Он вожак пиратов.
Кико вытащил из кармана тюбик и отвернул колпачок.
— Я убью его из моей пушки.
— Иди отсюда, — сказал Хуан, не поднимая глаз и решительно отодвигая Кико ногой.
— Если он плохой, почему же ты не хочешь, чтобы я его убил?
Хуан не слушал его. Он жадно читал: «Только попробуй меня обмануть, я буду стрелять немедленно. Прикажи твоим людям бросить оружие!»
Витора наливала молоко в кастрюльку. Несколько капель упало на красное крыло плиты. Она поставила кастрюльку на огонь и тяжко вздохнула.
Мама спросила:
— А про Севе ничего не слышно?
— Ее матери, поди, не лучше, раз она не едет, — ответила Витора и вздохнула еще глубже.
— Что, уже? — спросила Мама.
— Да, завтра… Все одно к одному.
Кико вскарабкался на плетеное креслице и стал размазывать пальцем белые капли. Он склонял голову набок, как бы выискивая наилучшую перспективу, и наконец, начертив запутанный узор, радостно завопил:
— Вито, Хуан, это Сан-Себас!
Хуан швырнул журнал на пол и неохотно подошел к плите. Сдвинув брови, он посмотрел на иероглифы и презрительно спросил:
— И это пляж?
Раскрасневшись от удовольствия, Кико громко пояснил:
— Смотри, вот эти сеньоры плавают, а этот загорает, а…
Хуан пожал плечами, и на его лице отразилось глубокое разочарование.
— Ничуточки не похоже, — сказал он.
Витора говорила Маме:
— Пятерых из каждой сотни посылают в Африку, и что вы скажете, обязательно должно было выпасть на него. Убиться можно.
— Ну посуди сама, — сказала Мама, — кому-то же надо ехать.
— Господи, и я так думаю, но почему это все шишки должны валиться на мою голову? Что, других людей мало?
— А как приятель Паки?
— Кто, Абелардо? Ну, этот-то не иначе в рубашке родился. Прямо не знаю, отчего этой девчонке вечно везет. В субботу идет и выигрывает в лотерею, а в понедельник тянут жребий, и жених остается при ней. Надо же так.
Малышка била в ладоши и повторяла:
— Атата, атата.
Кико подошел к ней, взял за ручки и стал хлопать ими посильнее, девочка залилась смехом, мальчик тоже засмеялся.
— Атата, атата, — твердила малышка.
Кико дернул за полу халата в красных и зеленых цветах:
— Она говорит «красота». Мама, Крис говорит «красота».
Мама продолжала говорить:
— … А кроме того, это не такая уж беда.
Витора рассердилась:
— Ну, еще как посмотреть. А Паки заладила теперь, что Фемио свяжется там с какой-нибудь черномазой.
— Вот глупости, — отозвалась Мама.
— Да неизвестно. И Абелардо тоже — мол, негры теперь такие, что от них любого можно ждать.
Кико снова дернул за мамин халат:
— Мама, а Крис сказала «красота».
Мама без церемоний отстранила его:
— Оставь меня, ради бога, ну что ты прицепился, не надоедай.
Витора налила молоко в фарфоровую кружку, а остальное разлила по двум тарелкам, открыла банку с изображением смеющегося младенца и положила в каждую тарелку по большой ложке с верхом желтого порошка.
— Завтракать, живо, — сказала она, поочередно размешивая содержимое обеих тарелок.
Она усадила Кико на белый стульчик, подвинула к столу другой стул — для Хуана, подхватила девочку и устроила ее у себя на коленях. Крис безропотно глотала кашу, и с каждой ложкой вокруг ее влажных губ росла желтая кромка. Хуан поставил перед собой журнал с похождениями капитана Труэно, оперев его о сахарницу, и, кроша булочку в какао, жадно поглощал комикс. «Вы дорого заплатите за свою дерзость». — «А-а-а-х!» — «Вперед, друзья, с этими уже покончено». — «Получай, каналья, пришел и твой черед!» А тем временем Кико ритмично постукивал ложкой по белому мрамору, и Витора сказала:
— Ну давай, Кико, ешь. Господи, что за ребенок!
