Уже давно я так много не пил. Я был весел, мне хотелось, чтобы этот вечер тянулся подольше. Говоря о каком-то пустяке, я вдруг увидел, что Гилберт, сгорбив свою широкую спину, склонился ко мне над столиком. Глядя на меня горящими от мучившей его мысли глазами, он сказал:
– Могу сообщить вам одну вещь, которую вам, наверное, очень хочется узнать.
– Не стоит, – ответил я, но он застиг меня врасплох.
– Вы видели Маргарет после того, как она вышла замуж?
– Нет.
– Я так и думал! – Он засмеялся, удовлетворенный, счастливый. – Что ж, теперь вам, пожалуй, незачем о ней беспокоиться. У нее, наверное, все будет в порядке.
Мне хотелось крикнуть: «Я ничего не хочу слышать»; я избегал встреч с людьми, которые были с ней знакомы, не хотел знать даже дня ее свадьбы. Единственная новость, которой мне не удалось избежать, было сообщение о том, что она вышла замуж. Мне хотелось крикнуть, глядя прямо в воспаленные глаза Гилберта: «Я могу выдержать, только если ничего не узнаю». Но он продолжал:
– Джеффри Холлис работает в детской больнице, они живут в Эйлсбери. У нее, наверное, все будет в порядке.
– Прекрасно.
– Он, конечно, по уши влюблен в нее.
– Прекрасно, – повторил я.
– Есть еще кое-что.
– Вот как? – услышал я свой собственный голос, глухой, безразличный, словно я пытался оградить себя от этих новостей.
– Она ждет ребенка.
И так как я ничего не ответил, он продолжал:
– Это очень важно для нее, правда?
– Да.
– Разумеется, – сказал Гилберт, – она не могла забеременеть более, чем месяц или два…
Он еще что-то говорил, но я встал и сказал, что должен пораньше лечь спать. Такси у выхода не оказалось, и мы вместе пошли по Оксфорд-стрит. Я отвечал ему рассеянно, но вежливо. Я не чувствовал к нему неприязни; я уже знал, как мне поступить.
На следующее утро я все обдумал, а затем попросил Веру Аллен пригласить Гилберта ко мне в кабинет. Ничего не подозревая, он бесцеремонно развалился в кресле возле моего стола.
– Послушайте, – начал я, – мне кажется, вам лучше перейти в другой отдел.
Он в ту же секунду выпрямился, упершись ногами в пол, как человек, готовый к драке.
– Почему?
– Ответ на этот вопрос не принесет нам обоим никакой пользы.
– Вы хотите сказать, что намерены отделаться от меня после четырех лет работы без всякой причины и без всяких объяснений?
– Да, – ответил я, – именно это я и хочу сказать.
– Я не согласен.
– Придется согласиться.
– Вы не можете меня заставить.
– Могу, – сказал я. И добавил: – Если возникнет необходимость, заставлю.
Я говорил так, что он мне поверил. Потом я добавил другим тоном:
– Но мне не придется этого делать.
– Почему вы решили, что вам это так и пройдет?
– Потому что, если вы уйдете, мне будет легче.
– Боже милосердный! – вскричал Гилберт, глядя на меня злыми и недоумевающими глазами. – Мне кажется, я этого не заслужил.
– Я очень привязан к вам, вы это знаете, – сказал я. – И вы не раз проявляли свое доброе ко мне отношение, я этого не забуду. Но сейчас я не хочу лишних напоминаний о том, о чем лучше забыть…
– Ну и что же?
– Когда вы рядом, вы не можете не напоминать мне об этом.
– Что значит, не могу не напоминать?
– Вы сами знаете.
Гневно и раздраженно, не жалея себя и не извиняясь, Гилберт сказал:
– Таков мой характер. Вы сами знаете, как это бывает.
Он и не подозревал, насколько хорошо я это знаю, ибо в юности меня, как и большинство людей, часто подмывало совершить мелкое предательство, на языке так и вертелось что-либо дурное по адресу друга, словом, хотелось сделать то же самое, что сделал он накануне вечером и что делают лишь ради того, чтобы произвести впечатление на собеседника. Еще больше меня завораживала такая трясина в душах других. Как и многим из нас в молодости, Лебедевы и Федоры Карамазовы, неустойчивые, изменчивые, честолюбивые, дали мне почувствовать глубину и загадочность жизни. Однако, постепенно взрослея, я не только перестал считать эти качества притягательными, но они стали мне казаться скучными и в самом себе, и в других. Теперь же, оттолкнув Гилберта Кука, я обнаружил, что мне трудно представить себе то волнение и внимание, с какими в годы юности я присматривался к проявлениям переменчивости в характере моих приятелей. Мне было уже под сорок, вкус мой изменился, и я потерял к этому интерес. А иначе Гилберт стал бы, наверное, моим лучшим другом.
29. Первый разговор с Джорджем
Когда я сказал Роузу, что хотел бы перевести Гилберта Кука в другой отдел, мне пришлось пережить несколько неприятных минут.
