Быстро понял, что карьера евнуха мне и на фиг не нужна. А малолетка… от меня не убудет, если мы познакомимся поближе. Хоть и не мой она идеал, но любые правила иногда приходится нарушать.
Я потрогал острые коленки, бедра. Кожа гладкая и горячая, как на солнце перегрелась. Тощая сразу перестала притворяться спящей, а я все не мог притвориться, что она мне нравится. Ну, не тащусь я от баб, что носят лифчик минус первого размера! Да и у тощей глаза круглыми стали, когда мой размер увидела. Что имею, тем и пользую, меньшего у меня нет. Короче, любовь с первого взгляда у нас не возникла, скорее уж наоборот. И не девку-малолетку я ненавидел, а тех, кто все это придумал.
А они топтались рядом, сопели и давали ценные указания. Уроды! Я им что, Казанова, на бис работать… Они б еще метроном принесли, чтоб я с ритма не сбился. Вот придурки — сами не могут и мне настроиться не дают, да еще торопят, будто вот-вот чемпионат по футболу начнется, а я их задерживаю.
Больше всех выделывался урод с копьем: демонстрировал, какой он великий и неутомимый, а потом сзади зашел. Типа, помочь мне. И такая злость меня взяла, что огнем полыхнуло в груди, в животе и мой спящий красавец проснулся.
Черт бы побрал вас всех!
Не дали мне времени на предварительные ласки и я сунулся в сухую и тесную норку. Запахло кровью. Девка зашипела сквозь зубы. Я невольно пожалел ее и остановился. Все-таки для первого раза нужна другая обстановка: весна, луна, бутылка вина. Ну, и никаких зрителей, понятное дело. Злость на девку исчезла. Будь у меня пистолет, не ей бы я свою крутизну доказывал, а тем, кто устроил мне сеанс незапланированного траха. Таких придурков надо топить еще при рождении.
И тут случилось несколько вещей. Почти одновременно. От моей шеи убрали меч, я даже услышал, как он зашуршал в ножны. Копье от задницы тоже убралось, и краем глаза я увидел его носителя. Но главное — у меня в руках появилось оружие! Не мой любимый пистолет, как хотелось бы. Тот остался в Мерсе. У меня был нож, подарок умирающего, всего лишь нож, но и это лучше, чем совсем ничего.
Я не великий боец на ножах, куда мне до Левы, но когда нужно, могу двигаться очень быстро. Вряд ли конвоиры ожидали от меня такой прыти. По их прикидкам, я должен быть шибко занят и не реагировать ни на что. Даже если меня станут поливать бензином и поджигать.
А вот дудки! Мне жить еще не надоело! Да и не круче Левы они были, а против него я полминуты выстоять могу. И нож у меня оказался то что надо: одной царапины хватало, чтоб враг осыпался кучей тряпья. Пять таких куч я потом насчитал. Не знаю, откуда лишние взялись, может, на шум прибежали? Нашелся и копьеносец, тот самый. Он возле стола лежал. Девкиного. Один взгляд на его физиономию, и диагноз ясен: не поспать он прилег.
Тощей на столе уже не было. Стояла рядом и приводила себя в порядок: елозила ладонью по ноге и между ногами, а потом облизывала. Зрелище то еще и я невольно засмотрелся. Словно крови никогда не видел. Подумал, что отвернуться бы надо, и не смог. Девка так зыркнула на меня, что будь у нее оружие, я бы испугался. Но оружие было у меня. Облизав ладонь в последний раз, она сказала, как плюнула:
— Нельзя здесь оставлять свою кровь. Понял?
Я только молча кивнул. Ни черта я, признаться, не понял. Но, может, тощая лучше знала правила игры.
Блин, если это кино, то я родился под квадратным солнцем!
Потом девка подошла к камню, на котором лежала и… лизнула его. Я уставился на нее, как Ромео на Джульету, в смысле, в полном обалдении. А ведь тощая совсем не в моем вкусе. Даже в такой позе. Ни одна из моих баб не вела себя так. Но до сегодняшнего дня я встречался только с нормальными бабами. И в нормальном мире. По крайней мере, знакомом.
