Хуан внимательно всмотрелся в рисунок.
— Ничего не понимаю, — сказал он наконец.
— Не понимаешь?
— Нет, это что такое?
— Сеньор едет на поезде.
— А это?
— Это солнце, а это другой сеньор, с машиной.
Он вопросительно поглядывал на брата, ожидая восторженного одобрения, но Хуан повторил еще раз:
— Ничего не понимаю.
Доми дважды вставала со стула, приоткрывала дверь и прислушивалась. Все было тихо. Минут через десять она сказала Хуану:
— Хуанито, сынок, сбегай на кухню, посмотри, что делают Вито и Фемио.
— Да нууу, — протянул Хуан.
— Сбегай, голубок.
Хуан взялся за дверную ручку.
— Эй, — предупредила его Доми, — ты скажи, что пришел попить, не вздумай болтать, будто я тебя послала, понял?
— Ладно.
Пока Хуана не было, Доми походила по комнате, ведя девочку за руку. Крис останавливалась перед всем, что находила на полу, тянула вниз и говорила: «А-та-та». А Доми, чтобы не наклоняться, возражала: «Кака, кака. Мы не будем это трогать, верно, доченька?» Вернулся Хуан, и Доми жадно спросила:
— Ну что?
— Он ушел.
— Кто ушел?
— Фемио, кто же еще.
— Этот бесстыдник ушел и не сказал мне ни слова! Вот уж не ждала! Уйти вот так! Сколько раз он мне говорил: «Сеньора Доми, вы для меня как мать». Вот тебе и мать! — Она наклонилась к Хуану. — А Вито что делает, сынок?
— Плачет.
— Ну чего же ты еще хочешь.
— Да я ничего и не хочу, Доми, — внес ясность Хуан.
Доми передала ему Кристину.
— Посмотри немножко за девочкой, — сказала она. И вышла, предварительно включив свет.
Заметив, что стол образует угол с креслом, обтянутым цветастым винилом, Хуан подхватил два плетеных стульчика и положил их сверху.
— Смотри, Кико, — сказал он, — тюрьма «Ла Кабанья».
— Ага, — радостно подхватил Кико.
Хуан завел девочку внутрь.
— Мы будем стража, а Крис сидит в тюрьме.
Кико опрокинул большой стул и загородил им вход. Потом пролез в «тюрьму» между ножками. И сказал:
— Сюда входят другие разбойники, Хуан.
— Нет, — отозвался Хуан, — не показывай ей, как можно вылезти, не то она убежит.
Сидя в заключении, Крис улыбалась брату и все время повторяла: «А-та-та, а-та-та».
Хуан опустился на колени возле «тюрьмы», а Кико все ползал и ползал вокруг. Он задел стул.
— Ай! — сказала Крис.
— Видишь, ты ее прищемил.
Кико наклонился и посмотрел на девочку сквозь решетку сиденья.
— Крис! — окликнул он. — Я тебя вижу.
— А-та-та.
— Сидишь в тюрьме, Крис?
— А-та-та.
Девочка вертела в руках пластмассовую птичку, которую нашла на полу «тюрьмы». Кико сказал:
— Это моя птичка. Мне подарили ее на рождество, правда, Хуан?
Хуан стянул скатерть со стола и набросил ее на «тюрьму».
— Дом с крышей, — сказал он.
— Правда, дом с крышей!
— Только не двигай стул, а то крыша упадет.
Крис поползла на четвереньках между стулом и креслом. Кико завизжал:
— Разбойник убегает!
— Она уже не разбойник, — ответил Хуан.
Кико растерянно посмотрел на него, потом присел на корточки и залез внутрь. Он уселся на пол рядом с Крис и облокотился о лежащий стул.
— Смотри, Крис, это окошко.
— А-та-та.
— Я буду папа, а ты — мама.
— А-та-та.
— Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри, — промурлыкал Кико, просовывая голову между ножек стула. — Гляди, Хуан, а я убежал!
Хуан уже уселся на кресло и положил на колени «Покорение Дальнего Запада».
— Я больше не играю, — объявил он, не поднимая глаз.
