— Зовите меня Дружище Квак, — сказало оно уверенным голосом.
Катагири лишился дара речи и будто примерз у входа, отвесив челюсть.
— Нечего так удивляться. Вреда я не причиню. Проходите и закройте за собой дверь, — сказал Дружище Квак.
Катагири сжимал в правой руке портфель, а в левой — бумажный пакет из супермаркета с овощами и рыбными консервами. Он даже не думал шевелиться.
— Господин Катагири, давайте же, заходите, разувайтесь!
Услышав свое имя, Катагири пришел в себя и сделал, как велено: поставил на пол пакет и, сжимая под мышкой портфель, разулся. Вслед за Дружишем Кваком он прошел на кухню и сел за стол.
— Послушайте, господин Катагири, — заговорил Дружище Квак, — извините, что я своевольно проник сюда пока вас не было. Вы, должно быть, сильно удивились Но поверьте, иного выхода не было. Как, от чаю не откажетесь? Я знал, что вы скоро вернетесь и вскипятил чайник.
Катагири продолжал сжимать под мышкой портфель. Какая-то нелепая шутка. Кто-то забрался в лягушачий костюм и потешается над ним. Но как ни крути, и конституцией, и телодвижениями, с которыми Дружише Квак, мурлыча себе по нос, разливал кипяток, он сильно смахивал на доподлинную лягушку. Дружище Квак поставил одну чашку перед Катагири, другую — перед собой.
— Ну как, успокоились? — потягивая чай, спросил он.
Катагири по-прежнему не мог вымолвить ни слова.
— Вообще-то приходить нужно, предварительно условившись, — сказал Дружище Квак. — Я это осознаю, господин Катагири. Кто угодно удивится, обнаружив у себя в доме гигантскую лягушку. Но дело настолько важное и безотлагательное, что я поступился принципом.
— Дело? — наконец выдавил Катагири.
— Да, господин Катагири. Без дела я не стал бы врываться в чужой дом. Не такой я бесцеремонный.
— Что-нибудь связанное с моей работой?
— Ответ — и да, и нет, — наклонил голову Дружище Квак. — И нет, и да.
Так, нужно успокоиться и взять себя в руки, подумал Катагири, а вслух спросил:
— Ничего, если я закурю?
— Конечно-конечно, — с улыбкой ответил Квак. —Или здесь не ваш дом? Я ведь не могу вам здесь ни в чем отказывать. Курите, пейте сколько душе угодно. Сам-то я не курю, но требовать того же в чужих домах не могу.
Катагири вынул из кармана пальто сигареты и чиркнул спичкой. Обратил внимание, как трясется рука. Дружище Квак, сидя напротив, с интересом наблюдал за его действиями.
— Вы случайно не из какой-нибудь группировки? — решительно спросил Катагири.
— Ха-ха-ха, — рассмеялся в ответ Квак. Громким, заразительным смехом. «Шлеп», — хлестко ударил он по коленке ладошкой с перепонками. — А вы не без чувства юмора! Эк хватил! Какая банда якудзы даже в пору нехватки кадров будет принимать в свои ряды лягушек? Додумайся кто до этого, подымут на смех.
— Если вы пришли на переговоры по займам, то ничего не выйдет, — выпалил Катагири. — Лично у меня решающего слова нет. Я только подчиняюсь указаниям начальства и лишь выполняю распоряжения сверху. В любом случае, я вряд ли буду вам чем-либо полезен.
— Послушайте, господин Катагири, — сказал Дружище Квак, воздев указательный палец. — Я пришел сюда не по таким пустякам. Я знаю, что вы работаете помощником начальника секции в отделе контроля финансов отделения Синдзюку Трастобезопасного банка Токио. Но этот разговор не имеет никакого отношения к возврату займов. Я пришел сюда для того, чтобы спасти Токио от гибели.
Катагири огляделся. Казалось, его просто-напросто разыгрывают по-крупному, и где-то притаилась скрытая камера. Но камеры нигде не было. Маленькая квартирка в небольшом доме. Спрятаться в ней кому-то еще проблематично.
— Здесь кроме меня, нет никого, господин Катаги-Пожалуй, вы считаете меня сумасшедшей лягушкой. Или думаете, что у вас белая горячка. Но вы не сошли с ума. И это не горячка. Предельно серьезный разговор.
— Послушайте, господин Квак…
— Дружище Квак, — опять задрав палец, поправил тот.
— Дружише Квак, — исправился Катагири, — нельзя сказать, что я вам не верю. Но я до сих пор не могу понять суть вашего визита. Не могу вникнуть, что здесь сейчас происходит. Можно несколько вопросов?
— Конечно-конечно, — сказал Дружище Квак. — Взаимопонимание — вешь очень важная. Правда, некоторые считают, что понимание — это не более чем сумма непониманий. Я тоже считаю это весьма интересным мнением, но, к сожалению, сейчас у нас нет времени идти в обход. Будет очень хорошо, если мы достигнем взаимопонимания кратчайшим путем. Поэтому спрашивайте, сколько считаете нужным.
— Вы — настоящая лягушка?
