https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/pod-stiralnuyu-mashinu/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Она на старое кричит.
Его распирали, переполняли нежность и любовь, острые, как спазмы, и он опять схватил Нелли Озерову, душил и уничтожал.
– Ни-и-ии-ки-та-а-а-а-а! Целуйся аккуратно!
Он начал целовать аккуратно, легко, нежно, и дело кончилось тем, чем оно и должно было кончиться, – постелью опять-таки, и когда все осталось позади, Нелли Озерова заплакала тихими, благодатными и благодарными слезами. Сквозь слезы она сказала:
– Не было такого никогда! Ты все-таки зверь, Никита, если сегодня в первый раз пришел ко мне от нежности. Какой ты все-таки зверь, Никита! Ой, какая я счастливая! Какая я счастливая! Слов нет, слов нет, Никита, родной мой, любимый, единственный!
Он тоже расчувствовался, так как до сих пор не испытывал такой радости от постели, какую получил пять минут назад…. Пройдут годы, но сегодняшнее не повторится вплоть до того дня, когда Никита Ваганов снова испытает сокрушительный стресс и поднимется из постели Нелли Озеровой с ощущением такого же счастья…

* * *

– Ой, какая я счастливая, Никита! Но тебе надо обязательно помириться с Никой, обязательно и поскорее.
Никита Ваганов помирился с женой через неделю, и произошло это в самых благоприятных условиях – жена Ника пршнла в дом Боба Гришкова ранний утром, – вот зачем был надобен Никите Ваганову дом Гришковых – с хозяином долго не разговаривала, с хозяйкой пошепталась минуту-другую, затем вошла в неоштукатуренную комнату, не поздоровавшись, села на расшатанный стул, хотя муж и предупредил ее, что стул расшатан и опасен. Она сидела на нем зыбко, как птица на электрическом проводе. На Нике был яркий брючный костюм из легкой материи, вычурные босоножки на превысоком каблуке, черные волосы подняты на затылке – бог знает, как много было у нее волос! Ника без вступлений сказала:
– Меня дома замучили! Меня обещают заточить в монастырь, если мы не сойдемся. – Помолчала немного. – С папой очень плохо. Мы убьем папу, если не сойдемся… Больше никогда я не буду кричать на тебя, Никита. Ты прав, сто раз прав: крики ничего не дают… Ты согласен вернуться?
Он сказал:
– Согласен. Пойдем домой.
Они пошли домой почему-то через парк и правобережьем Сиби, то есть по прохладной зеленой зоне. Им было, если признаться, хорошо: соскучились друг по другу. Они ведь были мужем и женой.
… К концу жизни, к моменту «синтетического ковра» Никита Ваганов разработает и будет употреблять в дело «теорию врагов», как категорию позитивную и негативную. Иными словами, он признает необходимость существования врагов как средства для вырабатывания наступательной бдительности, как самый активный стимул – можете себе представить – к самоусовершенствованию, без которого обойтись было бы просто невозможно… В городе Сибирске и поблизости Никита Ваганов еще не думает о позитивности наличия врагов, еще не чувствует от их существования хмельной радости бытия, азарта игрока; он еще злится на врагов, хочет, наивный, чтобы их не было, делает попытки превратить врагов в друзей…

