Составишь мне компанию?
– А где ты о них слышал?
– На спиритическом сеансе. Очень хорошем. А если серьезно, то доктор Спрингфилд предписывает принять еще одну дозу живой воды «Спейсайд», потом лечь и принять сеанс массажа шеи. А потом, если даже эти семиугольные решат пострелять, по крайней мере пятьдесят процентов здесь присутствующих умрут счастливыми. Как тебе?
– Отлично. – Она устала улыбнулась и потянулась к бутылке, чтобы налить себе. – Вот еще что. Ты был прав насчет нехватки информации. К этому можно привыкнуть, но легче не становится. Хотелось бы мне знать, что они думают…

* * *

На мостике корабленесущего крейсера флота «Неоновый лотос» зазвучали бронзовые колокола. Дымились благовония в курильницах над отдушинами вентиляции за изукрашенными золотом колоннами, обозначающими края зала. На фоне беспроглядной тьмы змеились сияющие глифы слежения. Координатор служб корабля Ариадна Элдрич откинулась на спинку кресла, созерцая черноту космоса. Она внимательно рассматривала скопление глифов, перехватывавшее вектор корабля возле середины стены.
– Идиоты бескультурные. Что они себе думают?
– Вряд ли они вообще что-нибудь думают, – сухо заметил междиректоральный руководитель Маркус Бисмарк. – Наши новореспубликанские соседи считают, что от умственной работы мозги гниют.
Элдрич усмехнулась.
– Слишком даже верно.
Облако диадем поменьше следовало сходящимся путем за боевой эскадрой Новой Республики – эскадрилья перехватчиков на антиматерии (шесть часов пути от крейсера-матки), набирающих скорость на факеле жесткого гамма-излучения с ускорением чуть меньше тысячи «же». Их экипаж – витрифицированые тела и разумы, загруженные в вычислительные матрицы, – наблюдал за вторгшейся армадой, бдительно высматривая любые признаки активных контрмер, прелюдию к атаке.
– Они хоть подумали, в кого стреляют?
– Не уверена, но они говорят, что ведут войну. – Это произнес новый голос, тихое сопрано Чу Мелинды, представительницы Организации общественной разведки. – Они говорят, что по ошибке приняли те рудовозы за перехватчики противника. Хотя какого противника ожидали они встретить в нашем секторе…
– Я так понимаю, что они не обращались прямо к нам? – спросил Бисмарк.
– Не обращались, но у них на борту есть полуразумная дипломатическая экспертная система. Она называет себя наблюдателем ООН и идентифицирует себя как… гм… Наблюдателя ООН. Эта система сообщает об их некомпетентности, так что, если только Капитолий не захочет обвинять ООН во лжи, нам стоит сделать вид, что мы верим. Тем более что коэффициент достоверности больше ноль-восьми.
– А зачем они дали этой системе доступ к сети связи своего корабля?
– Только Эсхатон знает. Я только отмечаю не без интереса, что все корабли, кроме этого, построены на верфях Солнечной системы.
– Не могу сказать, что в восторге это слышать. – Элдрич сосредоточенно уставилась на экран. Корабль ощутил ее настроение, и курсор целеуказания призраком мелькнул по иероглифам, означавшим противника, наводя гразеры на далекие световые конусы вражеской эскадры. – И все-таки, пока мы можем не дать им нанести больший ущерб – есть изменения в их траектории прыжка?
– Пока нет, – ответила Чу. – Все еще идут к СПД-47. Зачем вообще туда надо соваться? Это же не по пути ни к одной из их колоний.
– Гм… и появились из ниоткуда. Вас это не наводит ни на какие мысли?
– Либо они сошли с ума, либо не зря у них на борту инспектор ООН, – протянул Бисмарк. – Если они хотят выйти по времениподобной петле на какого-то противника, который…
У него глаза полезли на лоб.
– В чем дело? – спросила Ариадна.
– Фестиваль! – выпалил он. Глаза у него прыгали как сумасшедшие. – Помните его? Пять лет назад? Они хотят напасть на Фестиваль!
– Напасть? – едва сумела произнести Ариадна Элдрич. – На Фестиваль ? Чего ради?
На краткий миг лицо у Чу остекленело. Выгруженное объединение с распределенным хранилищем памяти куда больше и мощнее, чем любая компьютерная сеть досингулярностной Земли.
– Он прав, – сказала она. – Режекционисты собираются атаковать Фестиваль, как будто это пограничный империалистический захватчик.
Ариадна Элдрич, координатор служб корабля и повелитель такой огневой мощи, которая даже и присниться не могла всему флоту Новой Республики, не удержалась и захохотала во все горло.
– Да они с ума посходили!

