Закон подлости. Потом носишь годами — и ничего. Я говорю, привыкнуть надо, обносить.
— Ага, — согласился Рогожников и, кое-как дожевав глазунью, вылез из-за стола. — Пойду гляну, как Типсин справляется там…
Саша понимающе улыбнулась.
Рулевой, завидев капитана, в первую секунду опешил, а потом расхохотался:
— Илюха! Ты чего вырядился-то? Во умора! Как буржуй стал! Тебе еще цепочку на пузо!.. Это она тебе?.. А она ничего себе баба!
— Как двигатель? — хмуро спросил Илья. — Ты редуктор проверял?
— Чего проверять-то? Молотит! — чему-то радовался моторист. — Вроде не греется.
Капитан молча отстранил рулевого от штурвала и встал сам. Давление масла и температура были в норме. Двигатель новый, необкатанный, беречь надо… И здесь Илья заметил на штурвале, на крепком дубовом колесе, свежую корявую надпись. Чем-то острым было вырезано: «Василий Егорович Типсин».
— Это что такое! — возмутился капитан и ткнул пальцем в надпись. — Ты чего штурвал мне испортил?
— Чего испортил-то? — набычившись бросил рулевой. — Вырезал, и все… Чо такого?
— Да ничего! — возмутился капитан. — Взял, дурак, и штурвал изгадил!
— Ну, спасибо, Илья, — зловеще проговорил рулевой, — заслужил, называется, за эти три года-то!
— В самом деле, ты что? — смягчился Рогожников. — Ты знаешь, что такое штурвал?.. Это же штурвал! Чего писать-то? Василий Егорович нашелся… В туалете вон пиши, на стенах!
— Ладно тебе вякать, — оборвал его Типсин и сверкнул глазами. — Могу и стереть, если надо. Принарядился и орешь здесь…
— Хрен с ним, не сердись…
— Чего мне сердиться-то, — буркнул Типсин. — Что-то мы красиво жить стали на «Золотой». Яички, колбаски, деликатесы… Кабы без штанов не остаться после такого рейса…
— Не бойся, не останемся, — успокоил Рогожников. — На картошке-то успеем насидеться.
— Ты-то, может, и не останешься! — Типсин кивнул на костюм капитана. — Тебя накормят и оденут, а я? У меня что, деньги лишние? Я не эта твоя… дамочка, я денег не клепаю, как она вчера клепала. Сотен пять барыша взяла, пока мимо Фаркова шли!
— Ты что, паразит? — Рогожников бросил штурвал и схватил рулевого за грудки. — Ты что такое говоришь? Да как ты мог про нее такое подумать? — Он с силой дернул Типсина на себя, но рука соскользнула — пальцы короткие!
Типсин не сопротивлялся и только угрюмо сопел.
— Да ты знаешь, какая это женщина? — ревел Илья, наливаясь гневом и негодованием. — Нам с тобой, дуракам, и не снилось!
— Знаю… — буркнул рулевой.
— «Знаешь»! — передразнил капитан. — Много ты знаешь! У нее муж был летчиком! И погиб три года назад! Вот такой парень был!
— Может, и был, — невозмутимо пробубнил моторист и втянул голову в плечи, — мне-то что…
— А то, что она честная женщина! И таких поискать!
— Черт ее знает! — неожиданно усомнился Типсин. — Но вчера фарковские мужики сдачи-то не требовали…
— Я те в рожу дам! — вскипел Рогожников. — Только чесани еще языком! Вот отсюда и сплетни берутся! Про нее и тогда плели! Потаскуха — орали! А она всем доказала! До сих пор незамужняя ходит!
Капитан резко переложил руль, обходя темный, угловатый предмет впереди. Типсин, потупясь, молчал, тяжело двигая челюстями, будто пережевывая что-то. Илья, несколько успокоившись, продолжал:
— Добрая она, оттого и страдает. У нас ведь так: чья глотка шире — тот и наверху. Главное — поорать, руками помахать. А когда человек одинокий, безмужний — его и обидеть легче, и в лоб потом не заработаешь. Некому дать-то… Я чтоб больше, Васька, от тебя не слышал про нее, усек? И если меня того… посадят, так обороняй ее, понял? Не давай в обиду.
