— Я, конечно, не могу что-либо утверждать — для этого у меня нет фактов. Но вполне возможно, что в процессе своей головокружительной эволюции плазменники выработали некие нравственные нормы. И среди них такую: нельзя подвергнуть уничтожению чуждый разум, пусть даже враждебный.
— Но они же… Они же убивали людей! — вырвалось у Родриго.
— Да, убивали — по праву самообороны. Вы, полагаю, признаете это право не только за собой? Когда я говорю «разум», то имею в виду совокупность мыслящих существ, целую цивилизацию, такую, как наша. Так вот, заметьте: плазменники никогда не покушались на все человечество. Да и вообще не нападали первыми, хотя могли придумать множество оправданий любым свои акциям. Например — «отвоевание жизненного пространства». Между прочим, мы, люди, в многочисленных войнах обходились вовсе без оправданий. Уничтожались целые народы! Не исключено, кстати, что в дальнейшем плазменники могли выработать моральный кодекс, запрещающий убийство даже одного-единственного носителя разума. Ни при каких обстоятельствах, даже в целях самозащиты! Правда, это пока только мое предположение, но если судить по скорости прогресса плазменников…
— Знаете что? — невежливо перебил его Родриго. — Вы рассуждаете, как самый настоящий «разумник»!
— «Разумник»! — Иджертон поморщился. — Не очень удачное слово. Однако дело не в терминах. Ярлыки навешивают представители определенных группировок, чтобы заклеймить всех несогласных. Но я сам по себе. У меня есть мозг, и я привык полагаться на него, а не на мнение кучки лиц и возглавляемой ими толпы. Если каждого, кто попытается мыслить здраво, записывать в определенный лагерь… Вы не разделяете мою точку зрения, Кармона?
Родриго ответил не сразу.
— Знаете, доктор, у меня создалось впечатление, что вы отделяете себя от людей. Легко рассуждать о моральных принципах роботов и жестокости землян сейчас, когда опасность позади. Но кто знает, что у них действительно было на уме? Может, если бы мы тогда задержались с нанесением удара, от человечества не осталось бы даже воспоминаний? Что случилось, то случилось. Почему же вы, человек, пытаетесь защитить плазменников?
Иджертон остановился. Он сгорбился и сразу как будто потяжелел, широко расставленные ноги вросли в траву.
— Вы не правы, Кармона, — сказал он, помолчав. — Совершенно не правы. Как я могу отделять себя от людей? Это просто невозможно. Напрасно вы стараетесь представить меня в роли адвоката плазменников. Меня на это никто не уполномочивал, да они и не нуждаются в защите. Мы действительно не знаем, как все могло повернуться. Но нельзя безоговорочно осудить одну из сторон, не установив истину.
— Значит, истину узнать хотите? Неужели она дороже того факта, что в груди у вас сердце, а не атомная батарея? Оно вам не подсказывает, кто тогда был прав?
Иджертон вздохнул.
— Вы молоды, Кармона. Учитесь быть беспристрастным. Уверяю вас, это очень важное качество.
Любую информацию надо взвешивать на весах своего рассудка. Все беды человечества проистекали оттого, что в наиболее ответственные моменты истории весы находились не у самых лучших его представителей.
— Вы намекаете на Ларозьера, не так ли?
— Ларозьер… Да, это был сильный человек. Он умел вести за собой. Но силы не должно быть слишком много. Я могу назвать десяток деятелей, в руках которых находилась абсолютная, беспредельная власть над миллионами людей. Они создали гигантские империи, однако никто из них не принес подлинного блага человечеству. Их обожествляли, но приходило время, и люди начинали сомневаться в былых кумирах, приходило разочарование. Тогда, сто лет назад, можно было прийти совсем к другому решению.
И тут Родриго встал на дыбы.
— Не нам с вами судить, хорош или плох был Ларозьер, — с вызовом произнес он. — Пусть даже плох. Но если бы не он, вряд ли мы с вами могли бы сейчас беседовать. Смог бы кто-нибудь другой в те дни, когда все решалось, взять всю ответственность на себя? Смог?!
Иджертон посмотрел на распалившегося Родриго и понял, что продолжать спор не имеет смысла. Можно было бы подискутировать с коллегой, но покуситься на святое для всех десантников имя…
— Да, конечно, — пробормотал он и вяло махнул рукой. — Не будем об этом. Вы… Вы еще что-нибудь хотели узнать?
В воздухе повеяло холодком отчуждения. Родриго почувствовал себя неловко. Не стоило так горячиться: все-таки собеседник был вдвое старше его и имел громкое имя в научных кругах. Еще спасибо надо было сказать, что он согласился разговаривать с заурядным командиром двадцати вояк.
— Извините, — сказал Родриго, — я вовсе не хотел вас обидеть. Если вас не затруднит… Кажется, кроме этих трех, существуют и другие гипотезы?
Иджертон пожевал губами.
