Их перестает волновать окружающее, и даже мужей своих они перестают замечать, так увлечены они созреванием плода.
Милый мой!
Вы должны отыскать себе другую! Теперь у вас все в порядке, и вам не след любить меня, парализованную домоседку, а потому я не сообщу вам адреса санатория и пробуду в нем до срока родин. Не обессудьте и не обижайтесь, любовь моя!
Ключи от дома будут лежать под крыльцом. Обязательно воспользуйтесь ими для отдыха вашего и вашего товарища Бычкова, которому большой привет и уверения, что я его люблю по-дружески, так как он ваш товарищ!
Ах, ведь не зря я поверила в передачи про пространство этого Готлиба, создавшего сосуд, объединяющий все измерения. Вот и стрела, пронзившая вашу спину, прилетела из другой жизни!..
Прощайте, мой любимый, мой единственный!
Ваша Анна Веллер
P.S. Умер Лучший Друг. Я обнаружила его в углу, холодным, как мрамор, с растопыренными смертью пальцами. Я уложила его в бархатный футляр и закопала рядом с Горьким. Я плакала… Я плакала и за Лучшего Друга, и за Лучшую Подругу… Их биологический цикл завершился. Они выполнили свое предназначение и умерли…
P.P.S. Попыталась выписать из библиотеки что-либо, написанное физиком Готлибом, и получила отказ. У него совсем нет печатных трудов. Странно!..

ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ

Оставлено 7-го апреля на письменном столе
в доме по адресу: поселок Шавыринский,
д. 133. Для Анны Веллер.
Дорогая Анна!
Добрались мы до Санкт-Петербурга без особых приключений, а далее автобусом до Шавыринского.
У нас с Бычковым было достаточно времени, чтобы разработать предстоящую операцию. Всю ночь мы не спали и обсуждали детали.
– Опиши мне его, – попросил я.
– Ему лет сорок пять, – вспоминал Бычков. – Могучего телосложения, хотя одежда скрывает мускулатуру полностью. Из этого я делаю вывод, что он особо тренирован и не исключено, что мужик – наш коллега.
Бычков открыл спортивную сумку, и я увидел в ней два пистолета-автомата, запасные рожки с патронами, несколько плоских гранат и тротиловый пластилин в прозрачном пакете.
– Не думаю, что нам это понадобится! – усмехнулся я.
– Ничего, ничего. Береженого Бог бережет!
– А как ты все же вычислил этого Эдерато?
– Случай, как всегда, помог. Мальчишка углядел у своего отца фоторобот и сказал, что видел ее входящей в дом почтальонши с мужиком, который все время ловит рыбу. Ну, а отец уже мне сообщил.
– А кто отец мальчишки?
– Опером в Шавыринском, – ответил Бычков. – Кстати, это фамилия такая – Эдерато. Зовут его обычно – Владимиром Викторовичем!
– Как?!! – обалдел я…
Почти до самого Санкт-Петербурга мне пришлось рассказывать Бычкову про вас, милая Анна, про Владимира Викторовича, гнусным образом преследующего слабую женщину, и только про руки я умолчал. Зачем про них рассказывать, когда они в земле!.. Таким образом в этом деле возникла и моя личная заинтересованность, а это совсем другой стимул!
– Мы расправимся с ним! – уверил я Бычкова. – Кем бы он ни был!
Весь следующий день мы провели в вашей квартире, готовясь к штурму дома Владимира Викторовича. Ключ, как вы и говорили, обнаружился под крыльцом. Мы десятки раз проверили оружие и обговорили план, по которому я ворвусь через окно, а Бычков должен выбить дверь.
Все-таки вы не выбросили мою фотографию. Она стоит на вашем письменном столе, и глянец моего лица чуть подернулся пылью. Это – я, а не американский астронавт Армстронг. Мы часто баловались в нашем учреждении компьютерным совмещением фотографий. Луна настоящая, а в скафандре – я. Мои глаза все это время смотрели на вас…
Я увидел на стене гитару работы вашего отца, Фридриха Веллера, подвешенную за кожаный ремень, и обнаружил на письменном столе пилку-ножик, которым вы вскрывали мои письма…
Моя Анна!..