Тощая оглянулась, еще раз царапнула меня глазищами, и направилась к куче одежды. Постояла над одной, другой и ушла за колонну. Я тряхнул головой, вытряхивая оттуда всякую дурь, и сдвинулся с места. Нож по-прежнему был у меня в руке. Не знаю уж, откуда он взялся. Будто из рукава выскочил. Но появился он в самое подходящее время. Если б еще одежду и обувь вернуть!… А то на ветру, да на каменных плитах — совсем не в кайф. Жаль не осталось живых, некого убить за то, что сотворили с моим прикидом.
Обошел колонну и чуть не столкнулся с Тощей. Она резко обернулась и уставилась на меня. Или на то, чего у меня замерзло и уменьшилось в два раза. Смутить, типа, пытается? Ну-ну. Я ответил ей таким же оценивающим взглядом.
Отличить ее от пацана стало еще труднее. Плоская грудь, кожа в пупырышках, а низ живота прикрывает рука, замотанная плащом. Пальцы на тонких ногах поджимаются от холода, но больше девка не делает ни одного движения. Только смотрит. Но от этого взгляда я покрылся мурашками. Или замерз — сквозняк здесь конкретный. Наверно, замерз. Не верю я в дурной глаз. И гипноз на меня не действует. Только ласка. Или пистолет. Но это так, шутка. Не охота мне играть в гляделки, не то настроение. А потом я понял, что на нож тощая пялится, не на меня. Нужен я ей, как не знаю чего… А вот нож, ножик, что убивает быстро и странно, ей, похоже, знаком. И защищаться она собралась от него. Я так, ходячая подставка для оружия, а вот нож опасен по-настоящему. Даже не нож, а Нож. С большой буквы.
Не знаю, откуда взялись эти мысли. Вот глянул девке в глаза, и зашевелилось чего-то в моей башке. И опять меня, как жаром обдало. Разозлился я.
— Что, так и будем стоять? Или оденемся и уйдем отсюда?
Девка посмотрела на меня с удивлением. Теперь уж точно на меня.
— А Нож ты сможешь… убрать?
На миг мне послышалось другое слово: успокоить, но чего только не послышится в таком месте.
— Запросто.
Перебросил нож в левую руку, прижал лезвие к запястью, а руку к бедру. Вот и спрятал оружие. Вроде бы. И только потом понял, что не чувствую холода. А ведь металл остыть на ветру должен до температуры льда. Или плит под ногами. Похоже, я сам остыл до такой температуры, вот и не чувствую ничего.
— Хорошо.
Тощая смотрела насторожено, но в голосе слышалось уважение. Чего-то я сделал такое, что она прониклась. Знать бы еще, чего. Зыркнула еще раз, словно мерку сняла, для гроба, и сказала:
— Одежда ларта тебе подойдет.
Я не двинулся с места.
— Остальные еще меньше, — не поняла она моего упрямства.
— А где он, этот… ларт?
Глазищи Тощей стали еще больше. На пол-лица.
— Там, где ты его убил. Возле главного алтаря.
И она качнула головой. Я пошел в ту сторону. Идти пришлось недолго.
На алтарь я только глянул и тут же зажмурился. Вроде бы камень как камень, а глаза почему-то слезятся. И в голове звенит. И колени подгибаются. Упал на четыре точки и тут же наткнулся на кучу шмоток. В знакомом беспорядке валяются. Вот только не помню, чтоб я здесь убивал кого-то. Провал в памяти, типа? Сгреб вещички с пола и на четвереньках добрался до колонны. Ближайшей. Хоть какая-то защита от ветра. И опора. Ноги у меня дрожали. И здорово при том. Словно всю ночь расслаблялся, стоя.
Там, у колонны, меня девка и нашла. Одетая уже. С ножом на поясе и шипастой дубинкой в руке.
— А ты сильный.