Моторист тяжело вздохнул и долгим взглядом посмотрел на капитана.
— И не гляди на меня, гляди вперед, — бросил Рогожников и передал штурвал. — Или ты не согласный?
— Согласный… — проронил Типсин, налегая своими огромными лапищами на штурвал. — Куда денисся…
Илья пошел в кубрик удовлетворенный. Легкий, теплый ветер слегка рябил воду на плесах, туманное, побелевшее солнце пригревало обсохшую металлическую палубу. Пенный бурун за кормой поднимался над поверхностью воды мощной, упругой струей. «Хорошо идем! — радостно подумал капитан. — И погода, чисто летняя. Так бы и плыл, и плыл… Вот она, жизнь-то». Рогожников глянул в небо и увидел стаю гусей, идущих низко и плотно.
— Гуси! — радостно заорал он. — Ружье давай!
В два прыжка он снова очутился в рубке, схватил стоявшее в углу ружье моториста и ринулся на палубу.
— Картечь возьми! — крикнул Типсин. — Оно дробью заряжено!
Илья торопливо перезарядил ружье и навскидку ударил дуплетом по забирающему ввысь вожаку. Гусь тяжело перевернулся и рухнул вниз, другой, следующий за ним, качнулся и «потянул» к воде.
— Добавь! — высовываясь из рубки, прогремел рулевой. — Уйдет!
А Рогожников неожиданно опустил ружье, посмотрел на него, будто на диковинку, и вдруг бросил его на крышку трюмного люка. Руки у него задрожали, а в памяти с пронзительной ясностью возникла заснеженная зимняя улица, свет редких фонарей и визгливый от напряжения крик Лиды: «Коля!! Беги!! Он убьет тебя-я! Убьет!!» Илья присел на край люка и уронил голову. Этот Коля, ухажер, фраер, провожатый, бежал по улице зигзагами, и тужурка на его спине дыбилась, как шерсть у кобеля на загривке. «Беги!! — кричала Лида, истерически прижав кулаки к прыгающим губам. — Убьет!!!» А сама никуда не убегала и даже не собиралась спрятаться за ворота. «А ты чего не бежишь? — прохрипел Илья. — Его спасаешь?! Как утка, на себя выстрел берешь? Беги!» Она отрицательно мотнула головой — не побегу! Рогожников вскинул ружье вверх и дернул спуск. Кривой язык пламени ударил в черное небо. Провожатый рухнул на снег… «Беги», — попросил Илья. «Не побегу! — упрямо сказала она. — Ты что, Илья, делаешь? Опомнись!» — «Я тебе жизнь испортил?! — хрипел Рогожников. — А сама с кобелями?.. Знаю! Все знаю!» — «Ничего ты не знаешь!.. — простонала Лида и громко заплакала: — Измучилась я, измучилась!» Откуда-то вынырнул участковый Савушкин в расстегнутом полушубке, за ним еще люди. Крики, говор, шум. Рогожникова сшибли с ног, вырвали ружье и скрутили руки. Он лежал лицом в снегу, а в ушах гремело, удаляясь: измучилась я…
Рогожников медленно поднялся, пнул ботинком ружье и сгорбясь побрел в кубрик…
— Илья, что с тобой происходит? — Александра кончила ощипывать гусей и, держа перед собой руки в пуху и жиру, села рядом. — Ты не болен? Ты у врачей когда последний раз был?
— Давно… — махнул рукой капитан, — с зубами… Понимаешь, когда пальнул по гусям — как вспомнилось!.. Будто сейчас только было.
— Это пройдет, Илья, — успокоила Саша, — это у тебя… ну что-то вроде аллергии. Не вспоминай об этом. Старайся не вспоминать. Ну, было, случилось. Что же теперь делать-то? Жить надо.
— Я знаю… — поморщился Илья, — но само лезет в голову…
Александра быстро вымыла руки и налила в стакан спирта.