— Как видите, настоящая. Не порождение метафоры или цитаты, какой-нибудь деконструкции, сэмплинга или иного равно сложного процесса. Самая настоящая лягушка. Может, поквакать?
Дружише Квак поднял глаза к потолку и зашевелил горлом.
— Ква-а-а-а-а. Ква-ква-а-а-а-а-а, — раздался его могучий голос. Настолько могучий, что покосилась висевшая на стене картина в раме.
— Хватит, хватит, — поспешно сказал Катагири. Он прекрасно знал, какие в доме тонкие стены. — Достаточно, теперь я вижу, что вы — настоящая лягушка.
— Иными словами, лягушка в целом. Но даже если и так, факт, что я — лягушка, неоспорим. И если кто-то будет настаивать на обратном, он — конченный лгун. Таких нужно стирать в порошок.
Катагири кивнул. Чтобы как-то успокоиться, он взял чашку и отхлебнул чаю.
— Вы говорили, что хотите спасти Токио от разрушения?
— Именно так.
— Какого рода это разрушение?
— Землетрясение, — сурово понизил голос Дружище Квак.
Катагири смотрел на лягушку, раскрыв рот. Тот же молча уставился на Катагири. Их взгляды сцепились. Затем Дружище Квак продолжил:
— Очень сильное землетрясение. Оно потрясет Токио восемнадцатого февраля в полдевятого утра. То есть через три дня. И будет еще сильнее, чем в Кобэ. Предполагаемое количество жертв — сто пятьдесят тысяч. Большинство — в час пик, когда с рельсов сойдут электрички. Обрушатся автострады, обвалится метро, опрокинутся монорельсы. Начнут взрываться цистерны, дома, погребая под собой людей, превратятся в горы развалин. Повсюду вспыхнут пожары. На дорогах возникнут заторы, «скорые помощи» и пожарные машины выстроятся в беспомощные очереди. Люди будут тупо погибать. Погибших-то как-никак сто пятьдесят тысяч. Настоящий ад. Люди уже в который раз будут вынуждены признать, насколько это опасная штука — урбанизация. — Закончив эту тираду, Дружище Квак слегка кивнул. — Эпицентр — недалеко от районной администрации Синдзюку. Так называемое землетрясение подземного типа.
— Недалеко от администрации Синдзюку?
— Если говорить точно, прямо под вашим отделением Трастобезопасного банка Токио.
Повисла мрачная тишина.
— И что, стало быть… — залепетал Катагири, — вы —это самое землетрясение…
— Именно, — кивнул Дружище Квак. — Именно так. Мы вместе с вами, господин Катагири, проникнем в подземелье Трастобезопасного банка Токио, где сразимся с Дружищем Червяком .
Немало сражений вынес Катагири — ведь он работал в отделе контроля финансов. Все шестнадцать лет после окончания университета, день за днем на одном и том же месте бился он за то, чтобы займы банку возвращали. Подразделение это — вообще не самое популярное. Все стремились деньги только выдавать. Особенно это было актуально в эпоху экономики «мыльного пузыря», когда их девать было некуда. Было бы что заложить: землю или ценные бумаги, — и стоило лишь назвать кассиру необходимую сумму, пропорционально которой росли его, кассира, трудовые достижения. Но бывало, что люди прогорали, и тогда наступал черед Катагири. Особенно у него прибавилось работы, когда «мыльный пузырь» лопнул. Упали цены на акции, подешевела земля, залог потерял свой первоначальный смысл.
— Сколько сможешь, но урви налом, — раздавался приказ сверху.
Квартал Кабуки на Синдзюку — рассадник насилия в Токио. С давних пор здесь доминирует якудза, к ней причастны корейские преступные группировки, не Дремлют китайские мафиози. Квартал утопает в оружии и наркотиках. Не всплывая наружу, кочуют из одного места в другое огромные деньжищи. И только люди пропадают, как дым. Сколько раз Катагири, пытаясь вытребовать деньги обратно, попадал к бандитам. Те угрожали, обещали с ним расправиться, но страшно ему не было. Какой смысл убивать простого банковского клерка? Хотите зарезать — режьте. Хотите убить — убивайте. Ни жены, ни детей у него нет. Родители уже в могиле. Младшие брат и сестра окончили институт и у каждого давно своя семья. Ну, убьют — никому от этого плохо не станет. Даже самому Катагири.
И Катагири оставался спокоен, чем выводил из себя окружавших его якудз. А потому в определенных кругах даже прослыл человеком с железными нервами. Но сейчас он совершенно ничего не понимал и даже не представлял себе, как поступить. Что это еще за история? Дружище Червяк…
— Кто он такой, этот самый Дружище Червяк? — опасливо спросил Катагири.
— Он живет на дне земли. Гигантский такой червяк. Как рассердится, быть землетрясению, — объяснил Дружище Квак. — Вот и сейчас он очень сердит.
— Чем это он так рассержен?
