— Ее тоже колотило не раз, умная женщина…»
Саша Лунева появилась в Туруханске лет семь назад. Приехала с мужем, молодым пилотом Ан-2, откуда-то с Урала. Рогожников иногда зимой встречал их на улице и чуть завидовал. Летчик ходил в собачьих унтах, в меховой куртке нараспашку и в любое время года — в фуражке. Высокий, ладный, по?цыгански смугловатый и веселый. Саша рядом с ним выглядела снежной королевой: белая шуба, песцовая шапочка и лицо белое, с румянцем от мороза. Так уж издавна повелось во всех северных поселках: жены летчиков, капитанов, геологов почему-то были самыми красивыми, самыми приятными, будто их специально отбирают где-то и отдают в жены мужественным людям. Саша работала продавцом в универмаге, все время на людях — так сказать, «на ветру». Туруханские парни иногда заходили в магазин просто поглядеть на нее, без нужды спрашивали какой-нибудь товар, терлись возле ее прилавка, пряча в воротник небритые подбородки. Она же равнодушно глядела мимо и, наверное, думала о своем «летуне».
Спустя три года ее муж разбился. Из-за низкой облачности он прижимал самолет к земле и, пересекая Тунгуску, упал на вершину высокой горы, зацепившись крылом за единственную росшую там березку. Он был еще жив после падения, так как смог выбраться из кабины и уползти метров на сто от самолета. Но очень долго не могли отыскать место падения, так как он несколько отклонился от курса. В поселок его привезли с землей, судорожно зажатой в кулаках, и между пальцев торчали сухие, колючие травинки…
Рогожникова сразила эта смерть. Ему чудилось в ней что-то героическое, необыкновенное, какая-то невыносимая жажда жизни была у этого парня до самого последнего мгновения.
Есть же на земле, думал он, какие-то недосягаемые люди. Они и летать умеют, и жены у них красивые, и умирают они вот так, на лету.
Не прошло и года, как по Туруханску разнеслось, будто вдова пилота уже окручивает мужиков в поселке. То с одним видели, то с другим. Ворчали бабы: мужиково тело не остыло еще, а она крутится уже. Рогожников не верил и однажды с тещей своей из-за этого поругался. Сплетни, конечно, не обошли и Сашу Луневу, но она как-то стойко относилась к ним, не огорчалась, не пряталась от злых глаз и языков, как думалось Илье, а ходила в кино и даже на танцы. Но скоро все-таки уехала в Совречку, где Рогожников встретил ее уже в должности завскладом. «Довели человека! — сказал он теще. — Начесали языки — убегать от вас пришлось! Что за люди, никакого житья от вас!..»
«Умная женщина, — размышлял капитан, пошевеливая штурвалом, чтобы не образовалась продольная качка на короткой штормовой волне. — Взяла и уехала и теперь живет спокойно… Мне тоже надо было: как началась эта заваруха — укатить в Игарку. И провались они все здесь. Витьку бы взял с собой. Прожил бы! Вырулил!..»
«Золотая» уверенно рассекала серые, тяжелые волны, пропал за кормой свежевыкрашенный бакен на «стрелке», потом и сам Туруханск подернулся мглистой дымкой. Встречный ветер бил в деревянную рубку, заставляя вздрагивать ее, — казалось, она вот-вот раздуется, как рубаха на ветру, и сползет тугим шаром в воду. Навстречу, вверх по Енисею, ползли огромные и равнодушные к шторму самоходки типа «река — море», лениво давая световую отмашку. С них доносилась музыка, полоскалась на ветру вместе с бельем, развешанным на корме. Лунева провожала встречные суда взглядом и о чем-то тихо вздыхала. В рубке заметно теплело. Типсин, видимо, успевал бегать в кубрик из машинного отделения и кочегарить печку. Рогожников снял дождевик и остался в старом, засаленном пиджаке, надетом поверх свитера. Ему вдруг захотелось приветствовать гудком каждую встречную баржу и чтобы ему отвечали тоже, но по опыту он знал — не ответят, хоть лопни. Маленькая самоходка с желтой, крупной надписью «Золотая» вызывала у капитанов больших судов улыбку либо полное безразличие. А еще к тому же рявкни гудком — так засмеют вообще. Поэтому капитан молчал и только поглядывал на кнопку сирены. Самоходка терялась в пространстве разлива, и от этого Рогожников спешил скорее войти в устье Турухана. Здесь, среди низких, затопленных берегов, он сразу почувствовал себя линкором, ворвавшимся в тихий пролив. Сразу как-то выросла «Золотая», раздавшись в длину и ширь, и рубка стала выше, и голос гудка басовитым и мощным. Илья разогнул спину и выпрямился.
