Обыкновенные люди их ни за что не найдут, однако нельзя допускать, чтобы эти твари размножались и дальше.
– Ты думаешь, они будут, другие гнезда?
– Уже есть. На севере, далеко от владений Дантена. Отсюда можно заключить, что причина этих явлений – не политика смертных.
– Сидерея связана с многими из нас, вот и попросим ее…
– Сидерея умирает, – тихо сказал Коливар.
– То есть как? – поразился Фадир.
– Ее жизнь подошла к своему естественному пределу. Как бы мы ни старались ее поддерживать, природа свое возьмет.
– Она знает?
– Думаю, пока нет. Но запас жизни в ней ограничен, и каждое колдовское деяние, которое она совершает по нашей просьбе, убавляет его. Когда ее не станет, мы лишимся важного звена в нашей сети – быть может, незаменимого. Если ты тем не менее полагаешь, что без нее нам в этом деле не обойтись, я готов выслушать твои доводы.
– Нет-нет, – покачал головой Фадир. – Ты прав. Она нам нужна для другого. Надо, наверное, и об этом оповестить братство?
– Ее любовников, – кивнул Коливар, снова скривив губы в сухой улыбке. – Наше причудливое сообщество держится на одной смертной женщине и ни на чем больше, исключая разве что наше взаимное недоверие.
– Если вы правы относительно икетов и их поведения, – сказал Сула, – всем магистрам придется объединиться, как объединилось колдуны и ведьмы во дни Великой войны.
– Я знаю немало магистров, готовых скорее совокупиться с пожирателем душ, чем работать совместно с другими, – отрезал Коливар. – Будем надеяться, что у нас не возникнет нужды ставить их перед таким выбором. Ты затронул Великую войну, но позволь напомнить тебе, что ведьмы тогда пожертвовали собой и погибли все до единой.
– Вряд ли они захотят повторить то же самое теперь, когда на свете есть мы, – согласился Фадир.
– И вряд ли найдутся магистры, готовые их заменить. Если у нас с ними и есть что-то общее, так это нежелание умирать. Стало быть, надо позаботиться, чтобы до этого не дошло, верно? – Коливар обхватил себя руками, словно простой смертный. – Я лично не желал бы повторения Темных Веков. А они непременно настанут в случае нашего поражения, можете не сомневаться на этот счет.
– Оповещением займусь я. – Фадир отступил на шаг и поднял руку, собираясь отправиться в путь, но Коливар остановил его.
– Скажи им, чтобы убили своих консортов. Они поймут. Рыжеволосый магистр склонил голову в знак согласия, вечерний сумрак вокруг него замерцал – и лишь холодное завихрение осталось там, где он только что был.
Настала тишина, расчерченная длинными тенями от заходящего солнца.
– Итак, твои наблюдения? – нарушил молчание Коливар. – Любопытно будет послушать.
– Вы знаете больше, чем нам говорите, – напрямик сказал младший магистр. – Намного больше, такое у меня подозрение. И скорее эти скелеты слезут со своих кольев и пустятся в пляс, чем я из вас это вытяну, если вы сами не пожелаете рассказать.
– Ты всегда был способным учеником… – усмехнулся уголком губ Коливар.
– Значит, я прав? – Сула помолчал и, не дождавшись ответа, задал новый вопрос: – Зачем нужно, чтобы магистры убили своих консортов?
– Так поступают королевские магистры накануне войны. Перед битвой консорта выпивают досуха, чтобы ускорить Переход, и берут нового, чтобы не пришлось искать его в неподходящий момент.
– Так нам предстоит битва? Или это просто меры предосторожности?
Коливар ответил не сразу. Он смотрел в ночь и думал о чем-то другом. Возможно, вспоминал прошлые битвы и видел перед собой будущие.
– Есть вероятность, что горстка икетов избежала гибели в конце Великой войны, – наконец сказал он. – Они, а затем их потомки таились до времени, поэтому мы и не знали, что они выжили.
– А если это не так? Черные глаза впились в Сулу.
– Значит, те, которых мы видим теперь, пришли с севера. Из-за ограждения, которое должно было вечно держать их в плену. И если это так, Сула, если они вправду вышли из-за этого ограждения, то война уже началась. И теперь мы будем сражаться с ними на совершенно иных условиях.
Коливар посмотрел на колья, и Суле показалось, что он вздрогнул. Возможно ли это? В который уже раз учитель пугал своего ученика.
– В той войне у них не было союзников, – тихо завершил Коливар.

Глава 34

Поздней ночью Гвинофар, усталая, возвращалась в свои покои. Хорошо, если эта усталость вызвана беременностью, а не более серьезной причиной. Не тем, что весь дворец провонял гнусным Дантеновым магистром, и самый воздух, насыщенный этим запахом, вызывает у нее тошноту. Всего пару дней назад она говорила себе, что это лишь плод ее воображения, но теперь, после разговора с Рюриком, ее стало тошнить в десять раз сильнее.
У самой двери сопровождавшая ее Мериан оглянулась, и королеве показалось, что та прислушивается к чему-то.
