Человек с обстоятельной фамилией Медведев собрал полсотни родичей на одном листе и жадно вслушивается в их ночные разговоры у изголовья своей кровати.
Иногда Оксана замолкала надолго, но с лица не сходила готовность слушать, и на вопрос она отвечала просто и кротко, словно давно ждала его. Теперь в ее глазах все чаще стоял полный штиль, она была сама невинность и доброжелательность, но иногда на дне ясной воды начинали закручиваться темные струи, они вихрем вырывались на поверхность и так же быстро исчезали. Так случилось, когда он нарочито беззаботным голосом поинтересовался, хорошо ли она провела вечер накануне -- ее не было в номере до часу ночи, она сказала, что гуляла по городу одна, а потом слушала музыку в баре. "Хорошо", -- кивнула Оксана, глядя перед собой.
Они по ее просьбе остановились у ресторанчика на берегу моря и пили за столиком сок.
-- И кто он был? Грек, португалец, швед? -- Медведеву казалось, что он говорит игриво, по-дружески, как и подобает разговаривать со своей героиней, вызывая ее на откровенность.
-- Дурачок ты. -- Оксана положила в сумочку сигареты, скинула туда же зажигалку и щелкнула замком. Подняла на него потемневшие глаза. -- Ты меня один раз лицом об стол уже приложил. Когда позвонил и сказал, что я могу искать кавалеров на стороне, ты не ухажер. Если бы не моя выдержка, я бы тебе ответила...
-- А что особенного я сказал? -- Медведев быстро мрачнел. -- Чем обидел?
Оксана помолчала и произнесла:
-- Неужели тебе не ясно, что мне в таком состоянии никто не нужен... После этого Розалиса мне все мужики противны были... Я над ними смеюсь. -Она сделала попытку подняться, но решила досказать. -- Когда ты мне цветы подарил, я чуть не заплакала. Вот, думаю, единственный порядочный человек, писатель... Все понимает... И тут снова -- получи, Оксана... -- Она покрутила головой.
-- Я тогда не знал про Розалиса, -- извинительно выговорил он.
-- Ну да, ты решил, что я хочу тебя очаровать и развлечься за твой счет. Поставил заслон -- я писатель, я не бабник... Все правильно -- люби жену, детей, и дай бог, чтобы они тебя любили. -- Она поднялась и одернула узкую юбку. -- Ну что, пошли?
Медведев в тени зонта удрученно пожал плечами, словно сомневаясь, надо ли теперь куда-то ехать и что-то смотреть.
-- Пошли, пошли, -- ласково потеребила его за ухо Оксана. -- Мы квиты. -- И попросила: -- Дай теперь я поведу... -- Темные буруны исчезли, она смотрела просто и ясно, как на своего ученика, которого надо было отчитать, но не обидеть.
Дистанция, которую пытался установить между собой и своей героиней Медведев, иногда нарушалась, и он оказывался с Оксаной лицом к лицу, в непозволительной близости.
-- Я сегодня молился, чтобы не увлечься тобой, -- неожиданно признался он, когда они шли вдоль темного моря к ее отелю.
-- Ну и как, помогло? -- просто спросила Оксана.
-- Еще не знаю, -- проговорил Медведев.
-- Ты же видишь, как я себя веду. Неужели я тебя не понимаю...
-- Ты напишешь моей жене письмо-справку, что я хороший и у нас ничего не было? -- оживился Медведев.
-- Так она и поверит! -- иронично кивнула Оксана.
-- Поверит...
-- Не надо, -- рассудительно сказала она. -- У тебя будут проблемы. И кто знает, -- Оксана загадочно улыбнулась, -- может, еще что-то будет. -- Но тут же спохватилась и тронула его за плечо: -- Извини, это я так шучу!..
