— Мэри, уж ты-то вряд ли должна была сомневаться в своей привлекательности.— Но я сомневалась, да еще как.Вся неловкость пропала, каким-то невероятным образом спала напряженность, и оба совсем расслабились. Наконец стена, воздвигнутая из многих лет, рухнула, вернув им прежнюю легкость общения. Оглядываясь назад, он испытывал странную нежность к двум детям, которые когда-то держались за руки и шепотом обсуждали глобальные проблемы. Люди, сидящие сегодня в этой гостиной, мало напоминали тех детей из прошлого, но он все же узнал их и почувствовал, как приятное тепло разлилось по его телу. На мгновение он забыл, зачем пришел к ней. В этот момент ему было достаточно того, что они могут снова разговаривать друг с другом.— Ты тоже много для меня сделала, — признался он.— Надеюсь, Хэнк. — Она снова замолчала. — Хэнк, позволь мне объяснить, что произошло, потому что… я всегда немного переживала из-за того письма, мне всегда было стыдно за то, что я малодушно выбрала такой путь. Ты ведь знаешь, понимаешь, — надеюсь, ты понимаешь, — что я любила тебя?— Так я думал когда-то. Но потом получил твое письмо…— Я часто лежала по ночам с открытыми глазами и представляла, что в тот момент делаешь ты. Может, в тебя стреляют? Может, ты ранен? Вдруг твой самолет падает вниз? Что, если тебя возьмут в плен и будут пытать? Я часто плакала по ночам. Однажды ко мне в комнату зашла мама и спросила: «Мэри, Мэри, что с тобой?» — а я сказала: «Вдруг он погиб», — и тогда мама говорит: «Глупышка, нужно было выйти за него замуж, нужно было пользоваться каждой минутой любви, потому что любовь не так просто найти». И я снова заплакала. Я молилась — я никогда не была религиозна, хотя воспитывалась в католической семье, — я так за тебя молилась, Хэнк, я молилась о том, чтобы ты остался жив и невредим, чтобы… чтобы ты вернулся ко мне. А потом я встретила Джонни.— И?..— Возможно, тебе это покажется глупым. Но я бы не стала с ним встречаться, если бы не ты. И я не смогла бы полюбить его, если бы не любила тебя. Только благодаря твоей нежности и твоей… твоей любви ко мне я смогла полюбить другого мужчину. Вот почему мое письмо было таким жестоким. Мне не следовало его писать. Я должна была приехать к тебе в Англию и на коленях благодарить тебя, целовать твои руки, Хэнк. А не посылать такое письмо.— Мэри, ты…— И тогда, у тебя в кабинете, я была ужасно несправедлива к человеку, который всю свою жизнь был честен и справедлив. Я знаю, что ты должен выполнять свою работу. Я знаю, что ты сделаешь ее так, как нужно. И уважаю тебя за это. Я уважаю тебя так же, как и раньше. Я не смогла бы так сильно тебя любить, будь ты другим человеком. Не думаю, что ты сильно изменился. Ты — все тот же Хэнк.— Я очень изменился, Мэри.— Внешне? О да, ты уже не тот неуклюжий юноша, который когда-то собирал для меня цветы в парке. Но и я уже не та рыжеволосая, тощая…— Ты никогда не была тощей! — возмутился он.— ..девчонка, которая застенчиво принимала эти цветы. Но я думаю, что по сути своей мы остались прежними, Хэнк. Думаю, если мы приспустим маски, то окажемся все теми же глупыми детьми, которые считали, что мир населен драконами и рыцарями в блестящих доспехах. — Она немного помолчала. — Я права?— Возможно.Она кивнула, погруженная в свои мысли.— Ты ведь пришел не о Дэнни говорить, да? — после паузы спросила она.— Нет.— Хорошо. Мне бы не хотелось. Понимаешь, я чувствую, что цель у нас одна. Справедливость. И я не хочу примешивать сюда эмоции. У тебя в офисе я была не права. Надеюсь, ты меня простишь.