Десантники открыли рты. Они знали, конечно, что молчаливый, замкнутый Ренато мог иногда выдать пару фраз, чрезвычайно мудреных и потому неизменно смешивших окружающих. Поняв это, итальянец обычно тут же замолкал. Но сегодня, похоже, его прорвало.
«Ну, философ! — подумал Родриго. — Чувствуется образование, чувствуется! И что он только делает у нас? Ему бы учебу продолжать, а не лезть на передний край. Вояки из него все равно не получится, а на Земле мог бы профессором стать. Такое загнул — я и половины не понял. Ну а теперь послушай меня. Я человек простой, на раскопки истины не претендую, а вот дурь из головы могу выбить».
— Значит, тебе кажется, что мы не миссию свою первопроходческую выполняем, не звездный путь прокладываем для человечества, а так, сырьишко промышляем? — Сам того не заметив, Родриго перешел на неуставное обращение. — Но тогда я не понимаю, зачем ты вступил в десант и какого черта теперь сам расхаживаешь по этому «самостоятельному, уникальному миру». Наверное, в отличие от нас, недалеких, понял свое предназначение? И в чем же оно? Бескорыстно превратить Оливию в рай для каких-нибудь здешних сусликов, а потом скромно отбыть восвояси? Так она, мне кажется, и так уже рай для всех, кто на ней обитает. Стоило ли нам прилетать?
При упоминании о сусликах десантники так и покатились. Только Йожеф, до сих пор недобро косившийся на Ренато, даже не улыбнулся.
— Я давно говорил, — процедил он сквозь зубы, — что в нашем стаде завелась паршивая овца. Истину ему подавай! Мы тут за него пахать будем, а он, сложив ручки, истину искать? И чего его к нам занесло? Шел бы к научникам — все больше толку!
Родриго бросил на Йожефа выразительный взгляд, и тот замолчал.
— Вы меня не поняли, — вновь заговорил Ренато. Вид у него был довольно жалкий. — То, что я в десанте… на это есть свои причины. Предназначение… Каждый видит его по-своему, я не собираюсь ничего проповедовать. Просто не могу согласиться с определением в учебнике. В чем действительно заключается наша миссия, не знаем на самом деле ни вы, ни я. Знают только те или тот, кто отвечает за вселенскую гармонию, кто видит последствия любого шага, кто имеет право решать…
«Какая каша у тебя в голове, парень! — подумал Родриго. Вселенская гармония… И кто же это, интересно, за нее отвечает? Старец с нимбом?»
— Садитесь, Джентари, — сухо сказал он. — Ответ неудовлетворительный. В сущности, это и не ответ, а так, рассуждения. — Родриго неопределенно покрутил рукой в воздухе. — Похоже, вы и здесь напрашиваетесь на индивидуальные занятия. Но учтите — мне может надоесть с вами возиться.
Ренато сидел, низко опустив голову. Казалось, ему только что надавали оплеух. Несмотря на убеждение Родриго, что наставник должен быть справедлив и строг, в нем шевельнулась жалость.
«Нет, птенец, — подумал он, — я тебя не брошу. Отступиться проще простого. Но тогда какой из меня, спрашивается, командир группы? У меня в подчинении такие субчики — с тобой не сравнить. Но до сих пор со всеми справлялся. Нет, сделаю я все-таки из тебя десантника! Сделаю!»
— Джентари, — сказал Родриго, — мы займемся с вами прямо завтра, если будет время. Для начала — физподготовка. Я видел, вы вчера самостоятельно работали с тренажерами, хотя имели полное право отдыхать. Это хорошо. Но отставание от других еще значительное.
Занятия подходили к концу. Проверив познания Дзиро (у того прямо от зубов отскакивало), Родриго отпустил группу.
Наконец-то он мог побыть один, чтобы как следует поразмыслить над всеми странностями последних дней. Больше всего ему не давало покоя отсутствие какой-либо системы. Информации было невероятно много, но она застряла в голове тяжеловесной угловатой глыбой, и этот спекшийся монолит упорно не хотел дробиться, раскладываться по полочкам. Кто такие «амебы»? Имеют ли они отношение к экспериментам, проведенным неведомыми силами над ним самим и Хидом? Почему экспериментаторы в одном случае создали реалистичный земной образ, а в другом подсунули, похоже, чьи-то ожившие галлюцинации? Которая из гипотез Ивана все-таки верна? Видимо, самая первая. Но разве только живое существо может покопаться в человеческом мозгу, что-то извлечь оттуда и материализовать? Пожалуй, с этим справится и достаточно сложная машина. Вот только зачем? Вопросам не было числа.