— Хорошо-то как, черт, а?! — сказал он и улыбнулся. — Сейчас попрем!
Из-за поворота неожиданно вывалился «Вячеслав Шишков», желтая тупоносая самоходка тысячетонного водоизмещения. «Шишков» дал отмашку, и Рогожников, прижавшись поближе к кустам, не удержался, с удовольствием надавил кнопку сирены. «Золотая» трубно гуднула, вспугивая ворон с прибрежных кустов, и эхо понеслось вдоль стремительного по-весеннему и широкого Турухана. Желтый «Шишков», гордо подняв нос по причине пустых трюмов, молча проследовал мимо, оставляя за собой крутую, секущую волну.
— У-у, выпучил глаза, несешься… — проворчал Илья. — Чего тебе в Турухане надо?..
— В Фарково ходил, — предположил появившийся в дверях рубки Вася Типсин. — Полез же, черт…
Лунева грустно взглянула на Илью и погладила рукав мятого капитанского пиджака.
— Эх, Илья, — проронила она, — говорю же тебе: не по себе дерево рубишь.
— Да ну… — буркнул Рогожников. — Наглый, как танк, собака…
Типсин чему-то ухмыльнулся.
— Идите в кубрик, — предложил он. — Я там картошки с салом нажарил…
— Гляди, плавник попадается, — предупредил Илья, передавая штурвал Типсину. — А то потеряем винт.
— Ла-адно… — нехотя бросил рулевой и как игрушку крутанул штурвал. — Не слепошарый…
В кубрике было жарко, иллюминаторы запотели и «плакали». На узеньком столике между двумя рундуками стояла черная обгорелая сковорода, прикрытая эмалированной плошкой, банка с солеными огурцами, лежало несколько белых тугих головок чеснока и хлеб. Александра осмотрела стол и решительно поднялась на палубу.
— Идем со мной! — бросила она Илье. — Открой мне трюм.
— Зачем это? — не сообразил Рогожников. — Чего?
— Такое питание тебе там еще надоест, — отрезала она. — Ты хоть здесь поешь как человек.
Сердце у капитана дрогнуло.
— Где — там?.. — глухо спросил он.
— Где-где… — смягчая тон, проговорила Александра. — В тюрьме.
Илья прикусил губу и полез наверх. От ее прямоты стало не по себе, но слова ее, решительная забота тронули за живое: поешь как человек… Он не был сильно голоден, да и почти не голодал никогда. В другой раз бы, наверное, и отказался от казенных продуктов. Однако сейчас материнское желание Александры подкормить его было таким дорогим и необходимым для Ильи, что он виновато и одновременно благодарно протянул:
— Не беспокойся, Саш, я и так бы…
Она не слушала его. Спустившись в трюм, Лунева взяла пустой ящик и пошла по проходу. Ловко оторвав картонную крышку с коробки, бросила в ящик несколько банок сгущенки, затем достала круг сыру, несколько поленьев колбасы, тушенки, сухого молока и бутылку спирта.
— Помоги-ка, — сказала она, стараясь выломать доски у ящика с яйцами. — Глазунью жарить будем. Ты любишь?