— Не знаю. И никто не знает, что он там себе под землей думает. Что говорить, его почти никто никогда не видел. Обычно он спит. Спит годами, десятилетиями в своей мрачной и теплой земле. Разумеется, глаза у него атрофировались, мозги за время сна и те разжидились и превратились в нечто иное. По правде говоря, я предполагаю, что он вообще уже не думает. Лишь чувствует своим телом раскаты звука издалека или сотрясения почвы, поглощает их одно за другим и копит в себе. И вот все это под воздействием каких-то химических реакций превращается в ненависть. Почему так происходит, не знает никто. Даже я не могу объяснить.
Дружише Квак молча смотрел в лицо Катагири. Ждал, пока до того дойдет. Затем продолжил:
— Не поймите меня неправильно, лично я — не против Дружища Червяка, мы с ним не враги. Плюс ко всему, я не считаю его силой зла. Набиваться ему в друзья тоже не собираюсь, и в каком-то смысле считаю, что всему миру наплевать на его существование. Мир — как огромное пальто, которому необходимы карманы в разных местах. Но сейчас он опасен, и так этого оставлять нельзя. Душа и тело Дружища Червяка за долгий период вобрали в себя огромное количество ненависти и раздулись до небывалых размеров. К тому же землетрясение в Кобэ в прошлом месяце нарушило его глубокий сон. Мне был знак: Дружише Червяк вне себя от гнева. И сам решил устроить землетрясение под Токио. О сроках и месте которого меня предупредили несколько близких насекомых. Информация верная.
Дружище Квак умолк, устало прикрыв глаза.
— Выходит, — заговорил Катагири, — мы с вами спустимся под землю, сразимся с Дружищем Червяком и предотвратим землетрясение?
— Именно так.
Катагири взял было чашку, но снова поставил ее на стол.
— Я не все еще понял, но почему вашим партнером должен стать именно я?
— Господин Катагири… —Дружище Квак неподвижно всматривался в глаза собеседника. — Я начал вас уважать. Последние шестнадцать лет вы безропотно выполняете опасную работу, за которую больше никто не хочет браться. Я прекрасно знаю, как вам было непросто. И не считаю, что начальство и коллеги оценивают вас по достоинству. Они попросту слепы. Но даже при этом вы не жалуетесь… Да что там работа — после смерти родителей вы сами подняли на ноги малолетних брата и сестру. Выучили их, одного женили, другую выдали замуж, пожертвовав своим временем и львиной долей заработка. Сами вы жениться так и не смогли. При этом брат с сестрой вам нисколько не благодарны за то, что вы для них сделали. Даже спасибо не сказали. Наоборот, они с вами не считаются и ведут себя бесстыжим образом. На мой взгляд, это никуда не годится. Так и хочется за вас их отдубасить. Но вы на них не в обиде… Говоря по правде, господин Катагири, наружности вы никакой, язык у вас не подвешен. Нередко на вас посматривают свысока. Но я-то знаю: вы — крепкий мужественный человек. Можно даже сказать, во всем Токио нет другого человека, кому бы я верил и мог бы вместе с ним сразиться против Дружища Червяка.
— Господин Ква…
— Дружище Квак, — опять воздел палец тот.
— Дружище Квак, откуда вы все обо мне знаете?
— Ну я же не только посреди болота квакаю. То. что нужно видеть, вижу.
— Только вот, Дружище Квак… — пошел на попятную Катагири. — Не такой уж я и сильный. О подземелье у меня весьма отдаленное представление, и я никак не потяну сражение с Дружищем Червяком. Есть же люди поздоровее меня. Там, каратисты всякие, рейнджеры из Сил самообороны…
Глаза Дружища Квака округлились:
— Господин Катагири, сражаться буду я. Но я не смогу сражаться один. Вот в чем суть. Мне нужны ваши мужество и справедливость. Вам необходимо будет стоять у меня за спиной и подбадривать: «Держись, Дружище Квак! Все в порядке, Дружище Квак. Ты победишь, потому что правда на твоей стороне». — Дружище Квак развел руками и шлепнул ими по коленкам. — По правде говоря, мне самому страшно сражаться во мраке с Дружищем Червяком. Все это время я любил искусство и жил мирной жизнью в согласии с природой. Мне совсем не нравится драться. Но я дерусь, потому что так нужно. Предстоит жуткий бой. Возможно, я получу увечья. А может, и живым не вернусь. Но я не бегу. Как говорил Ницше, «добродетель высшего разума — не иметь страха». Мне нужно, чтобы вы поделились со мной своим мужеством, от всего сердца поддержали бы меня как друга. Понимаете, о чем я?
Для Катагири еще многое оставалось неясным. Однако он почему-то понял, что словам Дружища Квака можно верить, как бы неправдоподобно ни звучали они. Катагири — сотрудник самого серьезного отдела банка — от природы обладал способностью это чувствовать.
— Господин Катагири, я вас прекрасно понимаю: является вдруг гигантская лягушка, вроде меня, выкладывает все и заставляет в это поверить. Естественно, вы не знаете, как быть. И это понятно. Поэтому я предоставлю вам одно доказательство своего существования. Если я не ошибаюсь, в последнее время вас беспокоит вопрос прекращения финансирования торговой компании «Большая Восточная Медведица»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14