Я только-только обулся и пытался справиться с рубашкой. Коротковата мне одежка оказалась. Ее прежний владелец был ниже и шире меня. К тому же — с пузом. Короткие штаны я убрал в сапоги, а рубаху пришлось шнуровать на боках. На штанах тоже была шнуровка, типа, подгоняй под любой размер. Совсем не дурак придумал этот фасончик. Правда, никаких тебе змеек, кнопок, но материалец качественный, неплохая замена моей любимой кожанке. Осталось меч на пояс, нож за голенище и в лес, к толкиенистам. И нож, и меч пока лежали под ногами, а я старательно подгонял одежку. Если взял ее у мертвеца, то это еще не повод выглядеть пугалом.
Тощая тоже смотрелась вполне, и уважение в голосе явно мешалось с удивлением. Не ожидала меня увидеть, что ли? И тут же понял: точно, не ожидала.
— Так ты нарочно послала меня туда?!
— Ага.
Ни тебе страха, ни смущенья. Как так и надо. А, может, и правда, надо? Разбери-пойми чужие правила. Но можно попытаться.
— Зачем? Я же умереть там мог!
— Мог. Но настоящий ларт не умирает от своего Ножа.
Странное объяснение. Непонятное. Но непонятное только мне. Девка, похоже, ничуть не сомневается, что поступила правильно.
— Как ты меня назвала?
— Ларт. Как же еще?
— Это не мое имя.
— Не твое, — соглашается Тощая. — И не того, чья сута на тебе.
— Тогда почему…
— Потому, что ты приручил Нож и служишь Храму!
Девка злится. Я тоже.
— Никому я не служу!
Это вырвалось невольно. Давно уже я не работал только на себя, но те, кто был надо мной, остались в другом месте. Или в другом времени.
— Да?
Тощая посмотрела, как прицелилась. А до меня вдруг дошло, что в руках у нее оружие. Может, оно самое и прикончило стражника. Того, что елозил по моей заднице копьем.
— Значит, ты мне не будешь мешать?
Вот так вопрос.
— А чего ты хочешь сделать?
Совсем не лишнее уточнение. Вдруг ей нужен мой труп. Тогда я очень даже против.
— Уйти отсюда.
Ее взгляд вцепился в меня, как бультерьер. Может, и дурацкое сравнение, но я знал: одно неосторожное движение, неправильное слово, и что-то произойдет. И вряд ли это чего-то понравится мне.
— Иди, — я осторожно шевельнул плечом. — Я тоже уйду.
— Со мной?! — Тощая удивилась. Даже дубинку опустила. — Но мы же не…
— Нет. За тобой.
Только миг ее лицо было живым и почти красивым. Потом погасло, превратилось в маску. И кто меня тянул за язык? Нет, чтобы минутку послушать.
— Ты обещаешь, что не станешь мне мешать?
Дубинка чуть шевельнулась. Намек? Предупреждение?
— Иди.
Я пожал плечами. Никого задерживать я здесь не собирался. Да и сам мечтал выбраться наружу. Поганое это место. Тяжело мне здесь.
— Ты обещаешь, что не станешь мне мешать?
Все тот же равнодушный голос, только в глазах прибавилось настороженности.
— Обещаю не мешать…
— … мне уйти.
— … тебе уйти, — послушно повторил я
Если без этих слов нельзя двинуться с места, то почему бы ни сказать их. Язык не отвалится.
Девка отвернулась и пошла. Я словно перестал существовать для нее. Ни тебе до свидания, ни пошли вместе. Мне пришлось быстро подбирать пояс с мечом. Нож, тот самый Нож, куда-то подевался. Никто, вроде, не трогал его, а нету. Не Нож — кот, что гуляет сам по себе. Надеюсь, вернется, когда опять понадобится.
5
Никогда не запоминал чужих стихов. Даже свои через месяц забывал, а тут только отвлечешься и…
Не плачь же гитара, не плачь.
Мне душу на части не рви.
Я знал не мало удач.
Я знал и немного любви.
И пусть не всегда получал я,
Того, что от жизни хотел,
Может быть, в этом и счастье,
Я ни о чем не жалел.