— Выпей, успокоишься, — ласково сказала она, — а то у тебя руки до сих пор дрожат… Мы сейчас гуся жарить будем с тобой! Добычливый ты мужик, Илья! С тобой не пропадешь!
Рогожников залпом опрокинул спирт и запил водой. Горячая лавина приятно обожгла гортань, усилила ток крови. Голова медленно прояснилась, исчезла дрожь в руках.
— Погоди жарить, — сказал он, — сядь со мной, посиди.
Она послушно, с готовностью присела рядом и взяла его руки. Ладони у нее были маленькие, мягкие, с гладким колечком на безымянном пальце правой руки.
— Скажи-ка, Саша, отчего это ты ко мне такая добрая? — спросил Рогожников и огляделся, будто опасаясь, что подслушают. — Раньше-то не замечала. Все как-то мимо, мимо шла… И груз я тебе не первый раз везу. Правда, раньше без тебя возил…
— Тебя тогда в тюрьму не садили, — просто ответила она. — Ты обыкновенный был, помощь моя тебе не нужна была… Да и женатый ходил. А я женатых не трогаю. Мне жен всегда жалко.
— А ты меня не боишься? — серьезно спросил он. — Я же могу ружье схватить…
Саша рассмеялась:
— Умрешь с тобой!.. Ружье схватить…
Илья присел возле печки, расшевелил затухающие угли и забросил несколько поленьев. Погода портилась, в кубрике холодало. Матовый свет белой ночи пробивался сквозь стекла иллюминаторов круглыми пыльными столбами.
— Э-э, не-ет… — протянул Рогожников. — Боишься, да еще как! Все вы теперь меня боитесь. И начальник ОРСа тоже вроде не доверяет. В глаза хорошенький, а за спиной не доверяет. Мол, черт его знает, Илюху этого? Возьмет и отмочит какой-нибудь номер!.. Поэтому тебя из Совречки вызвал и груз сопровождать велел.
— Глупости, Илья, — бросила Саша. — Придумываешь…
— Пока суд надо мной не висел — все доверяли, — продолжал капитан — Теперь что, я другой стал? Может, у меня клыки выросли или когти?
— Рога. — осторожно улыбнулась Александра. — Перестань, Илья, такой же ты и остался, и никто тебя не боится…
— Ты! — Он резко встал и обернулся к Луневой — Ты меня боишься, оттого и добрая такая. Умасливаешь, поддакиваешь Что я, не вижу?.. И Васька тоже сейчас говорит: ты иди, капитан, отдыхай, пей, спи, а я за тебя на вахте постою. Ишь, добренький выискался!.. Жалеете Илюху? Помогаете? Чтоб потом, на тюремных нарах, было что вспомнить и кого?
— Не психуй, чего ты разошелся? — Саша потянула его за руку и усадила рядом.
Илья покорно сел и опустил голову.
— Ладно, — бросил он. — У вас у всех есть причина меня бояться — потому как сейчас терять нечего. Ситуация-то, понятно, опасная. Его, дескать, и ловить меня заставят. Хлопотливое дело. Но твоя-то причина какая?
Александра молча вынула из шкафа сковороду и бросила в нее кусок масла, поставила на печь. Масло поплыло, закружилось, растекаясь пенистой лужицей.
— Я тебе ни хлопот, ни вреда не могу сделать. С какой стати-то?..
Илья хотел сказать, что вообще она ему нравится как женщина, однако осекся и замолчал. Александра уложила куски мяса в сковороду, густо посыпала нарезанным чесноком, перцем, солью и тщательно вымыла руки. Затем села с ногами на рундук и задумчиво вздохнула.