Кико неуклюже сунул ложку в кашу и принялся водить ею по тарелке; там обозначились глубокие бороздки. Мальчик поглядел и снова помешал кашу.
— Ешь, у тебя все остынет.
Кико промурлыкал: «Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри». Девочка уже заканчивала завтрак, и Вито встрепенулась:
— Кико, сейчас я позову твою маму!
Мальчик вяло поднес ложку ко рту и с отвращением пожевал кашу.
— Фу, какая гадость! — сказал он.
Глаза Хуана круглились, точно два блюдца. Он читал: «Но хватит болтовни. Сейчас ты умрешь!»
Витора спустила девочку на пол и отняла у Кико ложку:
— Дай сюда. Точно маленький.
— Я не маленький!
— Малявка, вот ты кто.
— Нет, не малявка!
— Ну так ешь. Тогда ты вырастешь и станешь большим, как твой папа, а если не будешь есть…
Кико открыл рот, закрыл глаза и проглотил, открыл рот, закрыл глаза и проглотил, открыл рот, закрыл глаза и проглотил — точь-в-точь индюк.
— Больше не надо, Вито, — наконец взмолился он со слезами на глазах.
Вито дважды провела слюнявчиком по его губам, схватила тарелку с остатками каши, счистила их в помойное ведро, а сверху аккуратно прикрыла картофельными очистками. Хуан сказал Кико:
— Отстань.
— А я сегодня встал сухой, Хуан, — сказал Кико. — Правда, Вито, я сегодня встал сухой?
— Правда, ты у нас уже вырос.
— Атато, — промолвила Крис.
— Она сказала «хорошо». Вито, а Крис сказала «хорошо»!
Витора взяла пылесос, щетку, пыльную тряпку и совок и шагнула в коридор.
— Сидите тихо, — сказала она, просунув в дверь растрепанную голову. — Не безобразничать.
Кико крутанулся на одной ножке, наслаждаясь независимостью. Потом подошел к угловому шкафчику возле плиты, дернул дверцу. Открываясь, замок щелкал «клип», а закрываясь — «клап», и Кико открыл и закрыл шкафчик раз двадцать пять, с улыбкой прислушиваясь к щелканью. Когда это ему надоело, он заглянул внутрь и увидел стопку клетчатых тряпочек — в красную и белую клетку, желтую и белую, белую и синюю, а повыше, на полочке — бутылки и банки с жидкостями для полировки и чистки и стиральные порошки. Он закрыл шкафчик, встал на колени и открыл маленькую дверцу под плитой.
— Это гараж, — сказал он.
Кристина, сидя под столом, подбирала с полу мелкие крошки хлеба и клала их в рот. Хуан, не шевелясь и не мигая, глотал страницу за страницей.
— Это гараж, Хуан! — крикнул Кико.
— Ага, — не отрываясь от журнала, отозвался Хуан.
На стене белела огромная нагревательная колонка — настоящая атомная бомба, а слева стояла электроплита, рядом с ней — плита с красной крышкой, еще левее поблескивала застекленная дверь черного хода, а рядом с дверью находилась вделанная в стену мойка для посуды, над ней — сушилка, чуть дальше раковина, за которой сразу же начинался короткий коридорчик — он вел в гладильную, и в него же открывались двери кладовой и ванной для прислуги. Из холодного крана раковины всегда капала вода — «тип», и через десять секунд опять «тип», но это было слышно лишь тогда, когда все, и дети и взрослые, молчали; иногда Кико подтаскивал к крану свой белый плетеный стульчик, усаживался и играл: он старался сказать «тип» вместе с краном, и всякий раз, когда их «тип» совпадали, так что получалось долгое «ти-ип», мальчик хлопал в ладоши, громко смеялся и звал Крис, чтобы и она послушала.