Иногда они заходили в Старый город, где несколько веков за толстыми стенами вели свои дела крестоносцы. Башни, бойницы, желтый известняк стен, церкви с игольчатыми шпилями, часовни, арки мостов, к которым просился грохот колес и факельный свет, -- поначалу все воспринималось как добротные декорации к грандиозному фильму о средневековье. Шли вглубь, подальше от лавочек и кафе -- там по узким кривым улочкам ездили мотороллеры, у скрипучих прохладных дверей сидели старухи, словно восковые фигуры, выставленные для обозрения туристам. Во дворах сохло на веревках белье, галдели дети, звенел мячик и темнели стволы вековых платанов. Медведев вспоминал мостик в Петропавловскую крепость со стороны Кронверкской протоки, за которым когда-то стояли жилые дома с коммуналками и так же бегали дети, сушилось белье, сидели на лавочках старики. Петропавловка виделась отсюда игрушкой, забавой, потешной штукой, не бывавшей в деле.
Однажды в глубине крепости они присели под зонтик кафе, взяли воды, и официант подкатился к Оксане с обычными расспросами -- откуда приехала леди, нравится ли ей на Родосе... Медведев задумчиво курил и разглядывал старую заплату на крепостной стене, соображая, откуда и в какие времена мог быть произведен выстрел, как вдруг услышал:
-- Да, это мой друг. Он писатель. Он очень известный русский писатель, у него много-много хороших книг...
Медведев снял очки, протер их платком, надел и внимательно взглянул на официанта. Перевел взгляд на Оксану -- она излучала гордость. Официант почтительно покивал: "Вери гуд, вери гуд!" -- и удалился к стойке -рассказывать коллеге, кто присел за их столик. Вскоре он принес маленькую бутылочку вина: "Презент, презент!" -- и, почтительно улыбаясь, спросил Медведева, что он сейчас пишет. Медведев помолчал, выбираясь из своих мыслей, и коротко ответил: новеллу.
-- О чем?
-- Об этой женщине. -- Он повернулся к Оксане, разглядывая ее, словно видел впервые. -- Она моя героиня...
-- Лав стори? -- с поклоном подсказал грек.
-- Просто жизнь, -- подумав, сказал Медведев.
На обратном пути Оксана впервые взяла его под руку: "Можно, я за тебя подержусь? Что-то устала..."
Глава 7
Они зашли на набережной в кафе, пили воду из маленьких голубых бутылок -- в них словно залили просвеченное солнцем море, и в опустившейся на остров темноте, в привычном желтом свете уличных фонарей бутылочки напоминали о недавних купаниях, о стайках рыб возле морского дна, о покалывании в ушах, о булькающей цепочке пузырьков, взметнувшихся от губ Оксаны, когда она сделала под водой страшную физиономию и едва укротила последующую улыбку. Потом она долго сушила волосы на солнце и просила на нее не смотреть.
Выпущенная в бокал, вода тут же теряла голубизну, недолго шипела и становилась скучной, будто ее набрали из водопроводного крана. Они сидели напротив друг друга, Медведев смотрел на шевелящиеся губы Оксаны, слушал вполуха и думал, что такое сокровище по частям не продается и не покупается, ей трудно будет найти достойного мужчину... Оксана говорила медленно, печально, гладила себя по руке, словно успокаивала, и Медведев догадывался, что ей больно вспоминать, но еще больней будет не вспомнить. Он кивал иногда, и ему почему-то было грустно.
