https://wodolei.ru/catalog/accessories/
«Комет», – появилась надпись, – убойная сила!»
На канале ТВ-6 лектор в очках рассказал мне поучительную историю:
«Приятельница убеждает купить очищающую водоросль „Нептунус“, говорит, что эта ярко-зеленая веточка поглощает всякие вредные вещества, и радионуклиды, и газ радон, и токсины… Заманчиво, конечно, но прежде чем отдать кровные 50 тысяч, хотелось бы знать, насколько целебно это растение».
Помните загадку-розыгрыш про селедку «Что это длинное зеленое висит на стене и пищит?» История с «Нептунусом» такая же «загадка». Никакое это не растение, а безжизненные полипы. Почему они зеленые? ' Потому что покрасили. Почему написано что поглощают вредные вещества. Чтобы поверили и купили. А поскольку мы в разные заморские чудеса верим безоговорочно, и на этот раз розыгрыш вполне удался: мертвые раскрашенные полипы красуются в квартирах и солидных офисах. И все ждут, когда «чудо в горшочке» оздоровит окружающую среду и избавит от таких «монстров», как радиация, радон и тяжелые металлы. Зря ждете. Лучше заведите хлорофитум хохлатый. Достоверно доказано это растение способно поглощать из окружающего воздуха различные вредные примеси. Причем чем их, примесей, больше, тем ему, хлорофитуму, лучше. Скажем, он прекрасно чувствует себя на кухне, «питаясь» продуктами горения газа и углекислотой. А взамен отдает чистый кислород. Без всяких розыгрышей.
ТНТ я включать не стал, эта программа в последнее время стала настолько агрессивной и вульгарной, что я ее стер из памяти телевизора. Поэтому я включил СТС. Там тоже был серьезный «вещатель»:
«Бульонные кубики, – говорил он, – нельзя даже назвать пищевым продуктом. Дело в том, что в каждом бульонном кубике, как и в приправе „Вегета“, содержится глютамат натрия (мононатриевая соль глютаминовой кислоты).
Глютамат известен еще как концентрат вэйдзин. При растворении в щелочной среде (соде или бикарбонате соды) он выделяет вредный газ. А после длительного подогрева при температуре +1500 С становится ядовитым.
Кстати, посчитайте, сколько кубиков бросает телевизионная «мама» в кастрюлю средней емкости? От такого количества концентратов пища станет не только ядовитой, но и сверхсоленой. Обычно даже одного кубика на такой объем много. Наверное, ее семья обладает изощренным вкусом, если аппетитно хлебает подобное варево!»
Я вернулся на ОРТ. Все же надо было досмотреть КВН. Там шли последние секунды рекламы:
«Иголки „Для шитья в ручную“ Колюбинского игольного завода, Рузский р-н, Московской обл. Арт с 32-275 ТУ-3-1643-88 – это иголки, которые ржавеют через две недели после покупки. Не дорого – 24 рубля».
«Колбаса студенческая, дешевая. Полезна для страдающих избыточным весом или заболеваниями сердечно-сосудистой системы. Ни грамма мяса – крахмал и соевая масса».
«Икра красная и черная белковая. Натуральный вкус пластиковых шариков. Цены вас приятно удивят».
Ужасное подозрение возникло у меня. Я осмотрелся. Так и есть, на шкафу сидел рыжий кот. Морда у него была счастливая.
– «Наша публика так еще молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце ее не находит нравоучения. Она не угадывает шутки, не чувствует иронии… Она еще не знает, что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь место; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое и тем ни менее смертельное, которое под одеждой лести наносит неотвратимый и верный удар… Довольно людей кормили сладостями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины», – сказал кот. – Знаешь, кто это написал?
– Слушай, – сказал я, – это ты с рекламой творишь? Не смешно, знаешь?
– Ты что, еврей? – спросил кот.
– Почему еврей? – смешался я.
– Вопросом на вопрос отвечаешь. Так кто это написал?
– Откуда я знаю.
– Лермонтов. Михаил Юрьевич. Герой нашего времени. Предисловие.
– Да ну! Здорово! Но ты ушел от ответа.
– И от бабушки ушел, и от дедушки ушел.