— Разумеется, существуют. Гипотез множество, но не ко всем можно относиться серьезно. Большинство из них — плод изощренной фантазии, хотя, в принципе, ни одну нельзя считать совершенно невероятной. Вот вам, например, такая теория: плазменники до поры до времени сохраняли человечество, потому что собирались произвести над ним некий глобальный эксперимент. Аппаратура для этого эксперимента и создавалась в технополисах. Таким образом, наши предки едва избежали участи подопытных кроликов. Каково? А вот еще одна версия: технополисы были на самом деле верфями гигантских звездолетов. Роботы собирались подыскать себе другую планету, с более подходящими для них физическими условиями, а Землю превратить в заповедник для вида Homo sapiens, куда в будущем можно будет прилетать с экскурсиями. Разумеется, чтобы живые экспонаты не попортили друг друга и не загадили заповедник, следовало предварительно отобрать у них все технические побрякушки, вернуть в каменный век.
Иронический тон Иджертона покоробил Родриго.
— Но это же страшно, — сказал он. — Чудовищно! Даже самая безумная гипотеза может оказаться единственно верной. И тогда… — Родриго вздрогнул, словно от прикосновения холодной скользкой гадины. — А вы еще говорите о каких-то «других решениях»! Да если бы Реконкиста не увенчалась успехом…
— Если бы… — Иджертон вытер ладонью вспотевший лоб. — Кто знает, что ожидало Землю, если бы… В истории полно развилок. Дойдя до узлового пункта, цивилизация выбирает один из путей. Но всегда ли он самый лучший? Да, мы сейчас могущественны… и одиноки. До сих пор одиноки. Стоит ли гордиться исключительностью своего разума? Исключительность ведет к застою и деградации.
— Вы хотите сказать — нам не с кем соревноваться?
— Даже не то чтобы соревноваться. Нам не с кем себя сравнить. Мы должны время от времени смотреться, как в зеркало, в другой разум, чтобы понимать, чего мы стоим во Вселенной.
«Исторические развилки, зеркало для человечества… — подумал Родриго. — Еще немного — и я перестану его понимать. Но раз уж мне удалось завязать с ним разговор, надо удовлетворить свое любопытство в полной степени».
— Извините, доктор, — сказал он, — давайте все-таки оставим прошлое историкам. Как бы то ни было, сто лет назад люди сделали свой выбор, и тут уже ничего не изменить. Но меня интересуют не только плазменники. Скажите, я вам еще не очень надоел?
Иджертон улыбнулся.
— Вы не представляете себе, Кармона, что значит быть научным руководителем. Мне надоедают ежедневно, ежечасно. У меня в подчинении десятки ученых, и все считают себя гениями. Однажды кому-нибудь из них приходит в голову сногсшибательная теория. Он начинает излагать се мне и очень удивляется, когда я, выслушав все, не падаю ниц перед новым Эйнштейном. Я начинаю отыскивать слабые места, он защищается — и пошло-поехало, день пролетел впустую! Только не примите это на свой счет. Вы человек несколько другого круга, и я искренне рад, что нас, оказывается, волнуют одни и те же проблемы. Ведь десантники, откровенно говоря, не очень-то жалуют науку. Правда, мне давно известно, что вы приятели с Ольшанцевым. Так чем еще могу быть полезен?
— Дело в том, что… — Родриго замялся. — Вам не кажется, что эта планета какая-то не такая? Слишком много странностей. «Амебы», нервный срыв Хида. Хотелось бы знать, что по этому поводу думает наука. Вы говорите, у вас много мастеров разрабатывать гипотезы. Так, может быть, уже есть идеи?
— Как вам сказать? Действительно, странности есть, и мы над ними размышляем, но на голом месте даже простенькую теорию не построишь. Те, с которыми меня знакомили, я отмел, а для более серьезной пока не хватает материала. Придется подождать.
«Вот как, — подумал Родриго. — Не хватает материала. Да если я сейчас расскажу о своем кошмаре, о видении Хида, вы все с ума посходите! А может, спросить в лоб об искусственных существах, о пришельцах? Да нет, глупо. Подведу Ивана, только и всего. Ему ведь наверняка велели до поры до времени держать язык за зубами».
— Что ж, подождем, — сказал он. — Тогда… Можно, я в последний раз вернусь к плазменникам? Видите ли, я читал о них только книгу Фридриха Хоппе, да и то в виде «конспекта». Так вот. Там полная информация или есть любопытные детали, которые можно узнать только из других книг? Почему-то у меня возник интерес в этим роботам. Сам удивляюсь.
— «Конспект»… — Иджертон усмехнулся. — Немного же вы, наверное, из него почерпнули. Если вам действительно интересно, вы должны были иметь дело с первоисточником. Ну да ладно. Что я могу сказать? Книга Хоппе — достаточно серьезный труд. Однако и она не всеобъемлюща. Вы не ошиблись — я могу добавить кое-что к вашим… гм… конспективным познаниям. Дело в том, что мне доводилось работать с архивами Института робототехники. Старик Хоппе тоже как-то рылся в них, но, видимо, использовал не все. Скажите, Кармона, вам известно что-нибудь о проекте «Персей»?
