– Донт юу уори, мойся себе. – Но не удержалась добавить: – Влади. – Правда, очень тихим голосом.
Люпус услышал и не рассердился. Женщина, что с нее взять. Любит оставлять за собой последнее слово. А что ворчит, так им, бабам, положено ворчать. Доля у них такая, женская. А так у него не нее обид нет – хозяйственная, готовит вкусно, детей обихаживает, да и в постели до сих пор хороша. И, проходя мимо, он добродушно хлопнул ее по выпуклой попке.
И она расцвела от этой нехитрой ласки, разбудила детей и постучала в ванную:
– Люп! Ты там не утонул? Все на столе.
– Иду, иду, – благодушно отозвался муженек.
Он стоял перед огромным, во всю стену, зеркалом, рассматривая свою обнаженную фигуру. Несмотря на несколько грузный живот, он все еще выглядел неплохо. Тугие бедра, покрытые блестящей, пепельной шерстью, глубокая грудная клетка с мощными легкими прирожденного стайера, гибкие передние лапы, мощная шея, срастающаяся с плечами, на которых сидит остромордая сухая голова. Такому экстерьеру позавидовала бы любая элитная овчарка!

***

Рэда проснулась рано. Хотя легла поздно.
Есть преимущество пятнадцатилетней девчонки перед всеми взрослыми. И пила вчера, и на дискотеке до полночи пробыла, и еще больше часа в подъезде с мальчиком тискалась, (и так ему ничего особенного не позволила), и накурилась до отрыжки, а вот проснулась, как певчая птичка, с солнышком, приняла ванну горячую, кофейку попила с ватрушкой и готова вновь допоздна скакать жеребенком.
– Рэда Хэт, – прозвучал надтреснутый голос мамаши, – ты не забыла, что тебе сегодня к бабушке надо?
Мамка обращалась к ней полным именем, что означало ее недовольство дочерью. Впрочем, по утрам мамахен всем была недовольна: слишком ярким солнцем, бьющим в промытые стекла, слишком громкой музыкой Рэдиного мага, бьющей ее по ушам, слишком жесткой постелью, на которой все ночь безуспешно умащивала свое тощее тело одинокая женщина, слишком длинным днем, который будет тянуться еще дольше, так как дочь уйдет к бабке и ей не на ком будет срывать свое раздражение этой, слишком тоскливой жизнью
– Нет, конечно, – звонко ответила Рэда, пританцовывая под самый модный шлягер этого сезона с ватрушкой во рту.
«Сайка моя, я твой пончик, – с изумительным мастерством выводил рулады молодежный кумир, – булка моя, я твой кончик…»…
– Сделай тише! – безуспешно попыталась перекричать электронику мать.
Дочка услышала и сделала громче.
Бархатный тембр кумира сменила известная певица с голосом густым, как скисшее молоко. Комочки свернувшейся белой жидкости в нем заменяла легкая картавость – бардиха явно воображала себя четырехлетней девочкой. Правда, было одно несоответствие – четырехлетний ребенок не мог владеть столь сексуальной тематикой.
«Возьми меня всю, возьми мое тело, – ворковала певица, – возьми мои губы своими губами, я очень хочу, нахально и смело, твою оплести поясницу ногами…
– Рэда, – прорвался все же мамин вопль, – не забудь про бабушку!
– Шюэ! Шюэ синг! – гаркнула девочка и добавила тихонько: – Шьит, глупая мутер.
Ей было не до препираний. Наступал самый ответственный момент этого (как и любого другого) утра перед выходом на улицу – макияж. Если бы индейские вожди могли наблюдать сейчас за Рэдой, они замерли бы в благоговейном почтении. Сам Чингачгук, Большой Змей стоял бы на цыпочках, приоткрыв строгий волевой рот, созерцая священнодействие белолицей девчонки. Да что там вожди! Колдуны и шаманы – лучшие специалисты по боевой раскраске воинов склонили бы голову перед мастерством белокожей гринго.