Кот спрыгнул на пол, сотворил миску с какой-то розовой кашицей и начал есть.
– Твоя миска на кухне, – сердито сказал я. – Что это за гадость ты ешь?
– Миска – понятие относительное, – оторвался Ыдыка Бе от еды, – это высоковитаминная смесь. У твоего кота небольшой авитаминоз. Неправильно его кормишь.
– Я ему даю овощи, не жрет.
– С детства надо было приучать. Я тебе напишу рецепт этой смеси, она пахнет привлекательно для кошек.
Я задумчиво посмотрел на Ыдыку Бе. Совершенно бесполезно с ним строить прямолинейный разговор. Псих он и есть псих. А тут еще инопланетный… Пойди разберись, что там у него в голове. И телепатии я лишен.
– Послушай, – неизвестно почему вспомнил я старый разговор, – ты говорил, что время неизменно. А как же практические эксперименты. Доказано, что в быстро летящем космическом корабле время течет медленней?
– Почему медленней? – вновь оторвался Бе от миски.
– Ну как, почему. Опыты ставили. На часах там меньше времени проходило, чем на контрольных, земных. И другие опыты были. Я не физик, подробно объяснить не могу.
– Корабельные часы показывали время в корабле. Земные – на земле. Естественно, что время разное. Время – величина постоянная, но по отношению к той вселенной, в которой оно существует. Корабль – отдельная вселенная со своим временем. На Солнце, например, время тоже отличается от земного. Да и твое личное время отличается от моего личного. Время постоянно для каждого мира и мирка. Сперва определи, какой мир ты имеешь ввиду, потом спорь.
Я попытался осмыслить идею множество вселенных, миров и мирков. Ничего не получилось.
– Но часы-то одинаковые?… – задал я полувопрос.
– Разные, – тот час ответил Бе, – они меняются вместе с изменением мира, в который попадают. По часам в твоем мире наш разговор продолжается две минуты тридцать семь секунд, по моим – двенадцать секунд, по часам, расположенным на Солнце – две микросекунды. И это на вашем Солнце, а Солнц только в этой Галактике множество.
– Ты меня совершенно запутал, – сказал я, жалея, что вообще задал этот вопрос. – Ты лучше скажи, эту твою рекламу все видели, или только я один?
– Каждый видит то, что хочет увидеть, – сказал кот, забрал миску в зубы и ушел, задрав хвост, на кухню.
В голове появилось изображение плачущей мышки. Я возликовал, похоже телепатия проснулась.
«Спасибо Бе», – подумал я в сторону кухни.
Мышка утерла слезы и засмеялась. Передо мной листик с четким шрифтом. Я подумал, что это пресловутый рецепт витаминизированной еды, но там были стихи.
Все дороги, да дороги…
Вдоль дороги у реки
Поселилися бульдоги
И дрянные старики.
Старики коренья сушат,
А бульдоги берег рушат.
Ни пройти там,
Ни проехать:
Не съедят – заговорят.
Всему миру на потеху
Старики в реке сидят.
Кофе пьют,
Сухарь макают
В речку, полную мальков,
Ничего не понимают
В сочинении стихов.
А бульдоги вдоль дороги
Застолбили все пути,
Очень толстые бульдоги,
Ни проехать, ни пройти.
Старики коренья сушат,
А бульдоги берег рушат.
Ты что, Бе, – спросил я, радуясь восстановленному дару, – в поэзию ударился. Я тоже в детстве написал стихотворение, хочешь прочту?
Возникло изображение хотения. Я никогда не читал стихи телепатически, но ничего, получилось.
Вышел я на улицу
И увидел курицу.
Я спросил у курицы:
– Ты чего на улице?
И сказала курица:
– Я того на улице,
Что другие курицы
Тоже все на улице.
В голове возникло изображение молотка, превращающегося в кувалду. Похоже, Бе неплохо стал ориентироваться в людском обществе.
32. История господина Брикмана (Калининград, Народный суд)
В науке нет широкой, столбовой дороги. И только тот достигнет ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам.