— Ну… слышал кое-что. Это была одна из древних фотонных громадин. Мы в училище заучивали их названия наизусть. Ее запустили в экспериментальный полет. Кажется, испытывалась новая система двигателя. Но что-то разладилось, связь прекратилась. Так ракета и сгинула. Вот, кажется, и все.
— Это были не испытания двигателя. Вот что, Кармона. Сейчас я иду к себе. Погулял — пора и честь знать; у меня уйма работы. А вас, если, конечно, интерес не остынет, прошу зайти ко мне завтра после обеда. Договорились?
Глава 14. Испытание
Родриго уже четверть часа сидел на прежнем «пятачке». Какое-то время он разглядывал букашек, деловито снующих среди травы, потом заинтересовался светло-коричневым плодом, угнездившимся в развилке между двумя выпирающими из земли корнями. Большой, продолговатый, он напоминал дыню, только в отличие от нее зародился и нагулял бока высоко на дереве. Позавчера его здесь не было — значит, упал недавно.
«Да, не очень-то приятно бродить по лесу, где на голову может свалиться этакий дар природы», — подумал Родриго, поднимая плод. Его жесткая, блестящая, словно отполированная, оболочка оказалась надтреснутой, и Родриго стал маленькими кусочками отколупывать ее. Под скорлупой обнаружилась упругая, как пробка, серая масса, собранная в складки, напоминающие извилины человеческого мозга.
Родриго хмыкнул.
«А может, это и есть один из местных жителей, устроивших недавнее представление? Лежит, притворившись безобидным, подглядывает, подслушивает мысли, а потом начнет тебя пугать да в узел завязывать. Может, подкинуть эту гипотезу Иджертону — для коллекции? А что, не хуже других. Мыслитель-телепат, состоящий из одной головы, его „руки“ — энергетические щупальца. Идеальный носитель разума! — Он размахнулся и забросил плод в заросли. — Ладно, посмеялись, и будет. Скоро мне, наверное, станет не до смеха. И чего ОНИ тянут? Начинали бы уж».
Этим утром Эрикссон наконец-то собрал у себя командиров групп.
— Ученые за что-то зацепились, — сказал он, — но им нужно время. Просят подождать минимум день-два, максимум — пять. Так что наше безделье продолжается. — Эрикссон хмуро взглянул на лежащий перед ним листок, брезгливо взял его двумя пальцами за уголок и присоединил к остальным бумагам. — Скажу честно, я мало что понял из записки Иджертона. Сплошные научные термины. Когда я попросил изложить суть дела попроще, он вместо этого еще больше напустил туману. Хромосомы, рибосомы… Нестандартные реакции, парадоксальная энергетика… Мы, дескать, все это распутаем, только вы уж, пожалуйста, посидите спокойно, не дергайтесь…
— Но хоть что-то он объяснил по-человечески? — спросил Ахвен. — Иначе мы оказываемся просто в дурацком положении.
— Я понял только одно: ученые собираются полностью изменить наше представление об Оливии. Якобы близится разгадка какой-то потрясающей тайны. Придется ждать. Но мы и так уже давно бездействуем, поэтому я хочу узнать от вас, какое настроение в группах.
— Настроение так себе, — сказал Ермолаев. — Ничегонеделание всем осточертело. Ребята мечтают о новой операции.
— Скучают, это точно, — подтвердил Родриго.
— Присоединяюсь, — лаконично, как всегда, ответил Сайто, а Ахвен и вовсе промолчал — вид его был красноречивее любых слов.
— Я так и думал. — Эрикссон потер подбородок и покосился на записку шефа научников. — Ваша задача — сделать все возможное, чтобы это ничегонеделание не привело к расхлябанности. Если ваши подчиненные будут уповать на то, что в ближайшее время их услуги не понадобятся, они могут со скуки заняться черт знает чем. Внушите им, что открытие, к которому близки научники, потребует от десанта максимальной готовности и напряжения всех сил.
— А это действительно так? — оживился Ермолаев. — Действительно потребует?
— Я так думаю, — твердо произнес Эрикссон. — Больше вопросов нет? Вы свободны.
«Что ж, — подумал Родриго, выходя, — слова Ивана подтверждаются. Иджертон, правда, еще не раскрыл всех карт, но очень скоро наш шеф узнает об искусственных формах жизни на Оливии. Как он поступит? Наверное, сочтет такой поворот дел знаком судьбы и разовьет бурную деятельность. Наш старик честолюбив. Он десятилетиями создавал себе репутацию „железного Лейфа“, а тут такая потрясающая возможность окончательно упрочить ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31