35. Колебания воздуха - вот что на самом деле звук. Но может ли воздух
колебаться, не воздействуя известным образом на окружающие его тела?
Впрочем, противное уже доказано.
36. Несомненно, воздух находится в постоянном движении. Почему же,
например, этим непрерывным движением воздухообразной природы не могут быть
вызваны некоторые из необъяснимых явлений природы органической, происходящие
внутри тел, как то: восходящее движение соков в растениях, кровообращение в
животных и т.д., явлений, находящихся так или иначе в противоречии с
известными нам законами природы, а именно с законом всеобщего тяготения? Я,
например, не вижу, почему не могли бы в результате этого движения
создаваться известные созвучия между частицами мозгового вещества, волокнами
и пр., находящимися между собой в определенных гармонических отношениях,
будь то в одном и том же существе или в разных, и почему не могут эти
созвучия привести к некоторым действиям, которые нас удивляют? Если
волнообразное движение воздуха может вызывать колебания струны, натянутой в
созвучии с другой струной, почему, я вас спрашиваю, нерв не может испытать
тех же колебаний и по той же причине?
37. Конечно, все это пока только вопросы: но согласитесь, что если бы на
эти вопросы были ответы, какие огромные возможности применения открылись бы
тогда для науки о числах и как была бы расширена область математической
достоверности28!
38. Существует ли бесконечность пространства, я не знаю, но знаю, что
существует бесконечность времени, что эта бесконечность, эта неизменяемая
длительность, эта беспредельная преемственность всего и есть сама жизнь или
совершенное существование29. И прежде всего: конечное множественно,
бесконечное - нет. Идея множественности сливается в моем уме с идеей
уничтожения; идея единства - с идеей вечности. Итак, уничтожение для меня
есть зло, вечность - добро, зло стремится только к уничтожению, благо -
только к сохранению; следовательно, вечность, благо, жизнь - это одно и то
же.
Я называю это двумя конечными идеями человеческого разума, ибо они
находятся на двух концах той черты, которая является его мерилом. Все другие
идеи человека заключаются в этих идеях или связываются с ними, так что разум
человека не может знать ничего такого, с чем не была бы связана идея
уничтожения или идея сохранения. Будучи основой всех наших суждений, и не
только суждений но и всех наших чувств, эти рамки, в пределах которых
происходит все движение нашего разума, являются, бессознательно для нас,
законом нашего мышления. Заметьте, что даже идеи числовые, как ни кажутся
они чуждыми этим понятиям, все же не выступают за их пределы, ибо идеи
числовые - это идеи деления и сложения: делить значит уничтожать, складывать
значит производить.
Мысль нравственная особенно, на мой взгляд, не может иметь иной основы,
кроме этой. Всякая идея совершенства, красоты, гармонии, добродетели, любви
есть только видоизменение идеи сохранения; всякая идея несовершенства,
безобразия, раздора, порока, ненависти, есть видоизменение идеи уничтожения.
Мы не можем представить себе ничего доброго или прекрасного, не приписывая
ему в то же время длительности, непрерывности, устойчивости, или представить
себе зло, безобразие, не соединяя их с идеей неустойчивости, прерывности,
уничтожения, Таким образом, наш ум постоянно пребывает между мыслью о жизни
и смерти, и, действительно, лишь эти две мысли управляют им.
Следует заметить, что чувство самосохранения совершенно не входит в эти
элементарные понятия нашего разума. Начало самосохранения есть начало мира
животного, совершенно отличное от начала нравственного30. Следовало их
объединить, чтобы создать совершенную жизнь; именно это и сделала
христианская философия, внеся идею вечного спасения, как блага совершенного.
39. Предположим, что исторический факт утверждения христианства будет
объяснен самым естественным образом, подобно, например, развитию иудаизма
под влиянием его смешения с восточной философией и философией греческой, ...
спрашивается, в чем здесь доказательство, опровергающее откровение? Когда же
Спаситель утверждал, что Отец открылся ему в явлении необычном и внезапном,
в каком сам он, например, впоследствии явился апостолу Павлу31? И не сказано
ли нам, что он слушался и вопрошал учителей, и еще что ребенок возрастал и
укреплялся духом32?
40. Есть историческая правда факта, есть историческая правда смысла: в
истории есть анализ, но есть там и синтез; я бы даже сказал, что в истории
есть a priori не в меньшей степени, чем a posteriori33.
41. Без всякого сомнения наиболее истинным в истории является не то, что
она повествует, а то, что она мыслит, что она воображает, что она измышляет.