— Эх, Илья… — проронила она грустно и как-то озабоченно — Да не боюсь я тебя, с чего ты взял?.. Ты просто на меня плохо действуешь, Илья, вернее, твое теперешнее положение. Представляю, как ты через несколько дней пойдешь под суд, и страшно делается, и жалко… А вдруг со мной такое? Как говорят, от тюрьмы да от сумы не отрекайся…
— Ну, тебе-то чего-о, — протянул капитан и махнул рукой, — и представлять нечего…
— Не скажи, — она снова вздохнула и откинулась спиной на стенку кубрика. — Знаешь, что такое материальные ценности? И как с ними дело иметь? Когда в твоих руках подотчетность в тысячи рублей?.. Ночами не спится, всё мысли лезут: не просчитался ли где? Не ошибся ли, не обокрали ли тебя? Голова пухнет. Все надо помнить, все в уме держать… А я — женщина, между прочим. То контроль, то ревизия — сплошная нервотрепка. Вдруг недостача? Ошибка? Кто от них застрахован из нас? Да никто!.. Пока вот баржу грузили, сколько товару пропало, ты знаешь? Нет! Хоть ты и капитан. Думаешь, грузчики не нагрели руки?.. Пять честных, а один все равно что-нибудь стащил. Кто отвечает? Я, конечно… Совесть-то не нос, ее на лице не всегда увидишь… И отвечать мне одной придется. Думаешь, начальник ОРСа поможет? Как раз… Тебе он помог? Такой уж пустяк, можно было на поруки взять, а он бросился нового капитана искать. Все потому, что с него спросят за тебя. Тем более когда дело касается материальных ценностей, так вообще надеяться не на кого. Никто не застрахует. Только сам…
Она примолкла и отвернулась к иллюминатору. Лицо ее в сером, сумрачном свете казалось усталым, измученным. «Ну и работа у тебя, — пожалел Илья, — а ведь правильно говорят: никто под суд за тебя не пойдет…»
— Ты вот спроси, кто из торговых работников спокойно живет? — продолжала Саша. — Так все и ходим по краешку… И правильно: государство доверило — оно и спросит, если что. А еще говорят: о, дескать, торгаши живут! Как сыр в масле катаются. На один день бы такого говоруна в нашу шкуру посадить… Знаешь, обидно… Как начала работать, еще в универмаге, так все и боюсь, боюсь. В штучном отделе, а все равно страшно было…
Илья зашевелился, подобрал ноги.
— Ты бы ушла из магазина, да и все, — проронил он. — Чего бояться-то?.. Мужик твой работал, летчики здорово зарабатывают. Хватило бы…
— Дома сидеть? Спасибо, — отрезала Александра. — С таким же успехом я могла остаться в городе сидеть, чем тащиться в Туруханск… Что бы я теперь делала? Куда пошла?.. А я все-таки сейчас работаю на хорошем месте. Меня все знают и доверяют… Да и сколько Володя зарабатывал? То машина в ремонте, то погода нелетная… И стыдно было б перед ним бездельничать. Он у меня добрый был, мечтатель… — Она подперла голову руками и закрыла глаза. — Что такое Ан-2? Это же почти как твоя «Золотая»… А он мечтал о лайнерах и больших трассах, учиться думал… Еще бы год отработал на Крайнем Севере — послали бы на курсы.
Илье показалось, будто Саша всхлипнула: колыхнулась ее спина, дрогнули руки…
— Он у тебя героем был, — тихо сказал Рогожников, — мужественным героем…
— Не утешай, Илья, — твердо произнесла Александра. — Он был просто невезучим мечтателем. Это же надо! Единственное дерево было на той горе — и он задел именно его!.. Можно было пройти мимо этой березы, ну, в сантиметре от нее, как обычно бывает! Ему — не повезло… — Она тряхнула головой и выпрямилась. — Не напоминай больше о нем, Илья. Мне тяжело… Я была счастлива…
Сковорода шипела, стреляла брызгами масла, и в кубрике потянуло горелым. Рогожников смущенно огляделся и, виновато сутулясь, шагнул к выходу…
С севера ползли тяжелые, низкие тучи, рябилась, чернея, полая туруханская вода. «Золотая» уверенно резала волну, фарватер был чист, «айсберги» больше не попадались.
«Какая она все-таки женщина! — в который раз восхитился Рогожников, громыхая по палубе. — И одинокая… Никто не подсобит, не защитит, случись что!.. Конечно, на такой работе под суд угодить — раз плюнуть. Тут еще я, дурак, хожу ей настроение порчу. В самом деле, поглядишь на человека, который вот-вот сядет, — самому тошно сделается…»
Илья заглянул в рубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10