Время отбытия было объявлено, и под него подстраивались с привычной легкостью приученного к дисциплине персонала. События сменяют друг друга, но База номер пятнадцать остается, и никому в голову не приходит, что теперь все должно пойти по-другому. По сути, время отбытия – это своего рода сигнал, по которому все должны одновременно сняться с места и уехать в нужном направлении.
Старшая сестра суетилась и кудахтала, теперь уже не над противомоскитными сетками, значимость коих чрезвычайно упала по сравнению с графиками и расписаниями, которые она постоянно носила с собой и с которыми без конца сверялась во время нескончаемых совещаний с подчиненными ей сестрами, за что они дружно были готовы удавить ее. Теперь, когда конец неумолимо приближался, единственное, чего им по-настоящему хотелось, это проводить как можно больше времени со своими пациентами.
Отделение «Икс» обитало в стороне от оживленной деятельности, в своем маленьком домишке, отстоящем далеко от всех остальных населенных корпусов. Личный состав его включал пять пациентов и одну-единственную сестру, и в этом крошечном мирке неловкости было больше, чем радости, молчание наступило внезапно, и его было трудно нарушить, веселье было искусственным – в него впадали, когда все становилось уж слишком невыносимым, а взаимопонимание потеряно, и в душах их поселилось уныние. Сестра Лэнгтри помногу отсутствовала, вынужденная против своей воли заседать во всяких комиссиях, во множестве созданных старшей сестрой с целью способствовать эвакуации. Таким образом, пятеро предоставленных самим себе мужчин болтались целыми днями на пляже, благо официальное время его посещения ушло в прошлое, как и многое другое.
Сестра Лэнгтри с грустью отметила, что ее пациенты, по-видимому, решили обходиться без нее везде, где только возможно, даже когда у нее было время побыть с ними. Нейл как будто бы простил ее, но остальные – нет. Кроме того, она обратила внимание, что у них произошло некоторое разделение. Наггет отбился от остальных – он был полон надежд и счастливого оптимизма, основанного на ожидании скорой встречи с матерью и предстоящих перемен в его жизни, касающихся дальнейшей карьеры врача. Все его многочисленные боли и недомогания совершенно исчезли. Нейл и Мэтт теперь были неразлучны; Мэтт, как она знала, стал для Нейла тяжким грузом, поскольку многие из его проблем легли теперь на плечи Нейла. Майклу остался Бенедикт, как, собственно, всегда и было. Они тоже все время проводили вместе.
С Бенедиктом дела обстояли неважно, но она не представляла, что еще может сделать для него. Разговор с полковником Чинстрэпом не дал ничего, впрочем, это можно было предположить с самого начала. При этом полковник охотно, даже с энтузиазмом, взялся похлопотать о пенсии для Мэтта, и это, несмотря на то, что в его истории болезни стояло заключение: истерия. Но когда речь зашла о том, чтобы полковник поспособствовал отправке Бена непосредственно в соответствующее учреждение для душевнобольных для дальнейшего обследования, тут его уступчивость закончилась. Если ее подозрения основаны ни на чем большем, кроме как на смутном беспокойстве, заявил он, то чего, собственно, она от него хочет? Он осмотрел сержанта Мэйнарда и не обнаружил никакого ухудшения. Ну как она могла объяснить человеку – специалисту-невропатологу, достаточно компетентному в своей профессии, но не испытывавшему ни малейшего интереса к душевным расстройствам, не вызванным органическими изменениями, что она просто хотела вернуть обратно ускользающую человеческую душу? Да и как ее можно вернуть? Это как раз тот вопрос, на который никто в мире не мог бы дать ответ. С Беном всегда было нелегко из-за этой его склонности замыкаться в самом себе; и теперь ее беспокоило, что без спасительных стен отделения «Икс» он будет уходить все дальше и дальше, пока наконец не наступит предел и он поглотит сам себя. Поэтому, когда Майкл добровольно прикрепил сам себя к Бену, она восприняла это как Божий дар, поскольку никто, кроме него, не добивался успеха в обращении с Беном, в том числе и она сама. Наблюдая, как они вполне сносно обходятся своими силами, сестра Лэнгтри стала лучше понимать, что происходит с ними – и с ней тоже. С момента смерти Льюса она придавала слишком большое значение эмоциям, пытаясь истолковать их поведение, да и свое собственное. Но теперь это проходило – вероятно, как она теперь начинала понимать, вспышка в сестринской пошла ей на пользу. Не отдавая себе отчет, обитатели отделения «Икс» постепенно отдалялись друг от друга, разрывая привычные связи; тесная семья под названием «Отделение „Икс»«прекращала свое существование вместе с Базой номер пятнадцать, а она, играя роль матери, по-видимому, оказалась более чувствительной, и происходящее ранило ее больше, чем ее мужчин – ее детей. Как странно, по мере того как силы ее подходят к концу, их силы возрастают с каждым днем. Не так ли поступают все матери? Пытаются удержать распадающиеся семейные узы, когда естественные причины, связывающие семью, исчезают?