И опять по кругу. Пятому, десятому. Вот ведь привязалось! Все время в голове эта мура крутится. Достало уже! Сказали бы вчера, что любимая песня за день может надоесть, не поверил бы! Проверил и убедился — может. И еще как!
И ничего ведь не сделаешь. Радио можно выключить. Диск затереть. А чего делать, если песня засела в башке и никак не забывается? Стукнуть чем-нибудь тяжелым? Жалко. Своя все-таки башка. Да и стукали по ней совсем недавно — не помогло. Не знаю даже, кому спасибо сказать. И за стук, и за песню. Не успел как-то познакомиться. С этим… стукальщиком. Ну, и хрен с ним. Переживу!
Хорошо хоть гитара не плачь идти не мешает. Ноги сами по себе, а голова то ли там, то ли тут. Скорее там, чем тут. Ведь я даже не заметил, как вышел из мрачного зала, где остался охранник с обгорелым лицом. И сколько уже топаю за тощей девкой, не знаю. Но это мне известно, что она не пацан, а кому другому и перепутать не долго. Тощая — она и есть тощая. Но это уже не мои проблемы, как говорят. Мои — не потерять из виду проводника. Это же не коридор, а лабиринт какой-то: повороты, повороты, а я маленький такой… Тьфу ты! Это уже другая песня, совсем допотопная.
И кто ж так строит? А, главное, зачем? Один из уровней Дума напоминает. Только монстра саблезубого не хватает для полного сходства. Ладно, замнем это воспоминание. Без клавы саблезубого не завалить.
Не знаю, как тут Тощая ориентируется, но идет она уверенно. Быстро. И не оглядывается. Будто не знает, что я следом иду. Или ей совсем по фигу? Я ведь не прячусь, вроде, и не крадусь, а то, что не топаю, так это сапоги все. Чужие. В них захочешь чечетку отбить — не получится. Подошва толстая, мягкая и ноге хорошо, как в тапке. Вот бы такие стильные тапки братве показать. Обзавидовались бы. Эксклюзив, типа. Не кожа коровы или крокодила там, а рыбья шкура с черно-серой чешуей и мех какой-то зверюги такого же цвета. Тот, кто до меня носил весь этот прикид, похоже, других цветов не признавал. И других материалов. Кожа, чешуя, мех… Это как же я смотрюсь во всем этом? Жаль, зеркала нет.
Наваяли, понимаешь, коридоров и ни одного зеркала не поставили. Непорядок. А если мне посмотреть на себя приспичило? И некуда. Чего теперь — умирать от огорчения? Не дождетесь! Но больше в этот сарай ни ногой! А как еще назвать помещение, где нормальному пацану и отразиться не в чем.
…И пусть не всегда получал я
Того, что от жизни хотел…
Вот дьявол!… И привязалась же, зараза! Песня, черт знает, кем написана, диск сгорел вместе с машиной, черт знает где, а я все мусолю одни и те же слова. Может, хватит? На-до-е-ло!
Твою ж мать! Вот так и доверяй бабе. Только расслабишься и она обязательно какую-то подлянку устроит: или забеременеет, или в засаду заведет.
Тощая ничем не лучше остальных оказалась, хоть и часу не прошло, как она бабой стала.
Ау, часики мои, вы где? Ладно, проехали.
Насчет, забеременеет — это вряд ли. Не от меня. Умеем быть осторожными. А то, что в ловушку завела — это и слепому видно. Конкретную такую ловушку, слона удержит.
Одна решетка упала перед девкой, вторая — за мной, хоть и не дышал я Тощей в затылок, Третья решетка стала опускаться сверху. Медленно и торжественно. Чтоб успели разглядеть и проникнуться. Аттракцион для законченных мазохистов, типа. Толстая такая решетка, тяжелая, наверно, и здоровыми шипами утыканная. А чтоб нам веселей подыхать было, сквозь решетку небо проглядывает. И звезды на нем. Подмигивают:
Что, братан, вляпался?
Вляпался, ясен пень, конкретно так вляпался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28