Но вернемся на нашу площадку. К сожалению, мы вынуждены сообщить странный факт: никто из людей, больше всех заинтересованных в том, чтобы найти Королеву-Малютку, не сдвинулся с места; мадам Нобле наводила порядок в стаде своих ошарашенных овечек, Медор в растерянности взирал на Лили, а та, согнувшись и закрыв глаза, казалось, полностью утратила способность не только действовать, но и думать.
Один за другим на площадку приходили сторожа и те, кто добровольно бегал к воротам. Привратники ничего подозрительного не заметили.
Лили подняла глаза: кто-то рядом с ней произнес имя Королевы-Малютки.
– Она спряталась, – ласково проговорила несчастная мать, – забралась в дупло дерева и устроила там себе гнездышко.
«Окаменелость» встала со скамьи и удалилась. Все видели, как сей почтенный старец на ходу вынул из кармана платок и вытер глаза.
Зрелище было на редкость трогательное. Медор со слезами в голосе воскликнул:
– Если сегодня мы не отыщем Королеву-Малютку, завтра она непременно умрет!
– Кто-нибудь знает женщину, которая крутила веревку? – внезапно спросил кто-то из толпы.
Мадам Нобле вздрогнула, а Медор прямо-таки подскочил.
– Так кто же она, кто? – раздалось со всех сторон. Человек, задавший вопрос, вышел на середину площадки и заявил:
– Ну и злюшее же у нее было лицо!
Один из ребятишек робко сказал:
– Она дала Королеве-Малютке кусочек яблочного сахара.
А другой добавил:
– Когда солдаты кинулись к женщинам, та старуха обняла Королеву-Малютку и протянула ей пряничного человечка. Королева-Малютка очень обрадовалась и попросила показать ей пансионеров.
Тремя ударами локтей Медор рассек толпу; со всех ног он рванулся на улицу Бюффон.
Один из сторожей записал приметы Королевы-Малютки и женщины, крутившей веревочку, а затем объяснил мадам Нобле, что ей надо делать, чтобы помочь полиции напасть на след ребенка.
– Запомните, – прибавил сторож, – пока вы не поймете, что нельзя сидеть, сложа руки, вам девочку не найти!
– Черт побери! – раздалось десятка два голосов. – Ну и странные же существа эти няньки!
– Но я же отвечаю и за других малышей… – извиняющимся тоном пробормотала мадам Нобле.
– А сама мать! Что за черт! Когда теряешь ребенка… – зашумела толпа.
Взгляд Лили случайно упал на одного из говоривших. У того кровь застыла в жилах, и он в страхе попятился.
– Должна вам сказать, – заявила толстая женщина, державшая на руках щенка, – у меня никогда не было детей, но если бы они у меня были, я бы никогда не доверила их какой-то прогулочнице!
– Ах! – в отчаянии воскликнула мадам Нобле. – Какой ущерб моему делу нанесет это похищение!
И бросив на Лили весьма недобрый взгляд, добавила:
– Ну давайте же, милочка, шевелитесь! На вашем месте я бы уже давно была у комиссара.
Но Лили не тронулась с места. Она откинула со лба волосы и тихо произнесла:
– Все эти люди прячут ее от меня… Я же хорошо знаю, что она не потерялась.
Однако в мозгу молодой женщины явно происходила напряженная работа: большие синие круги под глазами Лили стали более темными, хрупкое тело то и дело сотрясала дрожь.
Через несколько минут она с трудом поднялась и, шатаясь, двинулась вперед. Люди расступались, давая ей дорогу; не знаю, что произошло, но многим вдруг показалось, что теперь, когда рассудок молодой женщины окутался туманом, ее удивительная красота стала по-детски трогательной, и в эту минуту Лили напомнила всем пропавшую Королеву-Малютку.
– Как же она похожа на свою дочь! – прошептала мадам Нобле; слова ее были подхвачены сотней приглушенных голосов.
В Париже занимательное зрелище может родиться даже на пустом месте. Однако сегодняшний спектакль был весьма необычным и не имел совершенно ничего общего с разными дурацкими сценами. Не было ни жуткого шума, ни плача, ни крика, но все, кому довелось присутствовать при разыгравшейся трагедии, покидали место действия в состоянии мрачном и подавленном. С той минуты, как Лили поднялась со своей скамьи, в глазах оставшихся зрителей вспыхнуло горькое любопытство.
Те, кто знал Королеву-Малютку, без устали рассказывали, какой она была красивой, веселой и ласковой, и как радостно было наблюдать за ней, когда она играла с другими детьми, казавшимися ее верными подданными.
Разумеется, Лили ничего не слышала. Она шла, стараясь ступать как можно тише, словно собиралась застать кого-то врасплох. Ее бескровные губы кривились в улыбке, горькой – и в то же время шутовской.
Я уже говорил и теперь хочу только повторить: зрелище было душераздирающим и совершенно не походило на обычные уличные сценки.