«Они возвращаются в другой мир, – думала она, – и я сделаю все необходимое, чтобы облегчить им возвращение. Во всяком случае, попытаюсь. Так что нечего цепляться за прежнюю жизнь. И им я тоже не должна давать цепляться. Все, что от меня теперь требуется, это дать им уйти настолько красиво и достойно, насколько это в моих силах».
Глава 4
И вот наконец наступил этот день, утро которого началось с рева грузовиков и грандиозных, как ураган, перемещений. К счастью, сезон дождей еще не вошел в полную силу, и можно было рассчитывать, что удастся благополучно отбыть и не вымокнуть до нитки.
Апатия сменилась эйфорией, как будто люди теперь уже смогли поверить, что дом – это не сон, а близкая реальность. В воздухе не умолкали крики, без конца раздавались пронзительный свист, воркование, обрывки песен.
Сестры вдруг обнаружили, что их железная броня дисциплины вдруг оказалась пробита нахлынувшими со всех сторон чувствами, свойственными таким моментам: шквал поцелуев, рукопожатий, экзотически страстных объятий в голливудском стиле, шквал слез обрушился на них и превратил их в восхитительно смущенных женщин. Ибо для них наступил момент великой важности, конец всего высшего, ради чего они прожили свою жизнь. Все они были незамужние, многим уже осталось недолго до пенсии, и в этил невероятно трудных условиях, в отрезанном от всего мира месте они приложили все свои силы, делая дело жизненной важности во имя великой цели. Уже никогда в их жизни не будет ничего более значимого, а эти мальчики были их сыновьями, которых у них никогда не было. Но теперь все кончено, и в то время как они понимали, что ничего не сможет сравниться с радостью и болью, с высотами этих последних шести лет.
У себя в отделении «Икс» мужчины ожидали финала, облачившись полностью в военную форму, вместо того чтобы надеть первые попавшиеся чистые вещи. Их сундучки, вещевые мешки, ранцы и рюкзаки были грудами навалены прямо на полу – впервые за все свое существование грубо попранном столькими парами солдатских тяжелых ботинок. Зашел какой-то унтер-офицер и оставил сестре Лэнгтри последние инструкции, касающиеся того, куда она должна привести вверенных ей людей для посадки на судно, отходящее в Австралию, и проследил за отправкой тех вещей, которые люди, как правило, на себе не несут.
Проводив унтер-офицера до двери, сестра Лэнгтри повернулась, чтобы идти к себе, но, бросив взгляд в сторону кухни, заметила там Майкла, который готовил чай. Она быстро оглянулась на палату и убедилась, что никто не наблюдает за ними, – по-видимому все сейчас собрались на веранде в предвкушении чая, который им к тому же еще и поднесут.
– Майкл, – сказала она, остановившись в проходе, – пожалуйста, пойдемте немного походим. Осталось только полчаса. Мне бы очень хотелось десять минут этого времени провести с вами.
Он задумчиво посмотрел на нее. Его вид напомнил ей тот день, когда он первый раз зашел в отделение: зеленые рубашка и брюки, американские гетры, снаряжение. Коричневые ботинки начищены до блеска, пряжки сверкают. Все чистое, выглаженное, отлично сидит.
– Я бы тоже хотел, – серьезно сказал он. – Но только сначала разрешите я доставлю им это на веранду. Встретимся там, внизу.
«Интересно, – притащит он с собой Бена или нет? – размышляла она, глядя на водянистое солнце. – Если видишь одного, значит, другой где-то тут поблизости».
Но Майкл появился один, и они пошли рядом по тропинке, которая вела к пляжу, и остановились недалеко от границы, где начинается песок.
– Все произошло слишком быстро, – начала она, глядя на него с некоторой осторожностью, – и я не совсем готова.
– Я тоже, – сказал он.
Она заговорила невнятно и торопливо.
– Это первый раз, когда я смогла увидеть тебя одного, с тех пор как умер Льюс. Впрочем, нет, с того момента, как следствие вынесло заключение. Это было ужасно. Я наговорила тебе много нехороших вещей. И я хочу, чтобы ты знал, я не имела этого в виду, Майкл. Пожалуйста, прости!
Он спокойно слушал ее, лицо его было грустным.
– Вам не из-за чего просить у меня прощения. Это мне следовало бы извиняться, – он явно колебался, потом медленно продолжил: – Остальные не согласны со мной, но я считаю, что должен дать вам кое-какие объяснения, поскольку теперь это уже не имеет большого значения.
Она услышала только конец фразы.
– Сейчас уже ничего не имеет значения, – сказала она. – Так что я хотела бы переменить тему и спросить тебя о доме. Ты собираешься сразу же вернуться на свою ферму? А как же твоя сестра и зять? Мне бы хотелось знать, но времени у нас совсем мало.