В этом смысле поэтические представления могут быть ближе к истине, чем самый
добросовестный рассказ, точно так же как чистое рассуждение часто
достовернее опыта. Связь между событиями можно себе только представить, в
хронике ее не отыщешь: здесь бесполезны заключения чисто рассудочные, ибо
рассудок, в конце концов, не может овладеть прошлым, всецело являющимся
достоянием воображения и поэзии. К тому же, очевидец очень часто, а может
быть и никогда, не видит событие таким, каким оно было, и по истечении веков
глубокий мыслитель представляет себе исторические события вернее, чем
современник, в них участвовавший. Что должен был для этого проделать
мыслитель? Он исходил из принципа, стоящего вне течений исторических
событий, т.е. из принципа априорного. Вот измышление и вместе с тем высшая
историческая правда. Можно сказать, что этой правды нет в самой истории, но
что она внесена в нее мыслью. Такова правда, которую мы находим у Нибура, у
Гизо34 и др.
42. После того, как много рассказано, остается еще разгадывать. Тогда
множественность событий, хаос фактов исчезает, подчиняясь рассуждению; на
место рассказа появляется аргумент, силлогизм и, в конце концов,
нравственный закон времен.
42-а. История нашей страны, например, рассказана недостаточно; из этого,
однако, не следует, что ее нельзя разгадать. Мысль более сильная, более
проникновенная, чем мысль Карамзина, когда-нибудь это сделает. Русский народ
тогда узнает, что он такое, или, вернее, то, чего в нем нет. Он принимает
себя теперь за такой же народ, как и другие; тогда, я уверен, он с ужасом
убедится в своем нравственном ничтожестве; он узнает, что провидение пока
еще давало ему жизнь лишь для того, чтобы иметь в его лице динамическую силу
в мире, и пока еще не для того, чтобы проявить себя сознательно. Тогда мы
поймем, что имеем вес на земле, но еще не действовали. Подобно тому, как
народы, образовавшие новое общество, были сначала призваны на мировую арену
как материальная сила и заняли свое место в порядке сознательном лишь после
того, как подчинились игу его закона, точно так же и мы в настоящее время
представляем только силу физическую; силой нравственной мы станем тогда,
когда совершим то же, что совершили они. Но когда это будет35?
43. Неверующий, на мой взгляд, уподобляется неуклюжему циркачу на канате,
который, стоя на одной ноге, неловко ищет равновесие другой. Но и плохой
циркач требует оплаты за свои штуки. А тот другой циркач, что получит он за
свой труд? Насколько я знаю, ничего кроме утомления. Когда видишь, как он
балансирует, за него становится страшно; хочется протянуть ему руку и
сказать; слезай, приятель, иначе ты сломишь себе шею.
44. "Many are poets, that have never penn's3", - сказал Байрон36. Но что
бы он ни говорил, одна только мысль не создает поэта, он должен еще уметь ее
выразить, ибо поэтическая мысль не полна, пока она не облечена в слово.
Поэтическое вдохновение, на мой взгляд, есть столько же вдохновение слова,
сколько вдохновение идеи. Мысль безмолвна, мысль бесплотна, между тем вся
поэзия есть плоть, хотя бы, как в настоящее время, она лишь рассуждала.
Нельзя быть поэтом в прозе. Все великие прозаики, которых причисляют к
поэтам - Фенелон, Бюффон, Руссо37, - не обладали, по-моему, ни малейшим
даром поэтического творчества. Вещественный элемент этого дара ее
обусловливает. Я требую от поэта, чтобы он потряс мои нервы точно так же,
как и мою душу.
45. Поэзия дана нам для того, чтобы слить физический мир с умственным и
чтобы прельстить ум этим слиянием. Музыка была призвана к тому же и она
предшествовала поэзии, но она одна была бы не в силах осуществить это
действие: ей сопротивлялся бы ум. Необходимо было обмануть ум; так возникла
поэзия.
45-а. Правы те, кто в умозрении опираются на закон противоречий: это, без
сомнения, величайший закон, но по отношению к Богу он не более применим, чем
любой другой закон, созданный ограниченным разумом человека; сущность Бога в
том и состоит, что в его всемогуществе исчезает всякое противоречие, и
невозможное нам - возможно ему.
46. Когда разум один стремится познать Бога, он создает себе Бога своими
руками, не пытаясь постигнуть Бога сущего. Поэтому, если бы Бог не открыл
себя людям, человек знал бы только того Бога, который есть дело рук
человеческих.