Лили ушла недалеко. Остановившись у первого же дерева, оказавшегося у нее на пути, она утомленно прислонилась к шершавому стволу.
Затем, держась за дерево руками, женщина быстро обошла его кругом.
Глаза ее горели безумным огнем: казалось, Лили не сомневалась, что найдет за этим деревом свою дочь.
Убедившись, что за деревом никого нет, женщина медленно покачала головой и отправилась к следующему дереву.
Воцарилась тишина. Многие плакали.
И за вторым деревом – никого. Отерев пот со лба, Лили дрожащим голосом позвала:
– Жюстина, доченька моя!
И не теряя надежды, поспешила к третьему дереву. Она шла и со слезами в голосе говорила:
– Ну послушай меня, Жюстина, я не хочу больше играть… ты же всегда жалеешь меня, когда мне плохо.
Возле третьего дерева стоял смуглолицый мужчина. Те, кто внимательно наблюдал за Лили, теперь заметили, что бородач был еще более бледен, чем несчастная женщина; словно зачарованный, этот человек неотрывно смотрел на Глорьетту.
При приближении молодой женщины он шаг за шагом начал отступать, по-прежнему не спуская с нее пристального взгляда.
Лили приблизилась к дереву и обогнула его; тут силы покинули ее, и она медленно опустилась на траву, продолжая твердить:
– Я больше не хочу играть, я больше не хочу играть… Ах! Как я страдаю!
В эту минуту сквозь толпу пушечным ядром вновь пролетел Медор. Пот градом катился по его лицу.
Он бросился на смуглокожего мужчину, растерянно смотревшего на Лили, яростно схватил его за шиворот и заорал:
– Это он! Сторож узнал его! Этот тип разговаривал с похитительницей детей! Если никто не поможет мне арестовать его, я сам это сделаю!
VIII
ТОЛПА
Настоящее имя Медора было Клод Морен. Нельзя сказать, чтобы он им особенно гордился; прозвище же было дано ему начальником приюта для найденышей.
Медор был превосходной пастушеской собакой; скорей всего, он просто не был способен ни к чему другому. У матушки Нобле он получал пятнадцать су в день и бесплатный завтрак. По вечерам Медор трудился у себя в комнате, зарабатывая еще пять су тем, что прокалывал дырки в ремнях. Эти деньги шли на оплату жилища. Точнее будет сказать, что платил он только за землю, на которой стоял дом, комната же, находившаяся под самой крышей, на седьмом этаже здания по улице Моро, была собственностью Медора.
Когда-то этот дом принадлежал дирекции конюшен Национальных Арен, где Медор служил подметальщиком. Он был на хорошем счету у начальства, и когда стены расположенной под самой крышей каморки окончательно обветшали, ее предоставили в полное распоряжение Медора; он привел комнатку в порядок, отремонтировал стены, залатал дыры в потолке, вычистил и обставил крохотное помещение; как всякий домовладелец и солидный человек, имеющий собственность, он дорожил своим жилищем и всем своим маленьким хозяйством.
Когда в присутствии Медора начинали обсуждать проекты улучшения городской планировки и толковать о сносе старых, обветшавших домов, он мгновенно хмурился, поскольку боялся, что его жилище будет разрушено.
Он был привязан только к своей комнатке и никогда никому не улыбался, кроме Королевы-Малютки.
Когда кто-то вспомнил о незнакомой женщине, любезно предложившей покрутить веревку, Медора внезапно осенило. Разумеется, тонкого наблюдателя из него бы не вышло, но, как у хорошего сторожевого пса, у него был отличный нюх; в ту минуту, когда Медор бросился бежать, рассекая толпу, он был уверен, что напал на след похитительницы детей.
По мере того, как в памяти Медора всплывали черты той женщины, таинственная старуха казалась ему все более и более подозрительной. Разумеется, Медор не знал, что можно «сделать себе лицо», но неестественный цвет мучнистой кожи, слишком резкие морщины, словом, все, что можно было заметить из-под чепчика этой особы, виделось ему теперь гораздо более отчетливо, чем тогда, когда странная женщина стояла рядом с детьми.
В голову Медору пришла оригинальная мысль. Сторожа могли не обратить внимания на ребенка, но столь карикатурная особа не могла проскользнуть незамеченной.
Он быстро обежал все ворота, на ходу спрашивая каждого встречного, не видел ли он девочку, хорошенькую, как куколка, с длинными кудрями, выбивавшимися из-под шапочки; этого ангелочка вела за руку старуха в чепце с синей вуалью.
Вопросы Медора долго оставались без ответа; наконец, возле маленькой калитки, выходящей на улицу Кювье, как раз за зданием дирекции парка, бравый сторож принялся хохотать, услышав первые же слова Медора, которые тот повторял, как заученный урок.
– Вот уж действительно странная особа, – сквозь смех проговорил сторож, – а уж как она пичкала малышку печеньем, это надо было видеть!