К вечеру в доме появился местный опер, маленький человек с волосатой головой, который рассказал нам о ваших галлюцинациях, связанных с Владимиром Викторовичем.
– Видимо, не все так просто! – покачал головой опер. – Видимо, в словах Веллер была своя правда!..
– Совсем не просто, – подтвердил Бычков. – Дома?
– Дома. От пола отжимается. Я насчитал тысячу двести раз и ушел. А он все еще отжимался. Сильный, сука!
– Только ты смотри, – предупредил мой товарищ. – Никому!
– Я все понимаю, – тряхнул волосами опер.
– Дуй домой! – приказал Бычков.
– Как домой?!. – опешил волосатый.
– Давай-давай! Мы сами!..
– И не стыдно вам! – обиделся опер. – Как грязную работу – так полиция! А как что покрасивше, так спецназ!
– Не обижайся! У нас это личное дело! Мы просто не можем тебя взять!..
Опер сокрушенно покачал головой и ушел кормить своего бдительного мальчишку ужином, а мы с Бычковым расселись по разным углам и думали каждый о своем.
Вероятно, мой товарищ надеялся на благоприятный исход операции, представлял себе встречу с толстой Асей, как она бросится к нему на шею, освобожденная от тирании Эдерато, и будет целовать его лицо бесконечно, пока ее тело не нарадуется прикосновениями, пока глаза не насмотрятся на улыбку освободителя, а руки не устанут от объятий.
Я же лелеял думку о вас, милая Анна!.. Смею уверить вас, что исцеление вовсе не повлияло на мои чувства, на бесконечную любовь к будущему ребенку, нашей востроносенькой девочке с голубыми глазенками. Конечно же, по завершении операции я найду вас и санаторий, в котором вы скрываетесь от меня хитрым партизаном!
Бычков взглянул на часы и сказал – «пора!».
Я кивнул и еще раз осмотрел свою экипировку, чтобы нигде не звенело и ничто не натирало. Гранаты висели на левом боку, под курткой защитного цвета, а пистолет-автомат торчал прикладом из кобуры.
– Пошли?
– С Богом! – отозвался Бычков.
Было совершенно темно, когда мы вступили в весеннюю слякоть, утопая в оживающей пузырями жиже по самые щиколотки, и пошли друг за другом к дому Владимира Викторовича, он же таинственный Эдерато.
Уже в огороде, меж грядок, Бычков слегка приобнял меня, еще раз шепнул на ухо «с Богом» и, подтолкнув к светящемуся окну, бесшумно побежал к двери дома номер сто девять. Там проворно скатал шарик из тротилового пластилина, засунул его в замочную скважину и, вставив запал, поднял руку…
Я увидел его сидящим за столом в сумрачном свете слабой лампочки под зеленым абажуром. У него был коротко остриженный затылок и мощная шея. Он неотрывно смотрел на большую бутыль, стоящую в углу, и покачивался из стороны в сторону, как будто медитировал.
В правой руке я удерживал пистолет-автомат, а левой сжимал березовое полено, чтобы выбить по команде оконную раму.
И тут он обернулся. Словно какое-то неосознанное звериное чутье заставило его мускулистую шею заворочаться, и он взглянул в окно из-под узкого лба, встретясь со мною черными, слегка раскосыми глазами.
Господи, – покачнулся я. – Это же… это же Поддонный! Прохор Поддонный, автор Метрической системы, которого мы с Бычковым уже когда-то брали и который в недавнем времени скончался в тюрьме! Господи!.. Да что же это за чертовщина такая!..
Поддонный приподнял верхнюю губу, обнажая мелкие белые зубки, вскочил со стула, метнулся в сторону, попутно разбив лампочку, и дом погрузился в пучину темноты.