— Я давно простил тебя, — сказал Хэнк, и их глаза на мгновение встретились. Мэри кивнула, вздохнула и отпила из своего стакана. В комнате стало очень тихо, только за окном звенел накаленный жарой воздух.— Зачем ты пришел, Хэнк?— Сегодня я говорил с репортером по имени Майк Бартон.— Да.— По его словам, он вчера с тобой встречался.— Верно.— Что ты ему сказала?— Что Дэнни невиновен.— Я имею в виду… насчет нас.— О!— Ты что-нибудь говорила о нас?— Да. Я сказала, что мы знакомы с детства.— Как именно ты ему об этом сказала?— Он спросил, встречалась ли я с человеком, который представляет обвинение по делу. Я ответила, да, мы были знакомы в юности.— И все?— Кажется, да. Да. Все. А что?— Он намекал на… большее.— Большее? Ты хочешь сказать…— Ну, он намекал, что мы близко знали друг друга. Он намекал…— Понимаю. — Она замолчала, потом продолжила:— Ну, разумеется, это не так.— Не так?— Мне жаль. Я должна была дать тебе это. Когда отдаешь все остальное, так глупо цепляться за… Я должна была тебе позволить.— Мэри, дело в том…— Тебя смущают мои слова?— Нет.— Хорошо. Потому что думаю, ты должен знать, что я хотела тебя так же сильно, как, судя по всему, хотел меня и ты.— Я рад это слышать.— Я была глупой маленькой девочкой.— Думаю, нет.— Была, была! В любви нельзя проводить границы. Любить — значит отдавать. Я должна была отдать тебе все, что имела, всю себя.Он вдруг вспомнил о Кэрин и ее бомбардире и удивленно поднял брови.— По поводу Бартона, — продолжил он. — Он пишет статью. Бог знает, что он там наплетет, но готов поспорить, что ничего хорошего. Он не напишет ничего такого, за что мы могли бы подать в суд на него или газету, но напичкает статью намеками, что мы были не просто друзьями и что наши прошлые отношения могут повлиять на исход дела.— Понятно.— Я решил предупредить тебя.— Спасибо. Я ценю твою заботу.— Я думал, твоему мужу не стоит…— Не стоит — что?— Не стоит… не стоит знать, что… что его жена… Она смотрела на него с неподдельным изумлением.— Но я рассказала ему, как мы были близки, Хэнк. Я даже сказала, что немного жалею о том, что мы не занимались любовью.— Ты ему это сказала?— Да.— И… и что он ответил?— Он ответил — я очень хорошо помню его слова, — улыбнулась она. — Он ответил, что для него это не имело бы никакого значения, зато для нас могло многое значить. Вот что он мне ответил.— Судя по всему… он достойный человек.— Думаю, он бы тебе понравился.— Ну, значит, у тебя не будет никаких неприятностей из-за статьи.— Нет. Никаких. Во всяком случае, со стороны Джонни.— Слава Богу.— Ты для этого пришел?— Да.— Ты мог бы сказать мне все это по телефону.— Мог бы, — кивнул он.— Тогда зачем же ты пришел?Он немного помолчал, потом широко улыбнулся:— Наверное, мне хотелось убедиться, что я не был дураком, когда влюбился в девушку по имени Мэри О'Брайен. Глава 7 Когда он вернулся домой, оказалось, что его ждут посетители. Кэрин встретила его в дверях и сообщила:— Пришли Джон с Фредом. По-моему, это не просто дружеский визит.— Что ты имеешь в виду?— Сам увидишь. У них такой вид, словно они нашли золотой на лужайке соседа.— Ты не поцелуешь уставшего воина? — улыбнулся он.— Конечно поцелую.Она скользнула по его щеке губами, и он сказал;— Поговорим позже. Где Дженни?— Она ужинает у подруги. Вернется не раньше одиннадцати.— Думаю, мы найдем, чем заняться, а, Кэрин?— Да? Но, по-моему, меня еще никто не спрашивал.— Я никогда не спрашиваю своих женщин. Я просто затаскиваю их в свою пещеру.— На твоем месте я бы сначала поговорила с комитетом по охране зеленых лужаек в Инвуде.— Именно этим я сейчас и займусь: Ты приготовила мартини?