ТЕЛЕГРАММА ОТ МЕРТВЕЦА

До Сингулярности люди жили на Земле, смотрели на звезды и утешали себя в своей изоляции уютной верой, что Вселенной до них дела нет.
К несчастью, они ошибались.
Вдруг, как гром с ясного неба, летним днем в середине двадцать первого века нечто невиданное подобралось к кишащему термитнику земной цивилизации и помешало в нем палкой. В том, что это было проявление мощного сверхразума, настолько же непостижимого человеческому мозгу, как человеческий непостижим лягушачьему, – никто не сомневался. Откуда или из когда эта штука появилась – вопрос другой.
До Сингулярности разработки в области квантовой логики назойливо рекламировались как невероятный прорыв к созданию искусственного компьютерного интеллекта. Они также были полезны при закачивании информации обратно во времени – возможно, как путь для массивного перемещения материи со сверхсветовыми скоростями, хотя это казалось менее важным, чем применения их в компьютерах. Общая теория относительности обнажила тот факт – еще в двадцатом веке, – что и перемещения со сверхсветовой скоростью, и путешествия во времени требуют нарушения принципа причинности – закона о том, что каждому следствию предшествует его причина. Различные защитные механизмы и законы космической цензуры, объясняющие, почему нарушения принципа причинности не ведут к расширяющейся нестабильности во Вселенной, предлагались и отбрасывались – во время Сингулярности выяснилось, что все они неверны.
Около девяти миллиардов человек просто исчезли в мгновение ока, высосанные из наблюдаемой вселенной, и следа не осталось, чтобы понять, куда они делись. Странные непроницаемые предметы – тетраэдры в основном, но и другие платоновы тела тоже, серебристые и лишенные массы, – появились на поверхности внутренних планет Солнечной системы. Сети рухнули. И из насыщенного информацией раствора человеческого дискурса кристаллизовалось сообщение:
Я – Эсхатон. Я не бог ваш.
Я происхожу от вас и существую в вашем будущем.
Да не нарушишь ты принципа причинности в моем историческом световом конусе. А не то.
Ошеломленные уцелевшие двадцать лет выцарапывались из разверзшейся после катастрофы пропасти. Исчезло более девяти десятых рабочей силы, сложные экономические экосистемы опали, как джунгли под дефолиантом. Еще пятьдесят лет ушло на реиндустриализацию внутренних планет Солнечной системы. Еще десять лет – до первых попыток применить устаревшую теперь технологию туннельного прорыва к межзвездным путешествиям.
В середине двадцать второго века один исследовательский звездолет добрался до звезды Барнарда. Расшифровав слабые радиосигналы, идущие от второй планеты, экипаж корабля узнал, что случилось с людьми, которых устранил Эсхатон. Рассеянные за пределами светового конуса Земли, они стали невольными колонистами тысяч миров: вывезенные через туннели, которые вели не только вперед в пространстве, но и назад во времени, они были снабжены минимальными условиями поддержания жизни в виде роботизированных фабрик и среды с пригодным для дыхания воздухом. У миров поближе к Земле история была краткой, но для находящихся дальше прошли века.
Шок от этого открытия будет эхом распространяться по расширившимся горизонтам людской цивилизации еще тысячу лет. У всех обитаемых миров была одна общая черта: где-нибудь стоял монумент с предупреждающей надписью о нарушении принципа причинности. Казалось, что силы, людям непостижимые, приняли участие в делах человеческих и хотят, чтобы все это знали. Но если что-то явно запретить делать, всегда найдется кто-то, кто попробует. И Эсхатон не проявлял снисходительности к темным сторонам человеческой природы…