— Ага, — согласился Илья и махом сорвал крышку. — Я их и сырыми, и всмятку, и всяко люблю!
Затрещало масло в сковородке, запах жареной колбасы наполнил тесноту кубрика. Появился на столе тертый сыр с чесноком и майонезом, желтые шпроты в оливковом масле, тресковая печень, аккуратно намазанная на хлеб, разогретая в кастрюле тушенка. Александра хлопотала у печки с хозяйской любовью и умело. «Во женщина, — думал Ильи, окончательно разогревшись в кубрике, — пилотам дурные не попадают. Не то что моя…»
Он осекся и вздохнул. Лида тоже готовила неплохо, и в доме всегда было что поесть. Это когда теща ушла от них, Лида одна не стала успевать, и часто приходилось варить ребятишкам и себе ужин. Витька и Любашка «помогали», вертелись под ногами, тащили кто кусок сырой картошки, кто рыбу, тоже что?то жарили в игрушечной посуде и нещадно разливали воду по полу…
Рогожников отряхнулся от воспоминаний и стащил с себя пиджак. Рейс начинался неплохо. В самом деле, чем там кормят? Да известно, баландой. Рулевой, плававший с Ильей до Типсина, бывал в тех местах, рассказывал. Кислая капуста да картошка неразрезанная в кипятке. Вот тебе и борщ. А на второе овсянка или кирзуха…
— Добрая ты, Саша… — сказал он ласково и тихо, — и красивая…
Она стрельнула на него озорными глазами. Лицо раскраснелось, румянец пылал на щеках.
— Я помню, ходил на тебя смотреть, когда ты в универмаге работала, — признался он, — а сам уже женатый был… Так, тянуло поглядеть на красавицу…
— А жена у тебя что, не красивая? — спросила Александра и рассмеялась. — По-моему, ничего она!
— Да так… — махнул рукой Илья. — Злая больно…
Они сели за стол друг против друга, Александра налила спирт в стаканчики, подняла свой.
— Давай, — сказала, — за удачу.
Самоходка в это время резко сбавила ход и гулко кликнула сирена. Илья в два прыжка очутился на палубе. Фарватер был свободен и чист, но сквозь ветровое стекло Типсин махал Рогожникову, призывая к себе. Хватаясь за леера, капитан пошел в рубку.
— Чего?
— Ты это, Илья, ты сиди там, — сказал Василий, отчего-то улыбаясь и подмигивая. — Хошь — спи, хошь — так отдыхай, а я постою за тебя.
— Ну гляди… — проронил Рогожников, в который раз за сегодняшний день удивляясь заботе и чуткости своей команды к себе. — Только за давлением масла следи, чтоб не перегреть нам двигатель.
— Да я что?.. — рулевой стукнул себя в грудь.
Илья возвратился в кубрик и сразу окунулся в тепло, в аппетитные запахи. Александра встретила его настороженным взглядом.
— Порядок! — доложил Рогожников и сел с нею рядом. — Так будем идти — на ночь остановимся выше Фаркова!
Они выпили, и капитан набросился на еду. Пустые тарелки только отлетали. Когда с закусками было покончено, Александра выставила сковороду с колбасой и яйцами и подлила в стаканчики.
— Я думаю, мы с тобой сдружимся, Илья, — вместо тоста серьезно произнесла она. — Мне не хочется оставлять тебя в такое время одного… Я знаю, что такое одиночество…
Чтобы как-то заглушить смущение и растерянность, Илья хватанул стопку залпом и уткнулся носом в рукав. «От женщина… — окончательно тронутый участием Саши, думал он, — конечно, сама настрадалась — дай бог, понимает. Летчика-то ее сколь лет уж нету, а она замуж не выходит. А еще болтали ходили про нее, сволочи!..»
— Ты, Илюша, не унывай! — подбадривала она. — Успеешь еще погоревать и наплакаться. Знаешь, как говорят: хоть день, да мой! Тебе этих дней не очень много осталось, так что живи как тебе захочется!