К. Маркс
Если в коридоре воняет мышами, стулья для посетителей разномастные и пошарканные, двери скрипят, а в одной из комнат на стене герб России, – это значит, что вы попали в народный суд города Калининграда Точное указание на географическое расположение вовсе не значит, что в других судах иначе
.
Тут все народное: и стулья, и мыши, и судьи, и подсудимые.
Когда-то профессор защищал докторскую диссертацию. Он остро помнит подсчет шаров – а ну, как черных окажется больше и его провалят. Ожидание было мучительным, профессор постарел тогда от переживаний. Но разве могут идти в сравнение те, жалкие потуги на переживания, по сравнению с тем, что профессор испытывал сейчас. Суд, народный и справедливый суд, последняя надежда избавиться от незаслуженного наказания!
Сегодняшнему дню предшествовало многое. Но все кошмары пребывания в тюрьме, в чужом и странном обществе, в чужом теле, наконец (хотя профессор не мог не признать, что молодое и крепкое тело Гоши имело перед его старым телом ряд преимуществ), смягчались надеждой на временность их существования. Профессор надеялся, что именно в суде он сможет доказать свою непричастность к преступлениям Гоши, что именно суд, в отличие от нахального следователя, сможет проанализировать все факты и признать профессора – профессором, пусть даже в иной оболочке.
Правда, тут у профессора возникали некоторые подозрения. Марксистское мышление Дормидона Исааковича напоминало ему, что сознание вторично. Следовательно, за материальные проступки материального объекта – Гошиного тела – ответственность должно нести оно же, а пребывание в данный момент в этом теле иного сознания не меняло его вины.
Но профессор старался не вдаваться в философские нюансы. Он считал себя, и вполне справедливо, иным человеком, ибо его сознание вселилось в преступное тело уже после совершения оным преступления. Профессор же во всех случаях был не более, чем жертвой. Причем, жертвой двойной. Ему даже вспомнилось зачем-то знаменитое сталинское «дети за родителей не отвечают». Он не знал, как эта цитата может ему помочь на суде, но на всякий случай держал ее в памяти.
Профессор вышел из «воронка» и Гошино тело уверенно пронесло его по скрипучим половицам народного суда. Конвоир отстегнул наручники, профессора усадили за невысокий загончик для подсудимых, зал наполнился скучающими бабками, любящими бесплатные развлечения, появились и люди знакомые, университетские, но Дормидон Исаакович сдержал себя, понимая, что выкрики грубого мужлана ничего не скажут коллегам, и сберегая энергию аргументов до заключительного боя за справедливость – до суда.
Сердце профессора дрогнуло, когда он увидел скорбное лицо Гульчары Тагировны. Но тут раздался негромкий, старческий голос секретаря:
– Встать, суд идет.
И профессор оторвал взгляд от любимого лица и встал. И почувствовал, что ему страшно хочется в туалет. Он, естественно, сдержал этот глупый и вызывающий порыв своего желудка, порыв вдвойне неподходящий ни к месту, ни к времени. Но лицо его сморщилось, глаза прикрылись и, услышав разрешение садиться, он сел и сжался в комок, пытаясь унять желудочные спазмы.
«Что же это такое я съел вчера? – думал он сосредоточенно. – Вроде ничего особенного. Так, была отоварка, печенье ели, халву, сало, маргарин. Чифир утром пили. С карамельками. Все, вроде, свежее было…».
За всеми этими мыслями профессор упустил начало судебного заседания и очнулся только от обращенного к нему вопроса:
– Подсудимый, вы согласны с составом суда или имеете отводы?
– Конечно, согласен, какие могут быть отводы, – суетливо привстал со скамьи Дормидон Исаакович. – Даже в мыслях не имею выражать сомнения к составу нашего народного…
– Достаточно, – прервал его жесткий женский голос. – Суд вас понял. С места без разрешения суда не вставайте, на вопросы можете отвечать сидя. Ваша фамилия?
– Брикман.
– Подсудимый, не вводите суд в заблуждение. Ваша фамилия Бармалеенко, зовут Георгий Георгиевич, 1948 года рождения. Так?