— Да.— Вот хорошо. С удовольствием выпью.— Коктейли стоят на баре. Я бы тоже присоединилась, но кто-то ведь должен приготовить ужин.— Поставь вино в холодильник, — сказал он.— Вот это да! — рассмеялась Кэрин. — Отчего бы вдруг такой романтический настрой?— От одного твоего вида, моя голубка. — Он подмигнул ей и прошел в гостиную. — Вот так сюрприз! — воскликнул он. — Джон, Фред, как дела?Оба встали, когда он вошел в комнату. Джон Макнелли — высокий мускулистый мужчина чуть старше тридцати, с рано поседевшими волосами. Он работал на химическом заводе в Йонкерсе. Фред Пирс занимался рекламой, работал главным художником на фирме, специализирующейся на фотографиях. В отличие от Макнелли, он был низеньким, пухлым человечком и своим неряшливым видом напоминал художника с Левобережья. Они за руку поздоровались с Хэнком, и Макнелли засмеялся:— Что, домой после битвы, а?— Тяжелый был денек, — согласился Хэнк. — Тяжелый. Хотите мартини? Я собираюсь выпить.Пирс явно хотел, но Макнелли быстро отказался за обоих. Хэнк подошел к бару, взял графин и налил себе изрядную порцию мартини, достал из вазочки две оливки и опустил в свой стакан.— За удачу. — Он поднял стакан.— Будь здоров, — откликнулся Пирс и бросил взгляд на Макнелли, словно спрашивая, можно ли ему говорить. Хэнк ослабил галстук и сел.— Что я могу сделать для вас, ребята? — поинтересовался он. — Пожертвования для родительского комитета? Для малой лиги? Что на этот раз?— Да ничего серьезного, — ответил Макнелли.— Мы просто пришли с дружеским визитом, вот и все, — добавил Пирс, снова бросив взгляд на Макнелли.— Ну что ж, всегда рад вас видеть. — Хэнк смотрел на них поверх своего стакана и думал, зачем они пришли на самом деле, подозревая, что дело вовсе не в «дружеском визите».— Соседям нужно иногда встречаться, — заметил Макнелли.— Особенно в таком районе, как наш, — добавил Пирс. — Где все друг друга знают. Где люди много лет живут на одной улице. У нас хороший район, Хэнк.— Конечно, — согласился Хэнк. На самом деле он не очень-то любил Инвуд. Но будучи обвинителем от округа Нью-Йорк, он должен был жить в пределах этого округа. Когда он только получил работу, то хотел поселиться в Гринвич-Виллидж, но Кэрин убедила его, что Инвуд со своей сельской местностью больше подходит для Дженни, которой в то время было всего пять с половиной лет. Однако он так и не пустил корни в районе.— Мы бы хотели, чтобы он и дальше оставался таким Же хорошим, — продолжал Макнелли.— Естественно, — кивнул Хэнк, потягивая мартини. Он чувствовал себя прекрасно. У него сразу поднялось настроение после разговора с Мэри и теплилась надежда, что соседи вскоре отправятся ужинать домой, а он наконец-то сможет поцеловать жену.Вдруг ни с того ни с сего Пирс задал совершенно нелепый вопрос:— Скажи, а тебе бы понравилось, если бы твоя дочь вышла замуж за пуэрториканца? Хэнк недоуменно заморгал.— Что? Что ты сказал?— Подожди, Фред, — вмешался Макнелли. — Мы же договорились, что я…— Извини, Джон. Просто мы говорили о районе…— Я знаю, о чем мы говорили. Господи, у тебя такта не больше, чем у паровоза!— Мне жаль, если я…— О, помолчи, дай я все объясню Хэнку, а то он сейчас Бог знает что подумает.— Ты о чем, Джон? — не понял Хэнк.— О районе. И о городе.— По-моему, у нас хороший район, — сказал Хэнк. — И хороший город.— Ты прав, — удовлетворенно кивнул Макнелли.— Вот видишь, я же говорил, что он согласится с нашим мнением, — вставил Пирс.— Каким мнением? — по-прежнему ничего не понимал Хэнк.— О том, что район должен оставаться хорошим. И город тоже.