Медор замер, с трудом переводя дыхание.
– Куда они направились? – спросил он.
– Они сели в проезжавший мимо фиакр, и тот рысью помчался к площади Сен-Виктор… И что самое смешное, им здорово помог один штатский, такой хорошо одетый господин в тонкой сорочке, смуглый, как мулат, с черной седеющей бородой. Взглянув на ребенка, он было попытался преградить им дорогу, но старушенция быстро поставила его на место, да еще так вызывающе вскинула руку, презрительно помахав ею перед его носом! Дамочка словно хотела сказать: верните-ка лучше свой должок, голубчик! И, ясное дело, господин мгновенно раскошелился: я, во всяком случае, думаю, что если бы не он, особе в чепце нечем было бы заплатить за фиакр.
И сторож, не переставая смеяться, повернулся к Медору спиной, продолжая восклицать:
– Бывают же шутники!
Медор в раздумье топтался на месте. У него не было ни единого шанса догнать фиакр. Как узнать, в какую сторону он направился, выехав с улицы Кювье? Медор встрепенулся и бросился назад, в рощу, – посоветоваться.
Добежав до площадки, Медор огляделся – и первым, кого он увидел, был смуглокожий мужчина, который не сводил завороженных глаз с Лили.
Внешность этого человека в точности соответствовала описанию, данному сторожем; Медор, пылая благородным гневом, с разбегу бросился на бородача и вцепился в него, как коршун в добычу.
Мужчина даже не подумал сопротивляться. Краска прихлынула к его лицу; он удивленно и даже с некоторой застенчивостью взирал на толпу.
Толпа, слава Богу, не оставила этот взгляд без внимания. Новая коллизия чрезвычайно понравилась ей. Теперь заурядное происшествие превращалось в подлинную драму, и возбужденных зрителей буквально лихорадило от любопытства.
Прошу заметить, что болезненное любопытство наших парижан не мешает им проявлять сострадание и иные добрые чувства. Ни в одной другой стране мира горе героев мелодрамы не заставляет проливать столько слез, сколько льется в парижских театрах.
Когда же трагедия разыгрывается под открытым небом, на площади, на первый план сразу выступают смешные стороны драматического действа, а, значит, появляется новая возможность получить удовольствие от увлекательного зрелища.
Все смотрели на незнакомца и удивлялись, как это до сих пор никто его не заметил… Как охотно писали в романах тех лет, «на лице его лежала печать рока»! Во всяком случае, внешне он совершенно не походил на тех мужчин, которых каждый день во множестве встречаешь на улице.
Матушка Нобле заговорила первой:
– У этого чужестранца и вправду злобный вид!
– А, главное, хитрый! – добавила дамочка, явившаяся в сад без кавалера; голос ее звучал весьма дружелюбно.
– Ну и красавец же мужчина! – заметила другая особа, чей возраст явно перевалил за сорок.
– У него злые глаза! – испуганно воскликнула молоденькая работница.
Какая-то нянька сокрушенно добавила:
– Ох, кого только не увидишь в Париже!
Малыши уже считали смуглолицего мужчину людоедом и смотрели на него широко раскрытыми от страха глазами.
И только Лили, эта несчастная мать, даже не взглянула на бородатого господина. С потухшим взором она недвижно сидела возле дерева. Губы ее шевелились, однако с них не слетало ни звука; впрочем, по их движению многие догадались, что она повторяла имя дочери: Жюстина.
Толпа, окружавшая незнакомца, сумевшего, наконец, вырваться из рук Медора, становилась все гуще; неожиданно бородач заговорил; сильный акцент сразу выдал в нем иностранца, но никто не брался определить, откуда же этот человек родом.
– Отпустите меня, я не собираюсь бежать! – произнес чужеземец.
Его глухой голос звучал сурово и торжественно.
– Разумеется, он никуда не убежит! – воскликнул мальчишка ростом чуть ниже солдатского сапога. – Отсюда сейчас и мышь не ускользнет!
– С ним все ясно, – заметила матушка Нобле, – он возместит все убытки – да еще с процентами.
– Но зачем ему девочка? – спросил какой-то простак из второго ряда.
– Маленькие дети часто нужны богатым семьям, – со знанием дела важно заявила молоденькая работница. – Особенно когда приходится улаживать дела с наследством.
– Или сохранить благородное имя, – заметила ее соседка. – Да чего уж там, об этом все знают.
– Не говоря уж о том, – подзуживала дама без кавалера, – что эта молоденькая мамаша хороша как ангел, и негодяй вполне мог стянуть ребенка, чтобы заставить маменьку быть посговорчивее.
Подобная мысль явно пришлась собравшимся по вкусу. По толпе пронесся шорох, предвещающий обычно бурные аплодисменты. Отныне смуглый и – что еще хуже! – чернобородый иностранец окончательно превратился в глазах зевак в мелодраматического злодея, которого они с успехом вывели на чистую воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61