– Уважаемые товарищи народные судьи, – громко и торжественно заявил Дормидон Исаакович. – Я хотел бы сделать заявление. Суд введен в заблуждение нерадивым следователем и чудовищной метаморфозой, происшедшей со мной…
– Подсудимый, извольте обращаться к суду без фамильярности. Говорите «граждане судьи». Вы хотите отказаться от показаний, данных во время следствия? Они были даны вами под нажимом, следствие применяло недозволенные приемы?
– Ну, если быть объективным, следствие было несколько претенциозным. Но суть не в этом, уважаемые коллеги, простите, граждане судьи. Я имею ввиду, что личность подследственного не была в должной мере идентифицирована.
– Суд не понимает вас, гражданин Бармалеенко. В деле есть заключение комиссии психоневрологического диспансера, никаких отклонений психики не обнаружено. Вы признаны здоровым, а следовательно, вы ответственны перед законом. Вы что, настаиваете на вторичной судмедэкспертизе?
Дормидон Исаакович вспомнил, что его действительно возили в психиатрическую больницу. Дюжий врач с красными глазами кролика просмотрел его документы, радостно заулыбался и сказал:
– Здравствуй, Гоша. Ты у нас старый знакомый. Ну, как? Пьешь по-прежнему?
– Что вы имеете в виду? – начал было профессор.
– Ничего, ничего, – успокоил его врач. – Мы тебя все любим. Крокодильчики зеленые по рубашке бегают, знаю. Только не стряхивай их мне на стол. Все, Гоша, все. От 62-й никуда не денешься, самосвал-то угнал по-пьяне. Будешь лечиться, не переживай. Ну поглотаешь антабус – тебя не убудет. Вон, какой здоровый. Привет теще.
Врач дохнул на профессора перегаром и конвой увез его обратно в тюрьму. Значит, это была экспертиза? Кто бы мог подумать!
– Я хотел бы пояснить… – начал было профессор, но его прервали.
– Суд не нуждается в ваших пояснениях. У суда нет оснований не доверять мнению экспертов. Вы признаны здоровым психически. Хронический алкоголизм не является причиной для признания вас недееспособным.
Профессор взглянул, наконец, на судей. Председатель, толстая дама с заметными усиками, брезгливо листала толстый том его дела. Народные заседатели, что с удивлением отметил профессор, были ему знакомы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
На канале ТВ-6 лектор в очках рассказал мне поучительную историю:
«Приятельница убеждает купить очищающую водоросль „Нептунус“, говорит, что эта ярко-зеленая веточка поглощает всякие вредные вещества, и радионуклиды, и газ радон, и токсины… Заманчиво, конечно, но прежде чем отдать кровные 50 тысяч, хотелось бы знать, насколько целебно это растение».
Помните загадку-розыгрыш про селедку «Что это длинное зеленое висит на стене и пищит?» История с «Нептунусом» такая же «загадка». Никакое это не растение, а безжизненные полипы. Почему они зеленые? ' Потому что покрасили. Почему написано что поглощают вредные вещества. Чтобы поверили и купили. А поскольку мы в разные заморские чудеса верим безоговорочно, и на этот раз розыгрыш вполне удался: мертвые раскрашенные полипы красуются в квартирах и солидных офисах. И все ждут, когда «чудо в горшочке» оздоровит окружающую среду и избавит от таких «монстров», как радиация, радон и тяжелые металлы. Зря ждете. Лучше заведите хлорофитум хохлатый. Достоверно доказано это растение способно поглощать из окружающего воздуха различные вредные примеси. Причем чем их, примесей, больше, тем ему, хлорофитуму, лучше. Скажем, он прекрасно чувствует себя на кухне, «питаясь» продуктами горения газа и углекислотой. А взамен отдает чистый кислород. Без всяких розыгрышей.
ТНТ я включать не стал, эта программа в последнее время стала настолько агрессивной и вульгарной, что я ее стер из памяти телевизора. Поэтому я включил СТС. Там тоже был серьезный «вещатель»:
«Бульонные кубики, – говорил он, – нельзя даже назвать пищевым продуктом. Дело в том, что в каждом бульонном кубике, как и в приправе „Вегета“, содержится глютамат натрия (мононатриевая соль глютаминовой кислоты).
Глютамат известен еще как концентрат вэйдзин. При растворении в щелочной среде (соде или бикарбонате соды) он выделяет вредный газ. А после длительного подогрева при температуре +1500 С становится ядовитым.