– Я, разумеется, лишь краем уха слышал о вашей бурной деятельности, дорогой Льюис, – сказал Роуз, давая этим понять, что от слова до слова читает каждый документ, – но мне казалось, нынешняя расстановка сил вполне себя оправдала.
Я ответил, что вижу некоторые преимущества такой перемены.
– Признаться, – сказал Роуз, – я еще не очень уверен в этом.
– Куку было бы полезно приобрести более широкий опыт…
– У нас пока не школа опыта. Я заинтересован лишь в том, чтобы от этого не пострадала ваша беспримерная и превосходная деятельность. – Он улыбнулся своей обычной вежливой и доверчивой улыбкой. – Извините меня, если я не прав, но мне кажется, она пострадает, если вы отпустите Кука.
– В этом есть доля истины, – вынужден был признать я.
– Мы не должны забывать, что в прошлом году, когда решался вопрос с Лафкином, он проявил определенное, хоть, может быть, и не совсем своевременное, моральное мужество. В силу этого он вырос в моих глазах. Кроме того, у меня создается впечатление, что он прогрессирует. Во всяком случае, он определенно совершенствуется в составлении бумаг, мне начинают нравиться его докладные.
Гектор Роуз был, как всегда, справедлив. Но его раздражало, что ему не удавалось меня убедить. Еще больше рассердился он, услышав, кого я собираюсь взять вместо Гилберта. Видя, что я упорствую, он решил прекратить этот разговор и сказал, что руководство, вероятно, сумеет подыскать соответствующую замену Гилберту. Шел конец 1943 года, с фронта вернулось много молодых офицеров, демобилизованных по инвалидности, появились и способные к работе молодые женщины, оставшиеся без семьи.
– Нет, – сказал я, – я могу взять на это место только человека, которого знаю как свои пять пальцев; задания становятся все более сложными, зачастую секретными; мне нужен человек, которому я мог бы доверять, как самому себе.
– Насколько я понимаю, вы говорите вполне конкретно. У вас есть на примете подходящая кандидатура?
Я назвал Джорджа Пассанта. Когда-то в молодости он обласкал и пригрел меня, хотя Роузу я этого не сказал. В течение двадцати лет он работал старшим клерком адвокатской конторы в провинциальном городе. Единственным его достоинством в глазах Роуза был его отличный диплом.
Затем я, правда, вынужден был сказать Роузу, что однажды Джордж попал под суд, но был оправдан.
– В таком случае мы не можем ставить это ему в вину.
Роуз решил до конца оставаться справедливым, но он заметно злился. Разговор на эту тему он прекратил, однако довольно резко спросил меня, в чем «этот человек» проявил свои превосходные способности. Полуприкрыв глаза тяжелыми веками, Роуз бесстрастно выслушал мой ответ.
– Не кажется ли вам, мой дорогой Льюис, что все ваши доводы звучат не очень убедительно? Мне было бы значительно приятней, если бы вы пересмотрели свое решение. Быть может, вы обдумаете все еще раз и окажете мне любезность побеседовать со мной об этом завтра?
– Я уже очень долго думал, – ответил я. – Если эту работу, – я имел в виду, и Роуз правильно понял, руководство Барфордом, который поступил в мое ведение, – выполнять как следует, то я не знаю более подходящего человека.
– Очень хорошо. В таком случае приведите его ко мне как можно скорее.
Если Гектор Роуз не всегда способен был разговаривать с людьми отменно вежливо и учтиво, то теперь я почувствовал это на себе; но, когда три дня спустя мы сидели в ожидании прихода Джорджа Пассанта, Роуз вполне овладел собой и с момента появления Джорджа был воплощением изысканной вежливости.
– Дорогой мистер Пассант, право же, чрезвычайно любезно с вашей стороны затруднить себя только ради того, чтобы доставить нам удовольствие побеседовать с вами. Я немного слышал о вас от моего коллеги Элиота, которого вы, разумеется, помните, но мне особенно приятно познакомиться с вами лично.
Джордж вошел в кабинет робко, вытянув вперед голову, словно пытаясь скрыть мощь своей груди и плеч, но теперь, к моему удивлению, он удовлетворенно улыбнулся в ответ на слова Роуза, словно сразу же успокоенный этой приветливостью, не более искренней, чем благодарность кондуктора автобуса за оплату проезда.
– Я не очень часто бываю в Лондоне, – ответил Джордж, – и это всегда для меня праздник.
Любопытное начало. Он говорил с легким саффолкским акцентом, и голос его звучал раскатисто, а когда он сел и улыбнулся Роузу, то улыбка его, хоть и застенчивая, была полна достоинства. Оба они были светловолосы, с крупными головами, оба среднего роста и крепкого сложения; но, кроме этого чисто внешнего сходства, трудно было бы найти двух столь не похожих друг на друга людей.