Против двери, ведущей на лестницу, стоял белый стол с белой мраморной столешницей, а над ним висел белый шкафчик, где Вито держала вазу с апельсинами, яблоками и бананами, сахарницу, солонку, сухой липовый цвет и сухие листья больдо, настой из которых Папа пил вечером после ужина. А дальше, справа от двери, ведущей в остальные комнаты, высился котел отопления, покрытый бронзовой краской, со стеклянной палочкой наверху, усеянной мелкими черточками и цифрами, ярко-красная нить на которой сжималась и вытягивалась, точно дождевой червяк.
Кико встал на цыпочки, нажал на дверную ручку и вышел из кухни. Он шел, уставясь в пол, и вдруг присел, поднял кнопку с ржавым острием и зеленой головкой и побежал в детскую.
— Мама! — пронзительно закричал он. — Посмотри, что я нашел!
Мама, оглушенная гудением пылесоса, водила трубой по углам и не слышала его. Внезапно она заметила мальчика, стоящего в открытых дверях, на сквозняке, и крикнула:
— Уйди оттуда! Ты не понимаешь, что простудишься?
Кико протянул руку с зеленой кнопкой.
— На, — сказал он.
Мама выключила пылесос и подошла к нему. В правой руке она держала сигарету.
— Что тебе? — спросила она.
— Смотри, что я нашел.
Мама посмотрела на ржавую кнопку.
— Прекрасно, — сказала она. — Ты очень хороший мальчик. А теперь ступай.
— Не то ее могла бы проглотить Крис, правда, мама? — продолжал Кико, не трогаясь с места.
Мама зажала сигарету в зубах и снова взяла в обе руки трубу пылесоса.
— Конечно, — ласково сказала она. — Ну иди.
— И тогда она бы умерла, правда, мама?
— Да, да, — Мама повысила голос.
— Как Маврик, правда, мама?
Мама подскочила, словно подброшенная пружиной. Выхватив сигарету изо рта, она завизжала:
— Да уйдешь ли ты наконец?!
Кико вернулся на кухню насупившийся, хмурый, и девочка взглянула на него из-под стола и сказала: «Ата-атата», но мальчик, не обращая на нее внимания, направился в ванную для прислуги, с трудом приподнял штанину и пустил в унитаз тоненькую прозрачную струйку. Потом зашел в гладильную, пошарил в угловом шкафчике и вытащил из жестянки желтый леденец на палочке. Довольно улыбаясь, он вошел на кухню, снял с леденца бумажку и сказал Хуану:
— Смотри, что у меня есть!
Хуан читал, глухой ко всему на свете: «Ну а сейчас, приятель, я буду иметь счастье всадить тебе пулю в лоб».
— Хуан! — повторил Кико, торжествующе крутя леденец над головой. — Гляди!
Хуан поднял свои глубокие черные глаза, которые тут же засветились живейшим интересом.
— Это чей? — спросил он.
— Мой, — ответил Кико.
— Дай откусить.
— Не дам.
Девочка выползла из-под стола, словно собачка, чутко улавливающая, чем пахнет, и с трудом поднялась на ноги. Она ухватила Кико за свитерок и потянула вниз.
— Ай. Ай.
— Нет, — сказал Кико. — Нет, не дам.
— Ну дай же откусить, — повторил Хуан.
— Он мой, — сказал Кико.
Хуан сунул руку в карман штанов и вытащил оттуда грязный нейлоновый мешочек, развязал его и показал брату маленький огрызок красного карандаша, замусоленный кусочек ластика и две монеты по десять сентимо.
— Если дашь откусить, я подарю тебе карандаш, — пообещал он.
Но Кико уже сосал леденец и время от времени вытаскивал его изо рта, чтобы отколупать кусочек прозрачной обертки. Крис, устав дергать брата за свитер, принялась плакать.
— Я дам тебе и ластик в придачу, — продолжал убеждать Хуан.
Кико торжествующе улыбался; он снова поднял леденец над головой, точно знамя, и облизал липкие губы.
— Это мой леденец, — провозгласил он. — Мне дал его сеньор из лавки.