Кстати, посчитайте, сколько кубиков бросает телевизионная «мама» в кастрюлю средней емкости? От такого количества концентратов пища станет не только ядовитой, но и сверхсоленой. Обычно даже одного кубика на такой объем много. Наверное, ее семья обладает изощренным вкусом, если аппетитно хлебает подобное варево!»
Я вернулся на ОРТ. Все же надо было досмотреть КВН. Там шли последние секунды рекламы:
«Иголки „Для шитья в ручную“ Колюбинского игольного завода, Рузский р-н, Московской обл. Арт с 32-275 ТУ-3-1643-88 – это иголки, которые ржавеют через две недели после покупки. Не дорого – 24 рубля».
«Колбаса студенческая, дешевая. Полезна для страдающих избыточным весом или заболеваниями сердечно-сосудистой системы. Ни грамма мяса – крахмал и соевая масса».
«Икра красная и черная белковая. Натуральный вкус пластиковых шариков. Цены вас приятно удивят».
Ужасное подозрение возникло у меня. Я осмотрелся. Так и есть, на шкафу сидел рыжий кот. Морда у него была счастливая.
– «Наша публика так еще молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце ее не находит нравоучения. Она не угадывает шутки, не чувствует иронии… Она еще не знает, что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь место; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое и тем ни менее смертельное, которое под одеждой лести наносит неотвратимый и верный удар… Довольно людей кормили сладостями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины», – сказал кот. – Знаешь, кто это написал?
– Слушай, – сказал я, – это ты с рекламой творишь? Не смешно, знаешь?
– Ты что, еврей? – спросил кот.
– Почему еврей? – смешался я.
– Вопросом на вопрос отвечаешь. Так кто это написал?
– Откуда я знаю.
– Лермонтов. Михаил Юрьевич. Герой нашего времени. Предисловие.
– Да ну! Здорово! Но ты ушел от ответа.
– И от бабушки ушел, и от дедушки ушел.
Кот спрыгнул на пол, сотворил миску с какой-то розовой кашицей и начал есть.
– Твоя миска на кухне, – сердито сказал я. – Что это за гадость ты ешь?
– Миска – понятие относительное, – оторвался Ыдыка Бе от еды, – это высоковитаминная смесь. У твоего кота небольшой авитаминоз. Неправильно его кормишь.
– Я ему даю овощи, не жрет.
– С детства надо было приучать. Я тебе напишу рецепт этой смеси, она пахнет привлекательно для кошек.
Я задумчиво посмотрел на Ыдыку Бе. Совершенно бесполезно с ним строить прямолинейный разговор. Псих он и есть псих. А тут еще инопланетный… Пойди разберись, что там у него в голове. И телепатии я лишен.
– Послушай, – неизвестно почему вспомнил я старый разговор, – ты говорил, что время неизменно. А как же практические эксперименты. Доказано, что в быстро летящем космическом корабле время течет медленней?
– Почему медленней? – вновь оторвался Бе от миски.
– Ну как, почему. Опыты ставили. На часах там меньше времени проходило, чем на контрольных, земных. И другие опыты были. Я не физик, подробно объяснить не могу.
– Корабельные часы показывали время в корабле. Земные – на земле. Естественно, что время разное. Время – величина постоянная, но по отношению к той вселенной, в которой оно существует. Корабль – отдельная вселенная со своим временем. На Солнце, например, время тоже отличается от земного. Да и твое личное время отличается от моего личного. Время постоянно для каждого мира и мирка. Сперва определи, какой мир ты имеешь ввиду, потом спорь.
Я попытался осмыслить идею множество вселенных, миров и мирков. Ничего не получилось.
– Но часы-то одинаковые?… – задал я полувопрос.
– Разные, – тот час ответил Бе, – они меняются вместе с изменением мира, в который попадают. По часам в твоем мире наш разговор продолжается две минуты тридцать семь секунд, по моим – двенадцать секунд, по часам, расположенным на Солнце – две микросекунды. И это на вашем Солнце, а Солнц только в этой Галактике множество.