– У нас всегда было мало времени, – произнёс он. – Ну что ж, сначала я должен получить демобилизационный лист. А потом мы с Беном собираемся прямиком отправиться на мою ферму. Я недавно получил письмо от сестры – они там дни считают до моего возвращения, чтобы я сам всем занялся. Харолд – это мой зять – хочет вернуться на свое прежнее место, прежде чем начнут возвращаться солдаты.
Сестра Лэнгтри задохнулась.
– Бен и ты? Вместе?
– Да.
– Бен и ты.
– Именно так.
– Христа ради, почему?!
– Я обязан сделать это для него, – ответил Майкл.
Лицо ее искривилось.
– О, хватит! – отрезала она, отвергнутая им. Плечи его окаменели.
– Бенедикт один на свете, сестренка. Его никто не ждет. И ему кто-то нужен рядом постоянно. Я нужен. Это моя вина, и я жалею, что не смог сделать так, чтобы вы увидели это сами! Я должен быть уверен, что это больше никогда не произойдет.
Ее терзания постепенно переросли в недоумение. Она смотрела на него и спрашивала себя, удастся ли ей проникнуть в глубину той таинственности, которая окружала Майкла.
– О чем ты говоришь? Что никогда не должно произойти?
– Я уже сказал, – принялся терпеливо объяснять он, – что считаю себя обязанным дать некоторые разъяснения. Остальные не согласны со мной. Они думают, что будет лучше, если вы навсегда останетесь в неведении, но я все равно хочу сказать вам. Я понимаю, почему Нейл так возражает, но все равно я убежден, что должен вам все объяснить. Не Нейл был с вами в ту ночь, а я. И это дает вам право знать.
– Какое объяснение? О чем ты?
В том месте, где кончалась тропинка, валялась большая канистра из-под бензина. Майкл подошел к ней, поставил на нее ногу да так и стоял, не отрывая глаз от ботинка.
– Не так легко найти нужные слова. Но мне не хочется, чтобы вы смотрели на меня, как смотрели все это время, с того самого утра. Смотрели и не понимали. Я согласен с Нейлом, этим ничего уже не изменишь, но, по крайней мере, для меня это будет означать, что вы не будете смотреть на меня так, будто одна часть вас ненавидит меня, а другая жалеет, что не может сделать то же самое, – он выпрямился и посмотрел ей прямо в глаза. – Это тяжело.
– У меня нет ненависти к тебе, Майкл, и никогда не было. Что сделано, то сделано. Я не любительница патолого-анатомических исследований. Поэтому скажи мне все. Я хочу знать. Я имею право знать. Но я не ненавижу тебя и никогда не смогла бы.
– Льюс не убивал себя, – сказал он. – Это сделал Бенедикт.
Жуткая картина снова встала у нее перед глазами – кровь по всему полу, и это изувеченное чудо природы, Льюс, распростертый посреди душевой, без всяких признаков изящества, плавности линий, театральных эффектов – разве что кошмарный ужас был тем эффектом, к которому он стремился, но во всем этом не было Льюса. Он слишком любил себя, по крайней мере, так казалось.
Сестра Лэнгтри так побледнела, что свет, пробивавшийся сквозь пальмовые ветви, придавал ее лицу зеленоватый оттенок. И во второй раз за все время их знакомства Майкл рванулся к ней и обхватил рукой за талию, удерживая ее с такой силой, что она больше уже ничего не чувствовала – кроме его самого.
– Ну-ну, любовь моя, не умирайте у меня на руках! Давайте-ка понемножку, несколько глубоких вдохов, так. Вот и умница! – он говорил очень нежно и так же нежно держал ее.
– Я все это время знала, – наконец проговорила она, когда почувствовала, что в состоянии говорить. – Знала, что во всем этом было что-то не так. Это было непохоже на Льюса. А вот на Бена – да, похоже.
На лице ее появилась краска, и она сжала кулаки в бессильном гневе, направленном исключительно на саму себя.
– Какая же я была дура!
Майкл отпустил ее и отступил назад с явным облегчением.
– Если бы я не думал так много о вас, я бы ничего не стал говорить вам, но чувствовать, что вы ненавидите меня, было невыносимо. Это убивало меня Нейл об этом тоже знает.
Он, по-видимому, решил, что уходит в сторону, и вернулся к главной теме.
– Бенедикт никогда этого больше не сделает, сестренка, даю вам слово. Пока я буду рядом, он не сможет этого сделать. Вы ведь понимаете, правда? Я должен быть рядом и заботиться о нем. Это – моя ответственность. Он сделал это ради меня, во всяком случае, он думал именно так, и я обязан сделать то же для него. Помните, что я говорил вам тогда утром? Я сказал, что не должен был оставаться с вами всю ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45