Хуан смотрел на брата, и горло его медленно подрагивало, словно он что-то глотал; вдруг он подскочил к Кико, выхватил леденец, куснул и сразу же отдал. Плоский прозрачный диск покрылся белыми трещинками, как ледышка, сбоку недоставало кусочка, и при виде этого Кико как бешеный кинулся на Хуана, колотя его, лягая, обливаясь злыми слезами. Девочка рядом с ним тоже ревела и тянула свои пухлые ручки к леденцу. И тут дверь внезапно распахнулась, на кухню ворвался ураган красных и зеленых цветов, и раздался грозный голос:
— Это что еще за скандал? Что здесь происходит?
Крис все еще стояла, подняв ручонки, а Кико и Хуан наперебой осыпали друг друга обвинениями, и наконец из рукава в красных и зеленых цветах протянулась рука, завладела леденцом, и мамин голос сказал:
— Раз так, значит, никому, и все довольны.
Когда дверь закрылась, на кухне воцарилась выжидательная тишина; через минуту Хуан, потирая руки, обратился к Кико:
— Ну, давай я буду стрелять.
Кико сорвался с места и бросился к гладильной с воплем:
— На помощь, убивают!
— Та-та-та-та, — прострочил Хуан, прицеливаясь из воображаемого автомата, а Кристина, глядя на Хуана, с неожиданным оживлением повторила:
— Ата-ата-ата.
Она улыбнулась, и на ее смуглых щечках появились две ямочки, такие же, как на локтях.
12 часов дня
Услышав, что на их этаже остановился грузовой лифт, Кико вылез из своего уголка между двумя красными шкафами и открыл стеклянную дверь как раз в тот миг, когда Сантинес тащил коробку с продуктами из лифта на площадку. Но вдруг коробка, зацепившись за выступающую плитку, вильнула в сторону, и два пальца Сантинеса оказались прижатыми к проволочной сетке. Мальчишка инстинктивно сунул в рот занывшие пальцы и сердито проворчал:
— Прищемила, падла.
Кико глядел на него, не спуская глаз, и его лицо так же перекосилось от боли, как лицо Сантинеса, а когда посыльный потер пальцы о свой серый передник, Кико едва заметно повторил его жест, потерев пальцы о мягкие бороздки вельветовых штанишек.
— Привет, — сказал он наконец.
— Твоя мама дома?
Кико кивнул. Хуан услышал их, открыл дверь в коридор и крикнул:
— Мама, из лавки пришли!
Но в кухню вошла Витора и недовольно спросила Сантинеса:
— Позже не мог прийти, бездельник? Погляди, который час.
— Я часов не ношу, — нахально ответил мальчишка, показывая голое запястье.
— Ах, не носишь? — парировала Вито. — Погоди, я скажу твоему хозяину, он их тебе вмиг купит, у него не заржавеет.
Мальчик подбоченился.
— Эй, — насмешливо сказал он, — ты, верно, забыла, что это не я послал кое-кого в Африку.
На секунду показалось, что Витора вот-вот лопнет от злости. Шагнув к нему вплотную, она подняла руку и прошипела:
— Заткнись сию же минуту, не то я так тебе влеплю, что до смерти будешь помнить!
Мальчик вскинул руку, чтобы защититься от удара, но, увидев, что Витора сдержалась, выпрямился и присвистнул:
— Ну и обстановочка, нечего сказать.
Крис, сидя на полу, рылась в коробке и выкладывала в один ряд луковицы и апельсины, а Кико и Хуан следили за ходом словесной дуэли, поворачивая головы то к одному, то к другому противнику, как на партии в теннис. Витора выгружала товары и складывала их на плиту с красным верхом. Сантинес смотрел, как проворно двигаются ее скрюченные, но тем не менее ловкие руки.
— Руки у тебя… — пробормотал он. — И бывают же такие руки…
Витора снова бросила на него рассерженный взгляд:
— А тебе-то что до моих рук?
Мальчик пожал плечами:
— У тебя пальцы крючком, вот и все.
— Хорошо, а тебя это волнует?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14