Взаперти думалось плохо. Родриго вышел на поляну. У тренажеров, как обычно, было много народу, и он медленно зашагал в противоположную сторону. Вдруг кто-то схватил его за ногу. Чертыхнувшись, Родриго нагнулся и стал отдирать от ботинка вцепившуюся в него мертвой хваткой плеть шипастого вьюна. Любой, увидев на поляне это злокозненное растение, считал своим долгом вырвать его с корнем. Однако вьюны, несмотря ни на что, не переводились. Наконец Родриго одолел ползучего разбойника. Отшвырнув растерзанный стебель, он выпрямился и шагах в двадцати от себя увидел немолодого грузного человека с белоснежной шевелюрой.
Глава 13. Иджертон
Это был Франклин Иджертон, научный руководитель экспедиции. Он считался начальником Базы, и формально воинство Эрикссона должно было бы ему подчиняться. Но фактически десантники представляли особую, независимую касту, и приказывать их шефу мог только командир оставшегося на орбите звездолета Сергей Козырев.
Иджертон довольно редко покидал здание Базы, да и на корабле не так уж часто попадался на глаза. Конечно, имея в распоряжении целый отряд знающих свое дело ученых, он мог и вовсе не показывать носа из кабинета. Информация поступала к шефу научников постоянно, оставалось только анализировать ее и давать указания. Родриго не знал, был ли Иджертон домоседом по натуре, добровольным затворником. Может, ему, человеку, заваленному неотложной работой, просто-напросто не всегда приходило в голову, что в какой-то момент надо плюнуть на все и выйти размяться? Что ж, в конце концов он так и поступил: плюнул и вышел.
Иджертон шел не спеша, заложив руки за спину, выражение лица у него было самое безмятежное. Слегка запрокинув голову вверх, он с видимым наслаждением втягивал раздувающимися ноздрями щедро напоенный ароматами воздух Оливии.
«Я проработал рядом с этим человеком лет восемь, — подумал Родриго, — а что мне о нем известно? Так, самая малость. Ему под шестьдесят, в звездных экспедициях участвует лет двадцать, имеет много научных трудов. Что еще? Специальность? Дай-ка вспомню… Ага! Ему чаще приходится иметь дело с природными объектами, но по образованию он технарь. Кажется, в свое время окончил Институт робототехники в Торонто. Постой-ка! Робототехники? — Родриго поднапряг память. — Ну конечно же, голова моя дырявая! Франклин Иджертон — да ведь на это имя нередко ссылались преподаватели в училище! Забавно! Всемирно признанный научный авторитет и шалопай-курсант, пренебрегавший изучением работ мэтра, оказались на одном корабле! Странно, что тогда, восемь лет назад, его фамилия не вызвала у меня никаких ассоциаций. А вот сейчас припомнил. Что же, очень хорошо. Пожалуй, Иджертон — тот самый человек, который сможет мне объяснить, почему плазменники проявили удивительную пассивность и дали так легко себя одолеть. В „конспекте“ этот вопрос остался без ответа, но выдающийся робототехник, даже сменивший специальность, должен был до тонкостей изучить все, связанное с Реконкистой».
Решив так, Родриго стал постепенно приближаться к Иджертону и вскоре как бы случайно поравнялся с ним.
— Извините, доктор Иджертон, — сказал он, — не поможете ли вы мне решить одну проблему? Я слышал, что вы видный специалист.
Иджертон остановился и с интересом оглядел Родриго. Просьба была, что и говорить, странноватой. Начальник Базы практически не общался с десантниками. Если возникала необходимость использовать их во славу науки, он решал такие вопросы непосредственно с Эрикссоном. Возможно, звездные воины казались Иджертону существами другого мира, вылепленными из более грубой субстанции, нежели ученые.
— С удовольствием, Кармона. — Он двинулся дальше и жестом предложил Родриго идти рядом. — Признаться, не ожидал, что когда-нибудь смогу оказаться вам полезным. Изложите суть проблемы.
— Понятно, — сказал Иджертон, выслушав Родриго. — Действительно, тут есть над чем задуматься. Я, конечно, когда-то занимался этим вопросом. Да и не я один — громких имен хватало. Но, сами понимаете… — Он развел руками. — Гипотез много, только чем подтвердить хотя бы одну из них? Удивительно, правда? Мы собственными руками создали плазменный мозг, и он же впоследствии оказался для нас «черным ящиком». В общем, окончательного ответа вам не даст никто, но с гипотезами, если хотите, я вас познакомлю.
Из-под его ноги, с треском развернув радужные крылья, выпрыгнул крупный кузнечик. Иджертон остановился и проследил взглядом внушительную дугу, описанную сверкающим тельцем.
— Скачут! — произнес он, даже не пытаясь скрыть зависть. — Никаких забот, а? Мне иногда, поверите ли, тоже хочется вот так попорхать. — Его одутловатое лицо неуловимо изменилось: заблестели глаза, разгладились мелкие морщинки, и даже багровых прожилок, покрывавших щеки, как будто стало меньше. — Не удивляйтесь, порхать — несбыточная мечта всех толстяков. Вообще забавно получается! Изучая какую-нибудь козявку, чувствуешь себя всемогущим богом. Зато она может расправить крылышки и полетать, а «бог» вынужден отдуваться, с трудом влача свои девяносто два килограмма.