– Что там такое? – спросила ее Гвинофар.
– Мне послышались голоса, госпожа моя, да только кто это может быть в такой час?
Гвинофар, зная по опыту, что служанка не успокоится, пока не разберется во всем до конца, взяла у нее лампу и сказала:
– Ступай посмотри. Я подожду тебя в спальне.
Та, рассыпавшись в извинениях, пошла обратно по длинному коридору. Горе теперь тому, кто, по мнению Мериан, потревожил покой королевы.
Королева, вздохнув, самолично отворила тяжелую дверь, вошла, поставила светильник. Быть может, ей и раздеться самой, не дожидаясь горничной? Нет, не стоит – Мериан расстроится, и придется ее утешать, много раз повторяя, что она ни в чем не провинилась перед своей госпожой. Решив в пользу ожидания, Гвинофар принялась вынимать шпильки из волос, повернулась к кровати… и с криком отпрянула, едва не перевернув лампу.
На кровати лежало что-то маленькое, окруженное расплывшимся темным пятном.
Королева, прислонившись к стене, снова взяла со столика лампу. Рука у нее дрожала, по стенам прыгали тени. Она подошла к кровати и осветила то, что лежало там.
Почтовый голубь.
Тот, которого послала она сама.
Ему разодрали горло, из которого вытекала теперь последняя кровь, пачкая покрывало. Кожаный футляр, так и оставшийся на лапке, вскрыли, письмо исчезло. Птица была еще теплой, кровь не успела свернуться. Значит, ее убили только что – возможно, когда они с Мериан стояли у двери.
Гвинофар смотрела на голубя в ужасе. Крик рвался у нее из груди, но стиснутое горло не пускало его наружу.
– Ваша птичка, я полагаю?
Она обернулась на голос. Говоривший стоял так близко, что королева чуть не рухнула на кровать, попятившись от него.
Костас.
– Мериан! – крикнула она – верней, попыталась крикнуть. Горло по-прежнему отказывалось издавать какие-то звуки.
– Она не услышит, ваше величество. Никто не услышит вас без моего позволения.
Гвинофар так ослабела от страха, что едва на ногах держалась. Дурнота, которую она всегда чувствовала в присутствии магистра, овладела ею с небывалой силой, и она опасалась, что сейчас упадет в обморок. Но вспыхнувший в душе гнев пришел на подмогу, и Гвинофар вспомнила, что она королева.
– Вон из моих покоев! – приказала она. Магистр смотрел на нее не мигая – как ящерица.
– Извольте выслушать, что я скажу, ваше величество. Пока что вы вызвали во мне только легкое раздражение, и это стоило вам гонца. Новые глупые поступки, могущие привести к более серьезным последствиям, были бы крайне нежелательны.
Сердце Гвинофар стучало как молот, но она сделала все, чтобы не показать магистру своего страха.
– Вы говорите со своей королевой, – самым властным своим тоном проговорила она. – Оставаясь на службе у Дантена, вы служите в то же время и мне.
– Ему – в первую голову, ваше величество. И если его интересы будут противоречить вашим, то вас, не прогневайтесь, ждет незавидная участь.
– Я его жена. – В голосе Гвинофар звучала сталь. – Я распоряжаюсь его домом и делю с ним трон. Не вам судить, каким образом я делаю это.
Он протянул руку, словно намереваясь потрепать ее, как ребенка, за подбородок. Гвинофар напряглась, внутри нее шевельнулось что-то темное – что-то, чего она ни разу еще не ощущала.
Рука магистра остановилась, точно наткнувшись на невидимую преграду, и в его глазах, смотревших прежде презрительно и надменно, мелькнуло что-то иное. Неужто страх?
– Не пытайтесь бороться со мной, это безнадежно, – сказал он тихо. – Стоит вам лишь подумать о том, чтобы помешать моим планам или настроить мужа против меня, и я буду предупрежден. Как только вы войдете в покой, где нахожусь я, все ваши замыслы откроются мне с той же ясностью, как если бы вы объявили о них вслух. Ваши сторонники будут столь же явными для моего Глаза, как если бы носили на лбу ваш знак. Вы ничего не сможете от меня утаить.
Она молчала, не доверяя своему голосу, и надеялась только, что стук ее сердца магистру не слышен.
– Ваш муж – могущественный правитель, – продолжал Костас. – Я знаю, что ему предстоит, и веду короля навстречу его судьбе. Таков мой долг. Вы королева, и у вас роль другая. Рожать ему наследников, ублажать его плоть, вести его дом, если вам так угодно. К прочим его делам вы касательства иметь не должны.
То, что таилось внутри нее, поднялось наконец в полный рост. Ужас и ярость слились воедино в душе королевы, голос окреп, лицо застыло.
– Выйдите вон. НЕМЕДЛЯ.
Долгое мгновение он лишь молча смотрел на нее – ожидая, возможно, что она пойдет на попятный. Но Гвинофар, черпая силу в своей ненависти, и бровью не повела. Мой дух – смертельный яд для тебя, магистр. Она не знала, откуда пришли к ней эти слова, но поняла вдруг, что это правда.