– Это Эль Калем! – завопил Hiprotomus. – Это он! Я его узнал! Это из-за него казнили мою мать. А-а-а!!!
– Заткнитесь! – прорычал я. – Сейчас не до вас!
Бычков махнул рукой, и я обрушил полено на оконную раму. В ту же секунду грохнул взрывом тротиловый пластилин, и мы ворвались в дом.
– Ложись! – заорал я и принялся поливать очередями автомата по углам. Врезалась в щеки штукатурка, отбиваемая крупнокалиберными пулями, звенело стекло, что-то рухнуло, затем пуля угодила в зеркало, и осколок резанул меня по шее, враз сделав плечо горячим от крови.
– Сука! – заорал я в приступе бешенства и жал на курок отчаянно, пока рожок не выплюнул последний кусок свинца и затвор не заело намертво.
– Его здесь нет! – услышал я голос Бычкова. – Зажигаю фонарь!..
Тут же мощный луч света зашарил по комнате, освещая разрушенное пространство.
– Он в подвале скрылся! – хмыкнул мой товарищ. – Хитрый, гад!
– Знаешь, я его узнал!
– Да что ты! Кто же это?
– Это – Поддонный!
– Кто?!. – удивился Бычков.
– Прохор Поддонный, которого мы с тобою брали во время войны в Завязи!
– Не сходи с ума! – жестко бросил мой товарищ. – Это у тебя с непривычки!.. – Он сплюнул и посветил фонарем на крышку подвала. – Лезем! Сначала я, следом ты… Только перемени обойму в пистолете!..
В подвале было так же темно, как и в доме. Спустившись, мы вжались спинами в сырые стены; мы были готовы в любой момент разнести в куски любую человеческую плоть, сверкнувшую во тьме недружественными глазами.
– Его здесь тоже нет! – прицокнул Бычков. – Ловкий мужик!
Он отлепился от стены и, пройдя два шага, предупредил:
– Включаю фонарь!
И опять луч света зарыскал во мраке, открывая нам бытовые картинки продовольственных запасов рачительного хозяина. С дубовых перекладин свисали круги копченых колбас, связки вяленой рыбы источали речной аромат, а жирные окорока покачивались от наших случайных прикосновений.
– Хороша капуста! – похвалил Бычков с хрустом, стряхивая с пальцев капли рассола. – Но где же все-таки наш пациент?
Я включил второй фонарь и пошел в обратную от товарища сторону.
– Будь осторожен! – предупредил он.
Подвал на удивление был просторным и длинным и по моему разумению выходил далеко за пределы фундамента, под самый огород. В этой его части продуктов не хранилось, а покрывалась плесенью старая, вышедшая из употребления мебель, а также прочая ненужная утварь…
И тут я увидел дверь!.. Обитую кованым железом, с чугунными шипами по всей поверхности, ее открывали совсем недавно, размазав пятерней пыль.
– Я нашел его! – проговорил я в темноту, и через мгновение плечом в плечо почувствовал рядом своего проверенного товарища. – Он за этой дверью!..
– Эй, мужик! – крикнул Бычков. – Открывай дверь! А не то мы тебя гранатами забросаем! В ответ мы глотали тишину.
– А вдруг это дверь подземного хода? – предположил я. – И он сейчас где-нибудь на другом конце поселка?
– Все может быть!.. Вот сука, шипы наварил, плечом не надсадишь!
Он порылся в кармане и достал прозрачный пакет, из которого отщипнул кусочек пластилина и намазал по дверному косяку; вставил запал и толкнул меня в грудь.
Свиные окорока оказались хорошим укрытием от взрывной волны, и когда мрак разорвало вспышкой, мясо приняло на себя всю ее силу, тут же запахнув жареным беконом.
С автоматом наперевес Бычков рванулся на вспышку и вскрикнул, как будто нарвался на встречную пулю.
– Ах, мать твою! Не взяла взрывчатка двери!.. Всей мордой о шипы! Вот тварь!..