-- ...Три года встречались... не захотела -- он на восемь лет меня младше, смешно бы было... с молоденькой чешкой гульнул, а я почувствовала... и подтвердилось... -- Оксана трогала уложенные в парикмахерской волосы. -...трехлетие фирмы отмечали... утром приехала... его нет.... прошла в комнату отдыха... два фужера, подушки с дивана сброшены... Пошла к этой чешке... соком оттягивается. Разговорила... нравится ли ей картина... Сама и повесила... дней назад. Да, очень стильная...Все ясно. ...девчонка, для нее пустяк, на учебу в Англию улетала... Дружок мой приходит... стоит в центре зала с сотрудниками, весь в белом... ...полный стакан пепси-колы, подхожу: "Как дела?" -- "Нормально, а у тебя как?" -- "Плохо!" -- в физиономию весь стакан! ...и уехала. За одну ночь сгорела -- не могла переступить... поймал, сел ко мне в машину ...ночью по Праге -- у светофора... обнять захотел... заору на него: "Убери свои грязные руки!"... драться начала... ...пулей из машины. ...остановилась... трясет всю. Жалко стало -- вернулась. Гордый такой... Я на сиденье показываю... пришел, сел... ... до дома, но к нему не пошла. ...к себе в Калининград уехал...
-- А сейчас кто-нибудь есть? -- осторожно спросил Медведев и напрягся.
-- И говорить стыдно... -- Она отвела глаза в сторону, взяла на скатерти задумчивый, ей одной слышимый аккорд и сказала тихо: -- Ходит ко мне иногда один мальчик -- нежный такой, ласковый. Двадцать три года. Говорит, жить без меня не может. Стеклодувом работает -- цветочки мне из стекла делает. На Новый год збмок подарил, свет в окошках переливается... Ресницы длинные, как у девчонки. На меня взглянет и краснеет.... Ты же понимаешь, что это такое... Если дети догадаются... -- Пальцы устало легли на скатерть, и Оксана печально кивнула головой: -- А стоящего мужика -- ну вот, как ты, например, уже не найти. -- Она быстро взглянула на него.
-- Да какой я стоящий? -- тихо и без кокетства не согласился Медведев, глядя на свои сцепленные ладони. -- Ты еще про меня ничего не знаешь. Видишь надводную часть айсберга...
-- Но все-таки айсберга, а не... прости меня, того, что в проруби болтается... Мне уже кажется, я тебя всю жизнь знала. Был бы холостой, приехал бы ко мне в Чехию, посмотрел, как я живу, может быть, и остался бы...
Медведев ощутил, как кровь приливает к лицу и держится, держится, мерзавка, заливая краской нос, щеки, шею...
-- Что бы я там делал? -- Он спешно закурил, закрывая лицо клубами дыма и понимая, что говорит совсем не то, что следует сказать. Надо молчать или уйти от скользкой темы, но он произнес: -- Бизнесом заниматься не хочу... Кому я там нужен со своим романом? Да ты бы меня выгнала через неделю...
-- Неужели я не понимаю, что писателю нужен покой. -- Она стала разглядывать свои ногти. -- Я могла бы быть хорошей женой. Нет, честно! -Она взглянула на него радостно и чуть лукаво. -- Вообще, если замуж выйду, обязательно ребенка заведу. Поздние дети самые талантливые...
Он зачем-то вообразил, как живет в незнакомой стране, в чужом доме, с незнакомыми людьми, кругом говорят на непонятном языке, который ему совсем не хочется учить... Нет, дурь какая-то, и думать об этом не стоит. И ему стало нехорошо, оттого что он как бы примеряется, в то время как Настя ходит в декабрьском Питере на работу, управляется с хозяйством, сыном, собакой, толкается в метро, тащит сумку с продуктами...
-- Нелепо даже об этом говорить... -- мрачновато сказал он, сминая сигарету; краска стала отступать.
-- Нелепо? -- Ее глаза смотрели широко и лучисто, сама невинность жила в них. -- Ты меня извини, но мы люди взрослые, и я скажу тебе по-дружески -у тебя на лбу написано, что ты меня хочешь!
-- А что еще у меня написано? -- не сразу проговорил Медведев.
-- И хочется, и колется, и Настя не велит, -- проницательно констатировала Оксана.
Медведев молчал.
-- Что ты сопишь? -- Оксана смотрела на него игриво и чуть вызывающе. -- Неужели ты думаешь, что я в мужиках ничего не понимаю? Я тебя еще в ресторанчике в первый вечер засекла, видела, как ты задергался...