Джордж, специально принарядившийся для этой встречи, в своем синем костюме, брюки которого были ему тесны, выглядел, пожалуй, не столько неряшливым, сколько мешковатым. Форма ботинок и расцветка галстука отличали его от Роуза не меньше, чем саффолкский акцент; эти люди не только принадлежали к разным классам, они находились и на разных концах удачи. Джордж, чувствовавший себя непринужденно лишь со своими протеже да с женщинами, теперь совершенно не знал, как вести себя в присутствии этого изысканного моложавого мужчины, самого преуспевающего человека из всех, кого ему доводилось встречать.
Усаживаясь, он снова застенчиво улыбнулся Роузу, и все, чем они отличались друг от друга, отступило в эту минуту перед разительным несходством их лиц. Лицо сорокашестилетнего Роуза, еще довольно молодое, было бесстрастным лицом целеустремленного человека, с холодными глазами и тяжелым взглядом. Джордж, тремя годами моложе, выглядел не старше своих лет; время еще не тронуло его волос; но в нем легко угадывался человек, которому подчас нелегко обуздывать свой темперамент; лоб его был чист и благороден, нос, рот, все лицо говорило о жизнерадостности, о живой чувственной натуре. Только глаза его, светло-голубые и глубоко посаженные, жили своей отдельной жизнью: часто казались растерянными, а иногда даже печальными.
Умело и сдержанно, как и подобает государственному чиновнику, Роуз приступил к беседе:
– С вашего разрешения, мистер Пассант, нам бы хотелось услышать подробней о вашей служебной карьере.
Джордж рассказал о себе. Он был смущен, но, как всегда, говорил ясно и четко. Годы ученья… Он изучал юриспруденцию в конторе стряпчего в Вудбридже…
– Извините, что перебиваю вас, мистер Пассант, но я не могу понять, почему, имея такой аттестат, вы не попытались получить стипендию в университете?
– Если бы я знал о существовании таких стипендий, возможно, я бы и получил, – объяснил Джорджу.
– И превзошел бы большинство из нас, – с вежливым поклоном заметил Роуз.
– Наверное, я мог бы получить стипендию, – сказал Джордж, и внезапно его охватила унизительная робость простолюдина. – Но, конечно, среди окружавших меня людей некому было мне посоветовать.
– Я полагаю, с вашего разрешения, что сейчас такие одаренные люди, как вы, получают возможность учиться.
– Меньше, чем вы думаете. – Джордж снова обрел уверенность. Он продолжал рассказывать о своей карьере: экзамен на звание стряпчего, полученные награды, должность старшего клерка в адвокатской конторе Идена и Мартино в провинциальном городе.
– Где вы с тех пор и работаете. То есть с октября тысяча девятьсот двадцать четвертого года, – вставил Роуз.
– Выходит, что так, – сказал Джордж.
– Почему вы не перешли куда-нибудь?
– Должен признаться, – ответил Джордж без всякого замешательства, – что десять лет назад у меня были кое-какие неприятности.
– Мне говорили об этом, – так же спокойно заметил Роуз. – Я прекрасно понимаю, что с тех пор ваши возможности были ограничены. А раньше?
– Я часто задавал себе такой вопрос, – сказал Джордж. – Видите ли, у меня не было влиятельных друзей, которые могли бы оказать мне поддержку.
Роуз пристально посмотрел на него, словно хотел выяснить, чем вызвана такая пассивность. Но, видимо, передумал и искусно перешел к вопросам юриспруденции. Подобно многим высокопоставленным государственным чиновникам, Роуз располагал достаточно обширными для неспециалиста сведениями из области права. Я сидел рядом, но вмешиваться мне не приходилось, а Джордж отвечал с присущим ему знанием дела.
Затем Роуз заметил, что в большинстве стран бюрократический аппарат состоит преимущественно из юристов, а в нашем аппарате их не особенно жалуют; кто же прав? Это был вопрос, в котором Роуз великолепно разбирался, но Джордж, ничуть не смутившись, отвечал ему так, будто провел много лет в кабинетах непременных секретарей. Я поймал себя на том, что заинтересовался не разговором вообще, а именно доводами Джорджа, и заметил также, что Роуз, обычно ограничивавшийся лишь двухминутным разговором с новичками, на сей раз затянул его уже минут на десять. Наконец, с таким же церемонным поклоном, с каким он обычно прощался с Лафкином или с еще более могущественным боссом, Роуз сказал:
– Мне кажется, мистер Пассант, что на сегодня достаточно, если вы не возражаете. Очень приятно было побеседовать с вами, и я позабочусь, чтобы вас своевременно известили, сумеем ли мы в достаточной мере оправдаться за то, что оторвали вас от дел…
Когда за улыбающимся Джорджем затворилась дверь, Роуз взглянул не на меня, а в окно. Сложив руки на груди, он несколько секунд сидел молча.
– Да, – протянул он.
Я ждал.
– Да, – повторил он, – это человек, несомненно, очень умный.
За полчаса Роуз сумел разглядеть в Джордже больше, чем его хозяин в адвокатской конторе за долгие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47