Осторожно подрагивая в такт очередного музыкального шедевра ногой (только самой ступней и очень осторожно) Рэда наносила на свое свежее личико разнообразные краски. Светлые бровки внезапно потемнели и угрожающими скобками нависли над глазницами. Белесые ресницы, мило опушавшие голубые глазки, совсем потерялись под их зловещей чернотой. Но Рэда не дала их в обиду. Неуловимыми движениями она прошлась по ресницам особой щеточкой и те вмиг стали длинными и еще более мрачными, чем брови. Но это было только начало.
Нежная, персиковая кожица век подверглась специальной обработке тенями, в результате чего приобрела цвет старого и унылого трупа, хорошо вылежавшего в прозекторской. Губы же примерили несколько расцветок: от фиолетово-синего до оранжевого. Но Рэда не относилась к консервативной части молодежи. Кроме того, она обожала контрасты. Поэтому она применила помаду цвета свежей артериальной крови, что в сочетании с подглазьями и цыганской яркостью бровей и ресниц создало контраст максимальный. Теперь у любого нормального человека Рэдино лицо вызывало стойкую ассоциацию с необычайно довольным собой и только что закончившим трапезу вампиром. Причем, вампиром достаточно юным, но склонным к гурманству.
Рэда с большим удовлетворением посмотрела на себя в зеркало. Наклонила голову по-птичьи и еще посмотрела. Встала, повернулась и посмотрела немного сверху.
– Рэда! – приглушенно донесся до нее материн голос.
«Я люблю тебя за это, – удачно продолжил магнитофон, – я люблю тебя за то…
– Что с карманами пальто, – подхватила девочка, взглянув на часы. Время близилось к полудню, а ей еще предстояло выбрать украшения и одеться, что тоже требовало не мало времени. Хотя и не столько, сколько макияж.
А про бабушку она не забыла. Она любила бабулю. На расстоянии.
Когда бабушка жила с ними, Рэда сама себе напоминала несчастную компьютерную игрушку – тамагошу (на санскрите: тамагуна – невежество). Ту игрушку, которую некоторые ненормальные выращивают, как живую. Не успевала девочка встать с кровати, как ловила на себе внимательный взгляд старушки. За доли секунды та успевала просчитать необходимые действия, предписываемые ребенку в ближайшее время, и приступала к рекомендационному монологу.
– Так, – говорила энергичная бабуля, прерывая рэдины потягушки, – сейчас мыться, в душ, да не забудь почистить зубы. Долго под душем не стой, я уже накрываю на стол. Ботинки твои я помыла, все самой надо делать, ты же так и будешь ходить в грязных…
В это время девочка ускользала в ванную, но, вернувшись, минут через тридцать, она заставала бабулю в полной речевой готовности.
– Все стынет, сколько можно мыться! Не лезь в шкаф, твои джинсы я постирала, они еще не высохли. Как это зачем, это ты можешь ходить в нестиранных целую неделю. И не спорь! Одень другие, а эти высохнут к обеду. Придешь обедать и переоденешься. Почему это ты не придешь обедать?! Что это еще значит?! Я не для того всю жизнь, всю здоровью тебе отдала, чтоб ты питалась где попало сухой булкой! И нечего сидеть там, в училище этом допоздна. Я узнавала, училище в девять закрывается, а ты возвращаешься в одиннадцать. Где это, спрашивается, ты шатаешься?! Ты знаешь, как называют тех, кто шляется, где попало? Шлюхами!..
Бабушка всегда говорила громко и категорично. Любое возражение она воспринимала, как личную обиду. А обижаться она умела виртуозно.
Но Рэда бабушку все равно любила. Особенно нынче, когда видела ее только по выходным.
Она вздохнула, взглянула на часы и начала примерять серьги, пытаясь делать это быстро и прекрасно осознавая, что быстро не получится.

