь, Киёси? — тихо спросил Сано. — Как к тебе относятся тюремщики?
Нет ответа. Юноша словно не сознавал, что в камере есть кто-то еще. Сано, пытаясь достучаться до него, повернулся к подносу.
— Не похоже, что ты ел, — заметил он. — Не хочешь?
Обратив внимание на качество еды, он с отвращением поморщился. Рис был пережжен, моченая редиска заплесневела, от всей этой массы исходил отвратительный запах кислятины. — Начальник тюрьмы! — крикнул Сано. Дверь открылась слишком быстро, и Сано заподозрил, что тот подслушивал снаружи. — Унесите эту гадость и принесите что-нибудь получше.
Тюремщик нахмурился:
— К нему должны относиться также, как и к другим заключенным — никаких особых привилегий. Приказ губернатора Нагаи.
Как быстро и бесповоротно губернатор лишил своей благосклонности бывшего протеже, подумал Сано. Он в самом деле верит в виновность Киёси или же хочет дистанцироваться от сообщника, которого сделали козлом отпущения?
— Принесите горячего супа, свежего риса и саке, — сказал Сано начальнику тюрьмы. — Я беру ответственность на себя.
— Будь по-вашему. — Пожав плечами, тюремщик взял поднос и ушел.
Когда принесли еду, Сано поставил ее перед Киёси, но юноша не прикоснулся к ней. Сано поднес ложку с супом к его губам.
— Выпей, — уговаривал он. — Тебе станет лучше.
Суп струйкой потек по неподвижным губам Киёси и по кимоно. То же самое было и с вином, предложенным Сано. Сано вытер лицо юноши своим рукавом, а потом заговорил спокойным тихим голосом, осторожно нащупывая тему:
— Насколько я могу судить, ты верный долгу, способный хорошо трудиться самурай. И ты, видимо, достаточно умен, чтобы выучить голландский язык. — Сано сделал паузу, ожидая ответа, но Киёси даже не моргнул глазом. Сано продолжил: — Я не верю, что тебе когда-либо хотелось нарушить закон или намеренно причинить кому-либо вред. Не потому ли ты теперь так переживаешь? Даже если ты не совершал преступления, в котором сознался, то причинил боль многим людям. Не только мне, но и тем, к кому обязан проявлять преданность: отцу, губернатору Нагаи, переводчику Исино... Дзюнко.
Хотя лицо молодого самурая оставалось таким же бледным и неподвижным, Сано отметил слабую реакцию на имя Дзюнко: воздух вокруг Киёси завибрировал, словно тугая струна самисэна, к которой прикоснулись слишком легко, чтобы извлечь звук. — Дзюнко, должно быть, очень любит тебя, если ослушалась отца и тайно встречалась с тобой. Ты разобьешь ей сердце, если умрешь... особенно за то, чего не делал. — Увидев, что у Киёси дернулась голова, Сано продолжил: — Уверен, Дзюнко придет в отчаяние, узнав, как ты пожертвовал своей честью и предал ее любовь. — Сано ненавидел себя за то, что воспользовался слабостью юноши, но его и Хираты честь и жизнь зависели от того, что ему удастся узнать от Киёси. — Если ты расскажешь, что произошло прошлой ночью, я передам весточку Дзюнко. Пусть она знает, что ты ни в чем не виноват и по-прежнему любишь ее.
Невидящий взор Киёси помутнел, как поверхность воды при подземном толчке, но он продолжал молчать. Может, юноша утратил дар речи?
— Я расскажу, что, на мой взгляд, произошло. — Сано старался не показать свою надежду и тревогу. — Можешь ничего не говорить; просто кивни, если согласен, и покачай головой, если нет. Хорошо? — Никакой реакции. Но Сано гнул свое. — Ты каким-то образом узнал о контрабанде, когда был на Дэсиме, чтобы практиковаться в разговоре с голландцами. Или ты разглядел что-то с дозорной вышки? Быть может, ты следил за таинственными огнями, как и я, ведь слухи о призраках не испугают храброго самурая вроде тебя, не так ли? Ты проследил контрабандистов до бухты, пытался прошлой ночью захватить их и стать героем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44