Кико отодвинул стул и вылез. Он протянул руку Кристине. Когда девочка выбралась наружу, он сказал ей:
— Захочешь пи-пи, скажешь, хорошо?
Крис смотрела на него, не понимая.
— Описаешься — нашлепаю. — Он наклонился, потрогал штанишки Крис и добавил: — Ну какая же хорошая у нас девочка! Хуан, Крис сухая.
— Ладно, отстань.
Кико обвел взглядом комнату и, не найдя ничего интересного, подошел к двери и вышел в коридор. Кристина неуклюже ковыляла за ним. Сквозь стеклянную фрамугу над дверью кабинета в коридор сочился сероватый свет. В доме стояла тишина, из кухни едва доносились приглушенные голоса Доми и Вито. Кико сказал страшным голосом:
— Там бука, Крис.
— А-та-та, — испуганно отозвалась девочка.
Кико зажег свет в розовой ванной и открыл дверцу лакированного шкафчика.
— Я тебя побрею, — сказал он. — Хочешь, я тебя побрею, Крис?
Он присел на корточки и порылся в шкафчике. Лицо его сияло от удовольствия. Первым делом он вытащил тюбик с зубной пастой.
— Еще одна пушка, — сказал он себе. — Только она заряжена.
В шкафчике были ножницы с загнутыми концами, щипчики, три губные помады, две пудреницы, дезинфицирующее полоскание для рта, пакет ваты, бутылочка со спиртом, шесть зубных щеток — белая, бесцветно-прозрачная, желтая, синяя, красная и светло-кофейная, — картоночка с заколками, клизма, пипетка, коробочка с болеутоляющими свечками, пилка для ногтей, пузырек с каплями от насморка, пульверизатор, две резиновые груши, мыло, два бинта, дюжина белых пластмассовых бигуди, щеточка для ногтей, щетка для волос, круглое зеркальце; тюбики с косметикой, бесцветный лак для ногтей, крем очищающий и крем питательный; одеколон, флакончики с фукорцином и фруктовыми солями; тушь для ресниц, две гребенки — черная и белая, лак, три карандаша для глаз — черный, зеленый и синий, термометр в металлическом футляре, блестящая коробочка с булавками и голубой тюбик с антигеморроидальной мазью.
У Кико разбежались глаза.
— Сколько тут всего, да, Крис?
Девочка перебралась к нему поближе. Она схватила валик бигуди и бросила его в унитаз.
— А-та-та, — сказала она.
Кико засмеялся. Ему было так хорошо в этом раю.
— Нет, Крис, — наставительно сказал он, — туда делают ка-ка.
— Ка-ка, — повторила Крис.
— Хочешь ка-ка? — рассеянно переспросил Кико.
Он раскрыл футляр термометра.
— Поди сюда, я тебе его поставлю, — сказал он.
Посадив Крис на пол, он сунул ей термометр между ножек. Тут же вынул и посмотрел на свет.
— Ты больна, — сказал он.
— А-та-та.
— Поставить тебе свечку?
Он спустил с девочки штанишки, взял болеутоляющую свечку и, усевшись на белую скамеечку, сунул свечку в попку Крис, но свечка выскакивала назад, как живая. Кико говорил:
— Нет, Крис, нет, не выталкивай ее.
Сидя на коленях брата, Крис махала коробочкой с булавками. Наконец Кико удалось вставить свечку.
— Ну вот, хорошая девочка, — сказал Кико, поднимая ей штанишки.
Он снова присел перед волшебным шкафчиком и едва услышал, как блестящая коробочка звякнула в унитазе. Он грустно покачал головой.
— Для бритья тут ничего нет, — сказал он.
Кристина тоже отрицательно качала головкой, и Кико добавил:
— Папа все это спрятал, правда?
Девочка серьезно следила за всеми его движениями. Кико взял карандаш для глаз и спросил:
— Покрасить тебя, как маму?
Девочка не говорила ни да, ни нет.
— Закрой глаза.
Кристина закрыла, и Кико начертил несколько закорючек на ее веках так неловко, что полоски протянулись через переносицу и до висков.
— А теперь рот, — сказал Кико.