***

Охотники не хотели просыпаться, но Старший охотник со звучным именем Джёок вынудил их. Он и сам встал с трудом, сразу поспешил к запрятанной с вечера чекушке, тяжело заглотнул ее, закурил через силу, отошел немного и выстрелил в потолок из маузера. По непонятной причине он предпочитал это устаревшее оружие и с большим трудом доставал к нему патроны.
Коллеги вставали под аккомпанемент хриплых матюгов, вяло отбрехивались, шарили по закромам. Каждый имел собственный резерв и теперь заглатывал его, косясь на товарищей недоверчиво и мрачно.
Они вообще пили угрюмо, пытаясь забыться, уйти в иллюзорной мир от крови и грязи, составляющие их повседневную работу. Борьба с преступностью, уничтожение опасных для общества хищников, опасный, но трудный долг – все это оставалось красивыми словами. А на деле была кровь и был постоянный запах мертвечины. И – шкуры, которые они дарили начальству или, если шкура была плохо выделана, продавали через комиссионный магазин любителям экзотики. Шкуры тоже плохо пахли.
Второй охотник сказал Третьему охотнику:
– Может, пивка организуем?
– А кто пойдет?
– Разыграем.
– Давай, время еще вагон. Джёок, ты будешь?
– Буду, – сказал Старший охотник, – пиво буду, но не пойду.
– Ну, конечно, – процедил Третий охотник, – начальник, сбоку чайник.
Он достал потрепанные карты и они с напарником начали разыгрывать скорбный путь в пивной ларек.
– Я какой недавно фильм видел! – оживился Второй охотник. – Про каталу. Как ему стиру верную подсказали, да накололи.
– Когда я научу тебя правильно разговаривать. Ты не уголовник, мы с уголовниками боремся, ты работник правоохранительных органов. Хоть сейчас и перестройка, но слова Феликса не перестраиваются. Помнишь слова?
– Ты имеешь ввиду Феликса Бочку, из ГАИ? – неуверенно спросил Второй.
– Какое ГАИ!? С кем мне приходится работать, Шьит! Дзержинского я имею ввиду. Чекиста. Того, кто сказал, что у работников правоохранительных органов должна быть трезвая голова, хорошее сердце и чистые руки. Ты руки сегодня мыл?
– Когда мне их было мыть?
Вот, и рожа с утра уже пьяная.
– А сам-то, сам! – не выдержал подчиненный. – Ты, будто, не похмелялся!
– Похмелялся. Но руки мыл. Я каждое утро руки мою. И сердце у меня хорошее, недавно кардиограмму снимали в больничке, так и сказали: удивительно, печень заразная, а сердце – хоть куда…
– Не заразная, а циррозная, – некстати вмешался Третий охотник. У меня такая же. Это у всех, кто много пива пьет, цирроз развивается.
– А это чё, вредно? – поинтересовался Второй.
– Чё тут вредного, у моего кума тоже цирроз, ему уже под шестьдесят. Каждое утро начинает с пива, а вечером без бутылки белой за стол не садится. И здоров, как бык племенной. Два мешка сахара запросто несет.
– Какого, кубинского или краснодарского? – проявил осведомленность Старший охотник.
– Ты чё, краснодарского! – возмутился рассказчик, – Краснодарский и дурак унесет. Кубинский, по 85 кило каждый. Ишь ты – краснодарский. Краснодарский-то по 45, его и дурак унесет!
Было видно, что неуместное упоминания легких краснодарских мешков почему-то очень его обидело. И он долго бы еще ворчал на эту тему, защищая здоровье циррозного кума, но Старший, вдруг, вспомнил про основную тему разговора.
– Ты меня не сбивай, – сказал он категорически, – меня не собьешь. Ты запомни, что нельзя на воровском жаргоне изъясняться. Надо говорить не стиры, а листики или по литературному – карты, не наколол, а подставил, обманул, не катала, а шулер, крутяга, шпрот. А что там дальше то было?
– Ну, что, – оживился Второй, – там вообще много всего было. Бабка была, старорежимная еще, кликуха – Княгиня. Она ему на эти листики и дала наколку. Десятка, говорит, сперва придет, потом туз, а последняя – дама. Как раз очко, двадцать одно, значит. Ну, и бери банк. Клёвый фильм. Одно плохо – поют много. Правда, одна песня блатная. Три карты, три карты, три карты…
– Послушайте, – возмутился Третий охотник, – за пивом кто-нибудь пойдет? Скоро уже на облаву, а мы еще не похмеленные.
– Ты и пойдешь, – невозмутимо сказал Второй, незаметно передергивая колоду, – много говоришь, потому и проиграешь.
Он скинул карты и открыл их. Выигрыш был явный.
– Сан оф э битч! – пробормотал аполог здорового кума. – Деньги давайте, я вчера платил.
Он ушел, а Второй покосился почему-то на умывальник. Казалось, что ему хочется вымыть руки, но какие-то сомнения бередят его неуклюжий мозг.
– Слушай, – сказал он, – ты про этого Феликса точно знаешь?
– Даже кино видел, – уверенно ответил Старший. – Он все время в шинели ходил, длинной такой. Его, даже, сам Ленин уважал. Когда этот Дзержинский попал в засаду, то Ленин сразу позвонил туда и говорит, что если сейчас же Феликса не отпустите, то буду расстреливать каждый час по десять человек ваших.
– А откуда он их взял, чтоб расстреливать?
– Так это же Ленин, Пахан всех большевиков! Он перед этим целый Съезд арестовал. Всех, кто из других партий. Он крутой был, вроде Ельцина. Чуть что не так, сразу латышских стрелков вызывает и ставит всех на уши.
Старший охотник любил поговорить. Одно время он работал в ГАИ и прославился «Инструкцией по вождению легкового автомобиля». Начиналась эта брошюра так:
«Посадка в автомобиль
1. 1. Открыть дверцу автомобиля.
1. 2. Перенести центр тяжести на левую ногу.
1. 3. Придерживаясь левой рукой за открытую дверцу или крышу автомобиля, перенести правую ногу и тело вовнутрь.
1. 4. Убрать левую ногу с асфальта.
1. 5. Закрыть дверцу.
1. 6. Кистью правой руки взять ключ зажигания…».
Он еще долго мог продолжать свою лекцию по истории партии, но вернулся Третий охотник. До ларька было всего – ничего, да и смотался он, ясно, не пешком, а на оперативном джипе. Кроме двух баллонов пива он прихватил вяленой рыбки. И спустя минуту рты у всех оперов были заняты…
С жалобным звуком порвалась струна. Кот отбросил гусли и опустился в позу, более привычную для кошачьих, – на все лапы. Наваждение кончилось. Я стряхнул с рубашки рыбью чешую и раздраженно плюнул через перила. Снизу вновь раздалось оханье и проклятье. Такое впечатление, что все лысые собрались под моим балконом.

15. Детективный парадокс

Настоящий дурак не может смеяться над настоящим дураком. Один из них – обязательно фальшивый.
Адам Смит

– Послушай, Бе, – сказал я проникновенно. – У тебя писательский талант. Может, ты мне надиктуешь детективчик, а я его продам? Издательство «Магриус» давно испытывает дефицит авторов.
Не надо было мне этого говорить. Правда, раскаялся я позже, когда узнал, что буквально через минут тридцать после этой фразы в издательство пришла толпа авторов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40