Она достала пилку и стала быстро водить по ногтям, как смычком, словно играла одной ей слышимую мелодию.
-- Да, задергался, -- хмыкнул он, припоминая тот вечер и волнение, охватившее его, когда он крутился у киоска, выглядывал ее среди манекенов, а потом опрометью усаживался за столик уличного кафе и гадал, в какую она пойдет сторону. -- И не жалею об этом...
-- Ну вот...
-- Что -- "вот"?
-- Да ничего. -- Оксана закончила мелодию и кинула пилку в сумочку. -Смешной ты.
-- Может быть, смешной, -- раздумчиво сказал Медведев и подумал: "Еще две минуты такого разговора, и добром этот вечер не кончится"; он держал в руках пустой бокал и щурился на него.
-- Женщины отдаются либо по любви, либо за деньги, либо из благодарности... -- начал излагать он, но Оксана перебила:
-- И что? -- Она смотрела с холодным изумлением. -- И что? -- повторила она, не отводя взгляда, и Медведеву показалось, что в нем стоит разочарование: "Господи, какой же ты дурак..."
-- Самая низкая степень награды -- из благодарности, -- упрямо закончил Медведев.
-- А ты бы хотел исключительно по любви с первого взгляда? -- спросила Оксана. Она рассеянно взглянула на темное море. -- Как в ваших книжках... Ты это хочешь сказать? -- Она вытащила из пачки сигарету, и Медведев не успел чиркнуть своей зажигалкой. -- А тебе никогда не хотелось увлечься, потерять голову? -- тихо спросила она, выпустив дым и снимая с кончика языка табачную крошку. -- Не сдерживать себя в чувствах, не оглядываться на прошлое?.. Не накручивать себе каких-то проблем. Ведь и так все просто и ясно...
Он хотел сказать, что ему неприятно выглядеть паучком, который расставил сети и дождался, когда ослабевшая женщина свалилась в них, хотел порассуждать на тему мужчины и женщины на курорте, но вместо этого шутливым тоном произнес:
-- Героиня вызывает автора на интимный поединок? Безумие, нонсенс! Автор предпочтет дезертировать!
-- Никто тебя никуда не вызывает, -- сказала Оксана и красиво стряхнула пепел.
Она в холодном молчании докурила сигарету. Медведев сосчитал количество столиков на веранде -- десять, и принялся устанавливать число посетителей -шестеро вместе с ними. Он начал считать лампы, но Оксана сказала:
-- Ну что, пойдем? -- Она поднялась и, не дожидаясь ответа, легкой походкой направилась к выходу. Медведев понуро двинулся вслед, проминая ногами тонкие доски пола и думая о том, что она вновь стала похожей на Снежную Королеву. На бетонных ступенях она остановилась и словно угадала его мысли:
-- Иди пиши... Я же вижу, что тебе неймется. А я одна пройдусь. Сейчас в бар зайду, музыку послушаю. Звони...
Медведев смотрел, как по набережной удаляется красивая независимая женщина -- светлая прическа, черный костюм, сумка на плече... Он дождался, пока женщина минует желтый конус уличного фонаря, и, ускоряя шаг, направился к светящемуся на холме зданию Центра.
Медведев взошел на террасу и, не заходя в номер, направился в столовую. Кивнул Анатолии, набрал номер своей квартиры...
Была суббота, вечер. К телефону подошел сын. Он сказал, что у них все в порядке, Альма грустит, спит теперь у двери, погода установилась, наконец-то выпал снег, а мамы нет дома -- она еще утром поехала на кладбище к тете Лене, а потом собиралась к бабушке... Наверное, она уже там. "И что, она не звонила?" -- настороженно спросил Сергей Михайлович. Он слышал, как в их квартире на Васильевском бухает музыка и сын просит кого-то сделать ее потише. "Нет, не звонила, -- сказал сын. -- Наверное, скоро придет". -- "И бабушка не звонила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19