Иджертон посмотрел на Родриго и по его вытянувшемуся лицу понял, что произвел на десантника слишком сильный эффект. Тот явно не ожидал подобной лирики от человека, которому полагается не бездумно любоваться жизнью, а препарировать ее.
— Я, кажется, отвлекся, — сказал Иджертон. — Вы ведь ждете ответа на свой вопрос. Значит, плазменники? Ну, первое предположение — самое банальное: роботы не нападали на людей, потому что не имели наступательной техники, и оборонительная стратегия казалась им наиболее верной. Однако я считаю, что такое объяснение не выдерживает критики. Любое разумное существо меняет стратегию и тактику в зависимости от обстоятельств, а создать нужные боевые устройства плазменникам, в общем-то, ничего не стоило. Согласны?
— Судя по тому, что я вычитал, — ответил Родриго, — роботы уже давно могли бы стереть нас в порошок. Мы, люди, обзавелись оружием в короткий срок, а плазменники соображали быстрее нас, так что могли придумать и что-нибудь поэффективнее аннигиляционной бомбы.
— Вот-вот! — Иджертон явно был ряд такому совпадению взглядов. — Теперь вторая версия, широко распространенная и, вероятно, известная вам. С ней знаком любой, кто хотя бы слегка интересовался историей Реконкисты. Приверженцы этой гипотезы утверждают, что плазменники, обогнав людей в умственном отношении, перестали обращать на них всякое внимание. Мы сделались для мудрых роботов чем-то вроде насекомых, копошащихся под ногами. Обидно, конечно, но в таких рассуждениях есть своя логика. Сами подумайте: мы-то не собираемся вступать в контакт… ну, например, с муравьями или термитами! Их слаженная, целенаправленная деятельность, грандиозные постройки — все это для нас не признак большого ума. Мы разработали целую систему критериев. Не отвечаешь им — значит, не наделен разумом, просто сумел хорошо приспособиться к тем или иным условиям жизни. Возможно, точно так же рассудили и плазменники. А что касается военных действий… Если, скажем, вас укусит случайный муравей, то вы сбросите его или раздавите, но вряд ли впадете в такое неистовство, что возьмете пульсатор и в отместку подожжете весь муравейник. Правильно?
— Да, любопытно… — Родриго задумался. — Эта теория неплохо все объясняет. Не дураки придумали…
— Она действительно правдоподобнее, чем предыдущая, хотя, чтобы ее признать, нужна определенная смелость мыслей. — Иджертон пригладил ладонью волосы. — Человек привык считать себя центром Вселенной. Нас можно уважать, боготворить, опасаться, ненавидеть, наконец! Но не замечать… Такой удар по самолюбию способен выдержать не каждый. Куда удобнее обвинить противника в слабости или трусости. Однако лично мне больше по душе третья гипотеза. Она предполагает наличие у плазменников определенных этических категорий.
— То есть? — не понял Родриго.
— Это очень просто и совершенно естественно! — Иджертон оживился, собираясь, очевидно, наконец-то вскочить на любимого конька. — Надо только отрешиться от известных стереотипов. Вы, наверное, замечали за собой: стоит даже мысленно произнести слово «машина» — и воображение рисует механическое чудовище, безукоризненно следующее логике и начисто лишенное эмоций. Увы, еще в двадцатом веке слово «робот» стало синонимом металлический болванки, которая если и поступает нестандартно, то исключительно из-за ошибки в схеме. Но к плазменникам, очевидно, нельзя подходить с общей меркой. Вряд ли их можно назвать машинами в обычном понимании, они скачком поднялись на более высокую ступень. Словосочетание «искусственный разум» перестало быть пустым звуком. Вы ведь не отрицаете, что наши… м-м… оппоненты были вполне разумны?
— Это бесспорно, доктор. Взять хотя бы книгу Хоппе…
— Верю, верю, что читали внимательно. Но даже Хоппе согласился лишь с тем, что плазменники превзошли нас интеллектуально. Он не осмелился признать за ними способность чувствовать, переживать, руководствоваться соображениями морали, создавать произведения искусства… К сожалению, большинство моих коллег заняло эту же позицию. Пусть роботы научились быстрее соображать, но в духовном плане мы заведомо превосходим «жестянок», и этот барьер — на вечные времена! Однако откуда у нас, спрашивается, такая уверенность? Не занимаемся ли мы самообманом? Ведь никто пока не может похвастаться, что постиг образ мышления плазменников.
— Извините, доктор, но чувствующий робот… Что же, по-вашему, они нас просто пожалели?
Иджертон аккуратно обошел возникший перед ним мясистый раздвоенный стебель, усыпанный мелкими лиловыми цветками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31