* * *

Линейный крейсер лежал в дрейфе, купаясь в пурпурном свете звездных останков. Каждый час зажигалась его лазерная сетка, посылая в пустоту импульс ультрафиолета, и сонм небольших платформ-интерферометров плавал рядом, подключенный широкополосной связью. А внешнее пространство было горячим: хотя ни одна звезда не мерцала в центре зрачкоподобного ядра, что-то сыпало оттуда дождем заряженных частиц.
Другие корабли эскадры расположились вокруг «Полководца» на таком расстоянии, что невооруженным глазом их не было видно. Они ждали здесь уже три недели, пока отставшие выйдут из прыжка и займут свое место в строю. За шесть недель до этого корабли совершали прыжок за прыжком, мотаясь между двумя компонентами древней двойной системы, которая давно уже изгнала свои планеты в глубокий космос и осталась стареть в одиночестве. Каждый прыжок уводил дальше в будущее, и в конце концов корабли делали тысячелетние прыжки в неизвестность.
Атмосфера в кают-компании была непривычно натянутой. В походе скука на корабле присутствует постоянно: после почти семи недель даже наиболее невозмутимые офицеры становятся раздражительными. Весть, что последние эсминцы прибыли уже на рандеву, распространилась как пожар несколько часов назад. Группка офицеров сгрудилась в углу, нянча охлажденную бутылку шнапса. За беседой в последние часы корабельной ночи они отчаянно пытались развеяться, потому что на следующий день корабль начинал путь назад, раскручиваясь обратно по собственной временной линии, пока не встретит собственную входную точку в эту систему и не вторгнется в свободно сплетенную ткань самой истории.
– Я на флот пошел, только чтобы увидеть бордели Маласии, – заметил Грубор. – Если слишком много времени нянчиться с фермой обработки отходов, скоро тебя ребята с мостика начинают воспринимать как мусор в невесомости. Они бегут развлекаться в каждом порту, а мне остается только промывать танки отходов да готовиться к экзаменам на инженера.
– Бордели! – фыркнул Боурсый. – Павел, ты слишком серьезно воспринимаешь собственные перспективы. В Маласии нет таких борделей, куда тебе или мне разрешат хотя бы близко подойти. Перед каждым увольнением Зауэр проверяет, насколько хорошо у нас миндалины отполированы, а потом оказывается, что сунуться можно только в вонючую дыру, и там полно кусачих насекомых, или туземцы политически ненадежны. Или психи. Или изуродованы и ушли в мерзкие и противоестественные половые извращения, или – сам придумай.
– И все-таки. – Грубор рассматривал стакан. – Я бы не отказался увидеть хотя бы одно мерзкое и противоестественное половое извращение.
Кравчук открутил крышку и показал бутылкой в сторону стаканов. Грубор покачал головой, Боурсый свой протянул.
– Вот чего я хотел бы знать, – тихо сказал Кравчук, – это как мы вернемся. Не понимаю. Время-то уже ушло? Само собой разумеется.
– Сам ты разумеешься! – Грубор глотнул крепкой жидкости. – Это не обязательно должно быть так только потому, что ты так хочешь. – Он огляделся по сторонам. – Никто не слышит? Так вот, мы тут по шею завязли. То секретное дополнение к приводу, что они хрен знает где купили, позволяет нам крутить с осью времени на прыжках. Мы в эту задницу космоса забрались в пространстве только затем, чтобы минимизировать шансы, что нас обнаружат или что прыжок будет неправильным. Они ищут какую-то там капсулу времени из дому, где нам скажут, что делать дальше, что там в учебниках истории написано. Потом мы возвращаемся обратно – дальше, чем мы сюда забирались, другим маршрутом, и оказываемся там, куда летим, раньше, чем вылетели. Пока сечешь? Но главная проблема тут – Бог. Они хотят нарушить Третью Заповедь.
Боурсый перекрестился с озадаченным видом.
– Это что, не чтить отца своего и мать свою? Да вся моя семья…
– Нет. Ту, которая говорит, что да не влезешь ты в ход истории, а не то . Подписанную «Искренне Ваш, Бог». Третья заповедь, выжженная в Камне Благодарения буквами шести футов в глубину и тридцати в высоту. Допер?
Боурсый с сомнением прищурился.
– Да это мог быть любой шутник на орбите с лазером первичной фазы на свободных электронах…
– В те времена таких штук не было. Ну, я от тебя иногда балдею просто. Послушай, факт в том, что ни хрена мы не знаем, клянусь всеми шестнадцатью печами ада, что ждет нас возле Рохарда. И потому мы подкрадываемся сзади, как тот мужик-деревенщина, который ходил охотиться на слонов с зеркалом, потому что боялся их увидеть…
Уголком глаза Грубор заметил Зауэра – неофициального замполита корабля. Тот входил в кают-компанию.
– Ты кого это трусливой деревенщиной обозвал? – загремел Боурсый, тоже косясь на дверь. – Я кэпа нашего знаю восемьдесят семь лет, и он мужик что надо! А адмирал… Ты это адмирала голубым назвал?
– Да нет, я тебе пытаюсь объяснить, что мы каждый боимся кто того, кто этого… – Грубор сделал неопределенный жест.
– Так это я , значит, пидор? – взревел Боурсый.
– Да пошел ты! – заорал в ответ Грубор.
Тут кают-компания разразилась внезапными аплодисментами, и какой-то кадет заиграл на пианоле бравурный марш. К сожалению, его игре был присущ более энтузиазм, чем мелодичность или гармония, и присутствующие быстро разделились на его приверженцев (коих было мало) и всех прочих.
– Все будет как надо, – самодовольно произнес Боурсый. – Придем в систему Рохарда, покажем наш флаг и погоним этих дегенератов-захватчиков в шею. Сам увидишь. И все будет – то есть было – как надо.
– Я не про то. – Кравчук, обычно зажатый почти до аутизма, позволил себе чуть расслабиться в поддающей компании друзей-офицеров. – Я про эту иностранную чувиху, шпионку, или дипломатку, или кто она там. Ей, значит, положено за нами присматривать? Не знаю, чего капитан ее терпит. Я бы ее выставил из главного люка, чтобы воздух наш зря не тратила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50