Он взял губную помаду, подышал на нее и с силой провел по влажным и пухлым губкам девочки. Кристина высовывала язык и, причмокивая, слизывала помаду. Кико смеялся от души.
— Нет, Крис, нет, это не едят.
Красные полосы доходили девочке до ушей, и Кико сказал, окинув взглядом свою работу:
— Ты похожа на индейца из телика.
Вдруг вдали раздался звонкий стук маминых каблуков по паркету, и Кико испугался, захотел разом сунуть все в шкаф, но ударился локтем об пол. Мама повторяла: «Доми, Доми, почему это у детей так тихо?» Доми шла из кухни ей навстречу и говорила: «Они в комнате, сеньора, заигрались». И Мама: «А почему в ванной свет, Доми?» И Доми: «Не знаю, сеньора», но шаги неумолимо приближались, и Кико взял Кристину за руку и громко сказал:
— Так делать нельзя, Крис, мама нашлепает девочку.
Размалеванная Крис невозмутимо смотрела на него, и, нагнувшись к уху сестры, Кико шепотом добавил:
— Тебя бить не будут, Крис.
Но не успел он закончить, как Мама уже испуганно вскрикнула, а Кико смотрел на нее невинными глазами, говоря:
— Она сама.
Мама подхватила девочку на руки и повернулась к Доми:
— Ну скажите, как после этого оставлять на вас детей?
На пороге детской появился Хуан.
— Ничего себе, — сказал он. — Точно краснокожий.
А Доми говорила:
— Ну ведь на минутку отлучилась на кухню.
Тут Мама потеряла голову и закричала, что ей нечего делать на кухне, и что она ведет себя как нарочно, и что в один прекрасный день дети чем-нибудь отравятся, и как после этого оставлять на нее детей, и что ей нечего делать на кухне, и что она ведет себя как нарочно, и наконец Доми, устав ее слушать, сказала:
— В общем, сеньора, если вы мной недовольны, то смотрите.
Мама остановилась.
— Да, Доми, — сказала она. — Я вами недовольна. Так что решайте сами.
Держа Крис на руках, Мама застучала каблуками по коридору. Кико бежал за ней и спрашивал:
— Ты не будешь шлепать Крис?
И Мама ответила ему тем же тоном, каким только что говорила с Доми:
— Нет, она еще маленькая. Она не виновата. Если кого и шлепать, так других, тех, кто в этом виноват. А она еще маленькая и не понимает, что делает.
7 часов вечера
Глаза Доми распухли, она держала в руке белый платочек и казалась намного старше. Витора включила транзистор, чтобы развеять тяжелое молчание. У нее тоже были красные глаза, и она двигалась по кухне медленно и нехотя. Доми сказала:
— Да тут еще Фемио. Думаешь, я заслужила такое обращение? Сколько раз он говорил: «Сеньора Доми, вы для меня как мать». Сама видишь, какая мать! И ведь уехал-то не на день, не на два.
Витора остановилась перед ней:
— Ну довольно, сеньора Доми, хватит. Не приставайте ко мне. Я уже слышала это двадцать раз. Что вы теперь от меня хотите?
— Чего ты окрысилась? Я не сказала ничего такого, чтобы ты на меня шипела.
Низкий размеренный голос повествовал из транзистора: «А тем временем бедный подкидыш Мария Пьедад подросла и стала совсем взрослой, и вот холодным зимним утром она пришла наниматься на работу в дом сеньоры маркизы».
Витора кивнула на приемник:
— Вот увидите, окажется, что это ее дочка.
Кико, сидя на корточках, возил что-то по полу, и, когда снова воцарилась тишина, в которой слышался только сладкий, чуть гнусавый голосок Марии Пьедад, он встал на ноги и сказал Доми:
— Не уходи, Доми, я не хочу, чтобы ты уходила.
Доми оттолкнула его:
— Это ты виноват. Если я ухожу, так все из-за тебя, ясно?
— Нет, Доми.
— «Нет, Доми», «нет, Доми», а кто раскрасил Крис?
— Она сама.
— Сама, сама… Думаешь, Доми совсем без понятия, хлопает ушами?