Он утирал со щеки кровь, морщась от боли, а я пядь за пядью осматривал неприступную дверь, пока не нашел большую замочную скважину, из которой повеяло сыростью и средневековым мраком. И я приставил свое ухо к этой скважине, и показалось мне, что слышу какое-то движение за дверью, что живые существа обитают там и что Поддонный не скрылся через подземный ход, а отсиживается в бункере, укрывая заложницу.
– Он там! – прошептал я. – Я слышу его!
– А ее? – с нежностью и надеждой в шепоте спросил Бычков.
– Кажется, да…
– Ах, нельзя больше тротилом! – сокрушался мой товарищ. – Мы можем ее повредить!.. Что же делать?!.
И тогда я достал из кармана конверт, открыл его и вытащил вещицу, похожую на засушенную змейку.
– Что это? – спросил Бычков.
– Какая разница, – ответил я и вставил Зоин хвостик в замочную скважину.
Что-то щелкнуло, что-то клацнуло после поворота, и тяжелая, обитая железом дверь отворилась.
– Всем стоять! – заорал Бычков, врываясь в большое пространство с высокими потолками, подсвеченное тусклым светом. – Стоя-я-я-тттть!!!
Он сидел на стуле посреди зала, сложив на груди руки, и спокойно разглядывал нас, ворвавшихся с искореженными бешенством лицами, с автоматами, готовыми изрыгнуть смертельную дозу свинца. В руках он держал эбеновую палочку и слегка стукал ею себя по колену.
– Тварь! – прорычал Бычков и с ходу обрушил приклад на голову Владимира Викторовича. – Где она, козел?! Я тебя спрашиваю!.. Убью!!!
Но плененный Поддонный молча улыбался и подставлял под свое надорванное ухо горсточку ладони, собирая в нее стекающую кровь.
– Где?!!! Где!!! Где!!! – орал Бычков, вытаскивая из ножен двусторонний нож. – Отвечай, сука!.. Я тебе твою поганую улыбку с лица срежу!!!
– Кто – она? – спросил Владимир Викторович, по-прежнему улыбаясь.
– Это – Эль Калем! – шептал дрожащим от ужаса голосом Hiprotomus. – Я видел его на изображениях наших художников! Или нет!.. Это – старый следователь, о котором я вам рассказывал, который всех моих женщин сглазил!.. Господи, как мне страшно!.. Только этот моложе!..
– Так кем вы интересуетесь? – еще раз спросил пленник.
– Кем?..
Бычков повернул ко мне растерянное лицо, и я вспомнил, что он даже имени ее не знает.
– Действительно, Поддонный! Или похож!
– Он ищет Асю, – помог я товарищу.
– Ах, Асю!.. – понял Прохор, закивав головой, потянул руку к выключателю и в одно мгновение щелкнул им, наполняя зал нестерпимо ярким светом. – Ну что ж, ищите вашу Асю! Вон они все! – и указал окровавленными пальцами в противоположную сторону.
А на противоположной стороне, у стены, на толстых дубовых полках стояли зеленого стекла бутылки разных калибров. Огромные и маленькие, узкие и пузатые, они были наполнены мерцающей жидкостью, в которой плавали, шевеля волосами, пуская ртами к поверхности пузыри, обнаженные женщины.
– Ах!.. – обронил я.
– Ах!.. – вырвалось у Бычкова.
– Ах!.. – изумился Hiprotomus.
– Которая ваша Ася? – поинтересовался Поддонный.
И мы пошли, зачарованные, вдоль стеллажей с бутылями, вглядываясь в женскую наготу.
– Ах! – еще раз вскрикнул жук, когда в первой бутыли, навстречу нашему ошеломлению, пытаясь разбить стекло, потянула руки девушка с абсолютно белыми волосами, и казалось, что она безмолвно хохочет, глядя на меня, двигая ногами, словно водолаз.
– Ха-ха-ха!
– Ах, это моя Бертран!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39