– Ты меня совершенно запутал, – сказал я, жалея, что вообще задал этот вопрос. – Ты лучше скажи, эту твою рекламу все видели, или только я один?
– Каждый видит то, что хочет увидеть, – сказал кот, забрал миску в зубы и ушел, задрав хвост, на кухню.
В голове появилось изображение плачущей мышки. Я возликовал, похоже телепатия проснулась.
«Спасибо Бе», – подумал я в сторону кухни.
Мышка утерла слезы и засмеялась. Передо мной листик с четким шрифтом. Я подумал, что это пресловутый рецепт витаминизированной еды, но там были стихи.
Все дороги, да дороги…
Вдоль дороги у реки
Поселилися бульдоги
И дрянные старики.
Старики коренья сушат,
А бульдоги берег рушат.
Ни пройти там,
Ни проехать:
Не съедят – заговорят.
Всему миру на потеху
Старики в реке сидят.
Кофе пьют,
Сухарь макают
В речку, полную мальков,
Ничего не понимают
В сочинении стихов.
А бульдоги вдоль дороги
Застолбили все пути,
Очень толстые бульдоги,
Ни проехать, ни пройти.
Старики коренья сушат,
А бульдоги берег рушат.
Ты что, Бе, – спросил я, радуясь восстановленному дару, – в поэзию ударился. Я тоже в детстве написал стихотворение, хочешь прочту?
Возникло изображение хотения. Я никогда не читал стихи телепатически, но ничего, получилось.
Вышел я на улицу
И увидел курицу.
Я спросил у курицы:
– Ты чего на улице?
И сказала курица:
– Я того на улице,
Что другие курицы
Тоже все на улице.
В голове возникло изображение молотка, превращающегося в кувалду. Похоже, Бе неплохо стал ориентироваться в людском обществе.
32. История господина Брикмана (Калининград, Народный суд)
В науке нет широкой, столбовой дороги. И только тот достигнет ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам.
К. Маркс
Если в коридоре воняет мышами, стулья для посетителей разномастные и пошарканные, двери скрипят, а в одной из комнат на стене герб России, – это значит, что вы попали в народный суд города Калининграда Точное указание на географическое расположение вовсе не значит, что в других судах иначе
.
Тут все народное: и стулья, и мыши, и судьи, и подсудимые.
Когда-то профессор защищал докторскую диссертацию. Он остро помнит подсчет шаров – а ну, как черных окажется больше и его провалят. Ожидание было мучительным, профессор постарел тогда от переживаний. Но разве могут идти в сравнение те, жалкие потуги на переживания, по сравнению с тем, что профессор испытывал сейчас. Суд, народный и справедливый суд, последняя надежда избавиться от незаслуженного наказания!
Сегодняшнему дню предшествовало многое. Но все кошмары пребывания в тюрьме, в чужом и странном обществе, в чужом теле, наконец (хотя профессор не мог не признать, что молодое и крепкое тело Гоши имело перед его старым телом ряд преимуществ), смягчались надеждой на временность их существования. Профессор надеялся, что именно в суде он сможет доказать свою непричастность к преступлениям Гоши, что именно суд, в отличие от нахального следователя, сможет проанализировать все факты и признать профессора – профессором, пусть даже в иной оболочке.
Правда, тут у профессора возникали некоторые подозрения. Марксистское мышление Дормидона Исааковича напоминало ему, что сознание вторично. Следовательно, за материальные проступки материального объекта – Гошиного тела – ответственность должно нести оно же, а пребывание в данный момент в этом теле иного сознания не меняло его вины.
Но профессор старался не вдаваться в философские нюансы. Он считал себя, и вполне справедливо, иным человеком, ибо его сознание вселилось в преступное тело уже после совершения оным преступления. Профессор же во всех случаях был не более, чем жертвой. Причем, жертвой двойной. Ему даже вспомнилось зачем-то знаменитое сталинское «дети за родителей не отвечают». Он не знал, как эта цитата может ему помочь на суде, но на всякий случай держал ее в памяти.