VIII

Наконец-то Никита Ваганов расквитался с Арсентием Васильевичем Пермитиным, и это было воспринято как радость для каждого лесозаготовителя и сплавщика Сибирской области! Впрочем, об этом следует рассказывать по порядку, как можно подробнее и вкуснее – последнее слово относится к снятию Арсентия Васильевича Пермитина. Он был вкусно отстранен от всякой хозяйственной и партийной работы, но партбилет ему все-таки оставили, со строгим выговором, но оставили – уступив слезным просьбам, битию в повинную грудь, крикам о шахтерском прошлом, синим полосам угольного завала на громадном, красном, как бы всегда распаренном лице.
Итак, была самая поздняя осень, Никита Ваганов шел к Дому просвещения пешком: хотелось побыть одному, отчего-то хотелось мороженого, черные «Волги» бесшумно катили туда же, куда шел Никита Ваганов, солнце еще светило и грело, и думалось о том, что в такой день человеку трудно уходить из большого дома комбината, где так славно пахнет мастикой и деревом; человеку вообще не свойственно менять привычные состояния, он грустит, покидая место, где провел всего три дня, как же трудно будет Пермитину, как же ему будет трудно! Да, он поможет Никите Ваганову стать работником центральной газеты, тонкая и одновременно жесткая статья «Утоп? Или махинация!» сделала Никиту Ваганова известным. Да, печально, грустно уходить из активной жизни в пенсионное домино, когда над тобой висит такое небо, какое редко бывает на параллели Сибирска, – сиреневое и теплое на вид, оно готовилось пересечься пунктирной строчкой поздно улетающих журавлей. Никита Ваганов перестал грустить, когда недалеко от Дома политического просвещения его обогнала «Волга» директора комбината «Сибирсклес» – он развалился на заднем сиденье, он возлежал на нем, он – трудно это представить! – открыто и всерьез как бы говорил: «Областная парторганизация меня любит!» Скоро он узнает, как относится к нему областная парторганизация, узнает правду, убивающе горькую. Он узнает и полную меру людской неблагодарности, когда против него выступит любимец Владимир Майоров – герой статьи Никиты Ваганова «Былая слава». О, как возлежал Пермитин, как барствовал, как наслаждался удивительным днем поздней осени! Выйдя из машины, Арсентий Пермитин вдохнул полной грудью свежий, настоянный на листопаде воздух, потянулся, точно после сладкого сна, он весь отдался радости тела, радости бытия, бытия терпкого от борьбы и побед, бытия, вдохновленного его круглосуточной и лихорадочной, бестолковой и неуправляемой деятельностью.
– Здравствуйте, Арсентий Васильевич! – Кто-то поздоровался с ним, и в ответ раздалось басовитое:
– Привет! Привет!
Голос у него был, как у обского грузчика, – вот что нравилось Никите Ваганову, который вообще не переносил тонкоголосых мужчин, не верил им, хотя прекрасно понимал, что это – чушь и блажь человека, заевшегося сибирскими басами. Однако у его московского соперника Валентина Ивановича Грачева, Вальки Грачева, был предельно тонкий голос, тенор…. Ведь будут минуты, когда покажется, что редактором «Зари» будет Валька Грачев, – тревожные и страшные минуты…
За десять минут до начала пленума Сибирского обкома партии Никита Ваганов, поднявшись на гранитное крыльцо, еще раз оглянулся: был ясный день поздней осени, город расцвел под ласковым солнцем, сверкала на далечине горизонта быстрая река, залегшая в черте города подковой, шуршали листьями троллейбусы и «Волги», подъезжающие к Дому просвещения, чтобы высадить на тротуар членов пленума. Приехал и редактор «Знамени» Владимир Александрович Кузичев, который был принаряжен, чисто выбрит, подтянут, а он ведь славился небрежностью в одежде, этот редактор Кузичев, человек, из высших соображений начавший борьбу с Пермитиным и побеждающий. Вот эта картина – нарядное небо, сладостный покой безветрия, шуршащие листьями автомобили, нарядный редактор Кузичев – останется в памяти Никиты Ваганова первой победой из череды многих и важных побед.
– Добрый день, Никита! – ласково поздоровался редактор Кузичев и взял Никиту Ваганова под локоток. – Отойдем немного… – И когда они это сделали, продолжил: – Первый хочет, чтобы я выступил. Ничего нет нового?
Никита Ваганов ответил:
– Нового ничего нет, Владимир Александрович! Думаю, хватит и наличного боезапаса.
– Да, пожалуй, но Первый ждет взрыва.
– Он и будет, взрыв, Владимир Александрович! – успокоил Никита Ваганов редактора Кузичева. – Одного признания Лиминского, ей-ей, довольно для бурных оваций и криков «Ура!». Зачем беспокоиться? – Он весело улыбнулся. – Не надо меня спрашивать, достоверны ли факты. Они достоверны! Никита Ваганов шутить не любит и другим не даст! Вот такая разблюдовочка, Владимир Александрович. Ей-богу, невооруженным глазом видно, что все факты ультрадостоверны.
– Да, пожалуй… Ну, я пошел, Никита!
… Да! Будет меловой лев на стене, будут львы – целых два! – на шарах, свирепые львы на больших гранитных шарах, львы с оскаленными пастями и загнутыми хвостами. Наверное, иноземный скульптор изваял львов на шарах? И будет добрый лев на лужайке у дачи главного редактора «Зари»…