Но говорят: итак, Он открыл себя человеку во всей полноте своей? Отнюдь
нет. Он явил себя настолько, насколько это было необходимо для того, чтобы
человек мог искать Его в этой жизни и найти Его в иной - вот и все.
47. Что такое ангелы? Разумные существа, превосходящие разумную сущность
человека и недоступные нашему чувству. Почему бы им не быть? Мне кажется,
дело тут не в сомнении, а в неизвестности. В книге Бытия не упоминается о
сотворении ангелов, но она касается не возникновения всех вообще вещей, а
только того, что относится к человеку. Это и есть, по-моему, одна из черт,
всего более отличающих ее от всех известных космогоний; одно из важнейших
доказательств истинности того происхождения, которое ей приписывают. В ней
говорится именно только то, что необходимо было сказать: не напоминает ли
это физический закон наименьшего действия? Немало встречается ангелов в
дальнейшем в Библии: но это язык того времени. Бог может говорить с
человеком только на языке человека; нас не должно удивлять, что он хочет,
чтобы человек понял его, когда он снисходит, обращается к нему.
Но вера в ангелов не должна на этом основываться, иначе каждое слово
священной книги становилось бы догматом.
48. Итак, является ли верой учение об ангелах? Безусловно, нет. Более
того, может ли человек, созданный по образу Божьему, законно признать
существа более высокого порядка, чем он сам? Сомневаюсь в этом. Иисус не был
ангелом, но он был Богом и человеком одновременно. Думаю, поэтому позволено
усомниться в том, что между умственной природой человека и умственной
природой Бога имеется некая промежуточная природа. Однако исключительно
верным является то, что во все времена толпа, так же как и наиболее глубокие
умы, была склонна допускать свойства более совершенные, чем наши собственные
свойства. Вполне можно не придавать значения этому верованию, но отвергать
его как грубое суеверие кажется мне суеверием еще грубейшим38.
49. Сведенборг был, человеком глубокомысленным. Но только он был неправ,
создав эзотерическое учение39: это лишь уменьшило действие, которое его
труды произвели бы сами по себе. Но что касается его короткого знакомства с
небесными силами, то тут удивляться нечему. Я удивился бы гораздо больше,
если, при том, как устроен его ум, он не был бы с ними накоротке.
50. Вы часто слышали, что сон есть подобие смерти; это совершенно
неверно. Я нахожу, что именно сон скорее есть настоящая смерть, а то, что
называется смертью, быть может, и есть жизнь? Во сне жизнь моего Я
прерывается, в смерти этого нет; ибо, если бы при этом перестало
существовать мое Я, наступило бы уничтожение. Из могилы нет возвращения, но
после сна мы возвращаемся к своему Я. Но скажите, жизнь ли это, когда нет
мысли о том, что живешь, хотя бы в течение данного мгновения40?
51. Дело в том, что в сущности настоящая смерть содержится и в самой
жизни. Мы бываем мертвы, совершенно мертвы половину нашей жизни без
преувеличения, без иносказания, но в буквальном, истинном смысле слова
мертвы. Тысячу раз в день, если вы внимательно посмотрите на самих себя, вы
увидите, что за мгновение перед тем в вас было не больше жизни, чем до
вашего рождения; что в вас не было ни малейшего сознания своих поступков, ни
даже ощущения своего существования. Где же тут была жизнь? Жизнь дерева, в
лучшем случае жизнь зоофита41, даже не жизнь одушевленного существа и уж,
конечно, не жизнь существа разумного.
52. Жизнь то и дело ускользает от нас, затем она возвращается, но было бы
неверным утверждать, что мы живем непрерывно. Жизнь разумная прерывается
всякий раз, когда теряется сознание. Чем больше таких минут забвения, тем
меньше жизни сознательной, а если нет ничего, кроме таких минут, это и есть
смерть. Чтобы умереть таким образом, не нужно уходить из этой жизни, а
другой смерти, конечно, нет. Смерть в жизни - только и есть смерть.
53. Однако условимся. Когда я говорю: сознание, я подразумеваю не то
идеологическое сознание, на котором построена современная философия, -
простое чувство нашего существования42. Я подразумеваю иное сознание,
благодаря которому мы не только чувствуем, что живем, но и знаем, как мы
живем. Я подразумеваю дарованную нам власть во всякую данную минуту влиять
на минуту грядущую, творить самим свою жизнь, вместо того чтобы предоставить
ее собственному течению, как это делает скотина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12