— Я вас не понимаю, — пожал плечами Хэнк.— Ну, тогда давай обсудим, — предложил Макнелли. — Теперь ты знаешь, что мы с Фредом и все наши соседи — люди без предрассудков. Мы…— Конечно знаю, — перебил его Хэнк.— Так вот. Мы обычные американские граждане, которые считают, что все люди созданы равными и что каждый человек имеет право на место под солнцем. Я прав, Фред?— Абсолютно, — кивнул Пирс.— Так вот, — продолжал Макнелли. — Мы также не считаем, что бывают люди второго сорта, но полагаем, что некоторые… элементы этого города чувствовали бы себя лучше в сельской местности, нежели среди городской культуры. Ведь не станешь же ты утверждать, что люди, привыкшие к рубке сахарного тростника и рыбной ловле… нельзя же просто взять этих людей и бросить их посреди крупнейшего города мира, а потом надеяться, что они приспособятся к цивилизации. Эти элементы…— Какие элементы? — спросил Хэнк, по-прежнему не понимая, к чему клонят соседи.— Не будем играть словами, Хэнк. Я уверен, что мы смотрим на мир одними глазами, и знаю, что ты считаешь нас людьми с предрассудками. Я говорю о пуэрториканцах.— Теперь понятно, — кивнул Хэнк.— ..Которые, конечно, замечательные люди. На самом острове Пуэрто-Рико очень низкий уровень преступности, там можно спокойно ходить по улицам. Но там — не то, что тут. И в Испанском Гарлеме гулять по улицам небезопасно: в испанских районах очень высокий уровень преступности, и такие районы распространяются по всему городу. Очень скоро мы вообще нигде не сможем пройтись, не опасаясь нарваться на нож. В том числе и в Инвуде.— Понятно, — повторил Хэнк.— Конечно, мы не можем указывать этим несчастным, где им жить. Они американские граждане — как мы с тобой, Хэнк; как мы с тобой — они свободные люди, имеющие право на свое место под солнцем, и я не отрицаю их прав. Но, по-моему, их следует научить, что они не могут вот так просто явиться в цивилизованный город и превратить его в джунгли для диких зверей. Я думаю о своей жене и детях, Хэнк, и мне кажется, тебе тоже стоит подумать о своей прелестной дочери — ведь ты же не хочешь, чтобы однажды ночью ее изнасиловал какой-нибудь фермер с Пуэрто-Рико.— Понятно, — еще раз повторил Хэнк.— И наконец мы подошли к цели нашего визита. Так вот. Никто из живущих на этой улице не оправдывает убийства, это точно. Надеюсь, ты понимаешь, что мы все — законопослушные граждане, которые стремятся к свершению правосудия. Но ведь никто не бежит в джунгли — знаю, что это слово за последние дни уже набило оскомину, — но тем не менее никто не бежит в джунгли, чтобы повесить охотника за то, что он убил хищного тигра. Никому такая мысль даже в голову не придет, Хэнк.— Понятно, — в который раз кивнул Хэнк.— Хорошо. Итак, что мы имеем. Трое белых мальчиков прогуливаются по Испанскому Гарлему — ты, конечно, согласен, что он является частью джунглей, — и вдруг на них бросается дикое животное с ножом и…— Одну минутку, Джон, — прервал его Хэнк.— ..вполне разумным было бы… Что?— Надеюсь, я тебя не правильно понял. Надеюсь, у меня сложилось неверное впечатление, будто ты пытаешься навязать мне свою точку зрения о том, как вести дело Рафаэля Морреса.— Что ты, Хэнк, мы никогда бы не позволили себе ничего подобного, и ты это знаешь.— Тогда зачем вы пришли?— Спросить тебя, неужели ты серьезно собираешься приговорить к смертной казни трех белых мальчиков, которые — в целях самозащиты — не позволили этому пуэрториканцу…— Этот пуэрториканец был таким же белым, как ты, Джон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31