* * *

– Слово имеет редактор газеты «Знамя» товарищ Кузичев.
Владимир Александрович вышел на трибуну, разложил на полке несколько крохотных листков бумаги, исписанных микроскопическим почерком, надел сильные очки; он сделал рукой мощный ораторский жест, но заговорил тихо и медленно.
– Маленькая преамбула, товарищи члены пленума, экскурс в историю вопроса. Посмотрим-ка, когда началось отставание лесной промышленности области, начались хронические недороды, выражаясь языком сельскохозяйственников. Не связано ли это с приходом к руководству товарища Пермитина?
Это было неплохим, приличным началом, но Никита Ваганов речь построил бы иначе: какой-нибудь сильный негативный пример поставил бы вперед как частный случай, а потом бы перешел к обобщающей картине, но это – дело вкуса, разумеется. Редактор «Знамени» тем временем снимал кожу с мандарина, снимал ловкими и умелыми пальцами.
– Если отставание лесной промышленности области совпадает с приходом к руководству товарища Пермитина, то логично возникает вопрос: как товарищу Пермитину удалось добиться серьезных успехов в разлаживании отрасли?
Капелька сарказма и насмешки – это не повредит!
– Думаю, что не ошибусь, если скажу: товарищ Пермитин – некомпетентный руководитель, это во-первых, а во-вторых, его руководство, будучи некомпетентным, сводилось только к окрику, угрозе, разносу, накачке и, наконец, к подтасовыванию производственных показателей. Иными словами, преступлению. Я не боюсь этого слова, товарищи!
И вот наступил звездный час!
– Статья «Утоп? Или махинация!» правдива от заглавной буквы до запятой, но автор использовал не все обвинительные документы. Возьмем случай с несуществующим обсыханием древесины на плотбищах Тимирязевской сплавной конторы…
– Ложь! – неожиданно крикнул в зал Пермитин. – Наглая ложь!
И произошло неожиданное.
– Нет, не ложь! – тоже крикнул из зала директор Тимирязевской сплавной конторы Владимир Яковлевич Майоров, тот самый, кого Никита Ваганов громил в статье «Былая слава». – Нет, не ложь! Правильно говорите, товарищ Кузичев! Я выступлю, расскажу все!
Никита Ваганов вытер пот со лба, усмехнулся: можно было уходить с пленума, сматывать удочки. Ему не хотелось слушать, как мешают с грязью Пермитина. Разом – пусто, разом – густо! Мы не умеем еще держаться золотой середины, у нас, если возносят на щит, то выше неба, если снимают со щита – то уж делают это с такой энергией, что пахнет гильотиной… Никита Ваганов тихонечко спустился с галерки, вышел на улицу, радуясь листопаду, пошел куда глаза глядят, и не сразу заметил, что навстречу шагает Егор Тимошин.
– Ну вот! – сказал Никита Ваганов, когда они сблизились. – Свершилось!
Егор Тимошин отозвался:
– Да уж вижу…
Больше они ни о чем не говорили, хотя, наверное, надо было, но Егор Тимошин спешил, хотя спешить не умел, этакий неторопыга и увалень.

* * *

Примерно в те же дни, когда закончился пленум Сибирского обкома партии, или несколько позже Никита Ваганов получал полную и заслуженную отдачу от пятиколонника, посвященного развитию лесной промышленности Черногорской области. Пятиколонник был опубликован, он принимал первые торопливые и неглубокие поздравления от уважаемых лиц, затем поток поздравлений иссяк, наступило затишье, затишье перед качественным скачком, перед проявлением подлинного признания значимости пятиколонника. События начались в понедельник – день тяжелый. На квартире раздался телефонный междугородный звонок, на другом конце телефонного провода заговорил знакомый, но не сразу узнанный голос:
– Здравствуйте, Никита Борисович! Как живется вам?
– Здравствуйте! Спасибо! Дела идут прилично.
– Рад за вас, Никита Борисович! Вы, кажется, не узнаете меня? Говорит Анатолий Вениаминович…
Никита Ваганов несказанно обрадовался!
– Бог ты мой, как я вас мог не узнать, Анатолий Вениаминович! Междугородная связь так искажает голос. Здравствуйте вам, Анатолий Вениаминович, здравствуйте!
Звонил Покровов, заведующий промышленным отделом Черногорского обкома партии, звонил по поручению и от имени первого секретаря Никиты Петровича Одинцова. Он сказал:
– Ваш материал обсуждался в узком, но компетентном кругу, высоко оценен обкомом, но это не все, Никита Борисович. – Он сделал веселую интригующею паузу. – Позавчера звонили из Центрального Комитета партии, поздравили и попросили собрать тотальный материал о нашей лесной промышленности… Алло? Алло? Бог знает, что творится с междугородной связью… Звонил заместитель заведующего отделом ЦК партии. Мы уже готовим обширный материал…
Никита Ваганов сказал:
– У меня не было места для расширенного показа сплава леса в хлыстах, надо сделать это громко и внушительно.
Покровов ответил;
– Ну, разумеется! – И опять сделал паузу. – Никита Петрович перед отлетом в Москву просил позвонить вам и выразить благодарность, что я и делаю с большим удовольствием. Примите, Никита Борисович!
– Сердечное спасибо, Анатолий Вениаминович!
– Это не все! Никита Петрович поехал в Москву именно из-за вашего материала. Наверное, состоится его отчет на отделе Центрального Комитета.
Вот каких высот достиг Никита Ваганов, послушавшись своего тестя Габриэля Матвеевича Астангова – крупного знатока лесной промышленности. Не подскажи он мысль о необходимости ехать в Черногорскую область, достижения черногорцев, конечно же, стали бы достоянием широкой общественности, но это, возможно, произошло бы значительно позже или немного позже – как уж там распорядилась бы жизнь. Никита Ваганов форсировал события – вот в чем его заслуга, и это высоко расценил его будущий друг на долгие годы Никита Петрович Одинцов.
… В этих записках я волен оценивать людей субъективно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58


А-П

П-Я