— Я не хлопаю ушами, Доми.
— Ну вот, — сказала старуха. — Ты еще мне грубишь.
Глаза Кико погрустнели.
— Я не грублю, Доми, — сказал он. — Я просто с тобой разговариваю.
Транзистор вещал: «Сеньора маркиза уже не могла обойтись во дворце без юной Марии Пьедад. И вот однажды весенним вечером она сказала: «Мария Пьедад, ты девушка красивая и скромная…»
Кико вышел из кухни в глубокой печали; он закрыл дверь, и сеньора маркиза закрыла рот. В комнате направо было темно, и он повернул налево, в гостиную.
Мама сидела под лампой и вязала, вытягивая нитку из серого клубка, а позади нее, лежа на светло-зеленом ковре, Кристина играла большой серебряной зажигалкой. Хуан, держа на коленях «Покорение Дальнего Запада», сидел против Мамы. Мама нервничала, и казалось, будто ее волнение искрой слетает с конца спиц всякий раз, как они ударялись одна о другую. Кико подошел ближе. Не глядя на него, Мама сказала:
— Убери оттуда руки.
Кико убрал руки с подлокотников кресла и застыл, держа их на весу, не решаясь шевельнуться, чтобы не вызвать новую вспышку гнева. Он тихо сказал:
— Мама, я не хочу, чтобы Доми уходила.
— Пойди и скажи ей.
Кико подождал немного, потом продолжал:
— Если Доми уйдет, она больше никогда-никогда не вернется?
— Придет другая, — сказала Мама.
— Я не хочу другую.
Он присел на краешек кресла, вытащил из кармана гвоздик и тюбик из-под пасты и, зажав гвоздь двумя пальцами, стал его крутить.
— Что там у тебя? — спросила Мама.
— Гвоздик, — он протянул его Маме, — возьми, чтобы Крис не укололась.
Но Мама считала петли и пробормотала: «Минутку», и, пока Мама шептала, как шепчут старухи, молясь, Кико вдруг почувствовал, что ему надо в уборную, и крепко сжал ноги, весь покраснев от натуги; когда Мама сказала: «Давай сюда», он ответил: «Что?», и Мама подняла глаза и сказала:
— Гвоздь, куда ты его дел?
И увидела, что он сидит весь красный. Она повысила голос:
— Куда ты дел гвоздь? Ты его проглотил?
Боясь ей противоречить, Кико кивнул. Мама вскочила и обеими руками подняла его лицо:
— Ну говори же, ты вправду проглотил гвоздь?
— Ага, — робко сказал Кико.
— Вставай, вставай сейчас же! — завизжала Мама, и Хуан положил книжку на низенький столик и с завистью посмотрел на брата, а Мама шарила по столу, по креслу, по полу и повторяла: «Боже, боже мой, что за ребенок, за ним не углядишь». Она поднимала ковер и говорила Хуану: «Ну помоги же мне», и они вдвоем принялись переворачивать все вверх дном.
— Нету, нигде нету, — сказала Мама, — неужели правда?
Она поставила Кико перед собой, наклонилась и сжала обеими руками его бока.
— Ты его правда проглотил? Правда-правда?
Кико кивнул. Мама проговорила про себя: «Боже мой, какой кошмар» — и продолжала поиски — заглянула под кресло, осмотрела низенький столик.
— Ведь только секунду назад он был у него в руке. Мальчик держал его в руке и протягивал мне.
Мама готова была расплакаться. Кико пошел на кухню и, открывая дверь, услышал рыдающий голос сеньоры маркизы: «Дочь моя, дочь моя!»
Витора высморкалась.
— Что я говорила?
Доми поднесла платочек к глазам. Кико встал посреди кухни и объявил:
— Я проглотил гвоздь.
Следом вбежала Мама, несчастная и растерянная, и все, что было на ней чужого: тушь, румяна, помада на губах, розовый лак, покрывавший ногти, — все это ярко проступало на восковой бледности кожи. Доми вскочила со стула, схватила Кико за руку и дернула:
— Господи, что за напасть! Это правда, сеньора?
Мама едва могла говорить.
— Оставьте его, — прошептала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14