– Ты призвала на помощь Силу своих предков, – сквозь зубы процедил Костас. – Хорошо – но знай, за это ты поплатишься жизнью ребенка, которого носишь.
Сказав это, он повернулся и вышел. Как только дверь закрылась за ним, силы оставили Гвинофар, и она с криком рухнула на пол. Слезы, которые она так старалась сдержать при Костасе, полились ручьем, чувства, которые пыталась скрыть, вырвались на волю. Ее била дрожь. Леденящий ужас, раскаленная добела ярость, смятение. Что означали его последние слова? О какой Силе он говорил? Чем эта Сила угрожает ее ребенку?
– Госпожа! Госпожа!
Мериан, упав на колени рядом со своей королевой, обнимала ее, баюкала, утирала ей слезы своим рукавом.
– Что с вами? Он вас обидел?
– Он не может меня обидеть, – выговорила Гвинофар удивительные, но правдивые, как она чувствовала, слова. – Это не в его власти.
– Пусть только посмеет, и я убью его, госпожа, клянусь вам!
– Ш-ш-ш. Успокойся. – Подумать только, как это утешительно: заговаривать чей-то чужой страх, а не свой собственный. – Он уже ушел.
Он не сумел прикоснуться к ней. Он хотел, он тянул к ней руку, но так и не коснулся ее. Что же его остановило?
– Найди мне покой, в котором он никогда не бывал, – распорядилась шепотом королева. – И пусть туда нынче же ночью перенесут мои вещи. Я не стану больше спать в комнате, которую загрязнила собой эта тварь.
– Право, не знаю, моя госпожа… – Мериан с тревогой покосилась на дверь, представив себе, вероятно, как будет поднимать на ноги слуг.
– Кровать тоже должна быть новая. На эту я больше не лягу.
– Как прикажете, госпожа, – вздохнула служанка. Гвинофар решила дождаться новой комнаты в саду, у Копий. Она и спать там ляжет, если придется. Костас к Копьям и близко не подойдет, теперь она это знала точно. Может быть, это и есть та Сила, о которой он говорил? Может быть, он боится богов ее рода, а благодаря им – и ее? Но зачем богам нужно вредить ее нерожденному младенцу?
Мой дух – смертельный яд для тебя, магистр. Я не знаю пока, почему это так, но я видела это в твоих глазах, и я не забуду.

Глава 35

Из всех чародейских препятствий, которые пришлось преодолевать Фадиру, самым досадным было пятое – садовый лабиринт. Такие любят устраивать в больших поместьях, чтобы похвалиться своим богатством. Их зеленые стены – кустарник, подстриженный выше человеческого роста, и вошедшего туда снаружи не видно. Там хорошо прогуливаться под руку с дамой, любуясь красотами садового искусства и никуда не спеша.
Выход из такого лабиринта, как правило, найти нетрудно, но здешний хозяин принял свои меры, и Фадир, как ни колдовал, всякий раз упирался в тупик. Он проблуждал около часа, теряя драгоценное время. Решив наконец, что с него хватит, Фадир собрал свою атру в раскаленный шар и послал в нужную, как ему думалось, сторону. Шар полетел, прожигая в живых стенах уродливые черные бреши. «В салонные игры со мной вздумал играть? Получай!»
Не в самом лучшем настроении Фадир пролез в последнюю дыру и увидел перед собой дом. Никаких препон ему больше, к счастью, чинить не стали. Все предыдущие уже достигли своей цели, заставив его потратить приличную долю магии, и хозяин дома наверняка полагал, что тратить ее без оглядки гость теперь вряд ли захочет. Должен был полагать, если только не повредился умом в изгнании.
Фадиру начинало казаться, что здесь имеет место как раз второй случай.
Ни один слуга не вышел ему навстречу. Души живой не видать. Он пустил колдовской ус, ища Рамируса, и вздохнул с облегчением, когда нашел. Всё эти магические уловки порядком утомили его. Он поднялся по широкой лестнице в помещение вроде библиотеки, выходящее окнами в сад, где он только что был. Сквозь ромбы стекол хорошо виднелась тропа, которую он в порыве злости прожег, и Рамирус, стоя у окна, смотрел на разоренный лабиринт.
– Мог бы левитировать, – заметил хозяин. – Это проще, хотя, конечно, не столь драматично.
– Очень, знаешь ли, хотелось спалить что-нибудь, – ответил Фадир. – Радуйся, что все обошлось кустарником.
Рамирус, хмыкнув, повернулся к нему. Выглядел он почти так же, как в то недавнее время, когда собрал их всех во дворце Дантена. Если пережитые испытания как-то и сказались на нем, заметно этого не было.
– Ко мне сюда нечасто захаживают. А если и заходят, то обычно не дальше сада. Как увидят моих ящеров, так и пропадает всякая охота меня навещать.
– А смертные?
Пронзительные голубые глаза остановились на госте.
– Когда мне бывает нужда в смертных, я сам к ним иду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51