Профессор вышел из «воронка» и Гошино тело уверенно пронесло его по скрипучим половицам народного суда. Конвоир отстегнул наручники, профессора усадили за невысокий загончик для подсудимых, зал наполнился скучающими бабками, любящими бесплатные развлечения, появились и люди знакомые, университетские, но Дормидон Исаакович сдержал себя, понимая, что выкрики грубого мужлана ничего не скажут коллегам, и сберегая энергию аргументов до заключительного боя за справедливость – до суда.
Сердце профессора дрогнуло, когда он увидел скорбное лицо Гульчары Тагировны. Но тут раздался негромкий, старческий голос секретаря:
– Встать, суд идет.
И профессор оторвал взгляд от любимого лица и встал. И почувствовал, что ему страшно хочется в туалет. Он, естественно, сдержал этот глупый и вызывающий порыв своего желудка, порыв вдвойне неподходящий ни к месту, ни к времени. Но лицо его сморщилось, глаза прикрылись и, услышав разрешение садиться, он сел и сжался в комок, пытаясь унять желудочные спазмы.
«Что же это такое я съел вчера? – думал он сосредоточенно. – Вроде ничего особенного. Так, была отоварка, печенье ели, халву, сало, маргарин. Чифир утром пили. С карамельками. Все, вроде, свежее было…».
За всеми этими мыслями профессор упустил начало судебного заседания и очнулся только от обращенного к нему вопроса:
– Подсудимый, вы согласны с составом суда или имеете отводы?
– Конечно, согласен, какие могут быть отводы, – суетливо привстал со скамьи Дормидон Исаакович. – Даже в мыслях не имею выражать сомнения к составу нашего народного…
– Достаточно, – прервал его жесткий женский голос. – Суд вас понял. С места без разрешения суда не вставайте, на вопросы можете отвечать сидя. Ваша фамилия?
– Брикман.
– Подсудимый, не вводите суд в заблуждение. Ваша фамилия Бармалеенко, зовут Георгий Георгиевич, 1948 года рождения. Так?
– Уважаемые товарищи народные судьи, – громко и торжественно заявил Дормидон Исаакович. – Я хотел бы сделать заявление. Суд введен в заблуждение нерадивым следователем и чудовищной метаморфозой, происшедшей со мной…
– Подсудимый, извольте обращаться к суду без фамильярности. Говорите «граждане судьи». Вы хотите отказаться от показаний, данных во время следствия? Они были даны вами под нажимом, следствие применяло недозволенные приемы?
– Ну, если быть объективным, следствие было несколько претенциозным. Но суть не в этом, уважаемые коллеги, простите, граждане судьи. Я имею ввиду, что личность подследственного не была в должной мере идентифицирована.
– Суд не понимает вас, гражданин Бармалеенко. В деле есть заключение комиссии психоневрологического диспансера, никаких отклонений психики не обнаружено. Вы признаны здоровым, а следовательно, вы ответственны перед законом. Вы что, настаиваете на вторичной судмедэкспертизе?
Дормидон Исаакович вспомнил, что его действительно возили в психиатрическую больницу. Дюжий врач с красными глазами кролика просмотрел его документы, радостно заулыбался и сказал:
– Здравствуй, Гоша. Ты у нас старый знакомый. Ну, как? Пьешь по-прежнему?
– Что вы имеете в виду? – начал было профессор.
– Ничего, ничего, – успокоил его врач. – Мы тебя все любим. Крокодильчики зеленые по рубашке бегают, знаю. Только не стряхивай их мне на стол. Все, Гоша, все. От 62-й никуда не денешься, самосвал-то угнал по-пьяне. Будешь лечиться, не переживай. Ну поглотаешь антабус – тебя не убудет. Вон, какой здоровый. Привет теще.
Врач дохнул на профессора перегаром и конвой увез его обратно в тюрьму. Значит, это была экспертиза? Кто бы мог подумать!
– Я хотел бы пояснить… – начал было профессор, но его прервали.
– Суд не нуждается в ваших пояснениях. У суда нет оснований не доверять мнению экспертов. Вы признаны здоровым психически. Хронический алкоголизм не является причиной для признания вас недееспособным.
Профессор взглянул, наконец, на судей. Председатель, толстая дама с заметными усиками, брезгливо листала толстый том его дела. Народные заседатели, что с удивлением отметил профессор, были ему знакомы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40