Рогожников неожиданно обнял ее и прижал ее светлую, маленькую головку к своей груди. Саша безропотно поддалась, однако притихла настороженно и робко.
— Эх, Сашка, Сашка… — пробормотал Илья, глядя стекленеющими глазами в угол кубрика. — Если бы не эта… Если бы… Как мне ребятишек жалко! Витька за мной гоняется, все на самоходку просился. И Любашка тоже…
— Ну-ну… — Она высвободилась и откинула волосы назад. — У тебя свитер насквозь пропотел… Тебе что, переодеться не во что?
— Вещи-то есть, — не сразу сказал он, — да они все… там остались. Не ходить же мне туда переодеваться. Раз пошел, так на меня там поднялись, милицию вызвали… Я подарки детишкам сунул да бежать. Она же выкинула их мне вслед, зараза! — Рогожников грохнул по столу кулаком и скрипнул зубами. — Ну ладно, я тогда сдуру бегал с ружьем-то. Да и не за ней я побежал-то… При чем здесь теперь ребятишки? Я же отец им! Кем бы ни был, а отец! Ну ты скажи, так ведь?
— Так-так, — согласилась Александра. — Правильно. Для своих детей в любом случае отец. Пусть она здесь не темнит… Ты что же, и в суд так собрался идти?
— Как? — не понял Илья.
— Ну, в этом грязном свитере, — пояснила Саша, — и в болотных сапогах.
— А что? — Рогожников напрягся. — Нельзя? Выгонят?
— Нет-нет, оттуда тебя не выгонят! — рассмеялась она. — Только надо обязательно одеться поприличнее. Хороший костюм, рубашку, галстук. Понимаешь, это много значит, как ты будешь там выглядеть. Увидишь, как твоя Лида оденется! Как королева… Это очень важно, Илья. Если ты как бич припрешься туда — сразу будет ясно, кто что стоит.
Рогожников вспомнил, как он ходил в суд по вызову прокурора. А потом еще раз к своему адвокату ходил. Дворик в суде чистенький, дорожки выметены, травка уже пробивается, березки рядками посажены. Подивился он еще тогда, вроде учреждение такое суровое, а чистота вокруг — окурок выбросить неудобно, словно на игровой площадке в детском саду. И прокурор, и защитник — оба люди аккуратные, чистоплотные. Он же, Рогожников, притащился туда прямо с самоходки, в дождевике, в грязных сапогах, уселся на стул и свою мятую фуражку на колено натянул. Теперь ясно, почему так исподлобья смотрел прокурор, думал Илья, и всё какие-то странные вопросы задавал: целился ли Рогожников, когда в воздух стрелял? А чего целиться-то, если в воздух палишь? Поднял стволы да ахнул… Так и не понял Илья, к чему клонил прокурор, но зато сейчас понял, что разговор с ним мог бы идти и по-другому, оденься он поприличнее.
— Ишь ты! — задумчиво сказал Илья. — А ведь верно! Я как расчет получу по приезде — обязательно в магазин схожу.
— С адвокатом своим разговаривал? — спросила Александра. — Как он защищать тебя будет, не говорил?
— Не-е, он только спрашивал, — вздохнул Рогожников, — да ругался на меня. Я так понял, что бестолковый он… Мать ему соболя носила, хороший кот, давно в сундуке у нее валялся. Тайком от меня понесла, так он не взял. Я думаю, от этого он злой на меня. Мать тоже, чего полезла с этим соболем?.. Без него он все глазами сверкал, а теперь вообще не защищать, а обвинять начнет.
— Не начнет, — заверила Лунева. — Ты вот что. По возвращении сходи-ка к моей сестре. Расскажи ей про все, она адвоката хорошо знает и переговорит с ним. Сестра у меня человек влиятельный и большая умница. Понял? Скажи, я просила.
— Ладно… — неуверенно сказал Илья.
— И не печалься! — подбодрила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10