как родимое выглядело бы пятно.
В сумерках я следил бы в окне стада IV
мычащих автомобилей, снующих туда-сюда
мимо стройных нагих колонн с дорическою И там были бы памятники. Я бы знал имена
прической, не только бронзовых всадников, всунувших в стремена
безмятежно белеющих на фронтоне Суда. истории свою ногу, но и ихних четвероногих,
учитывая отпечаток, оставленный ими на
III населении города. И с присохшей к губе
сигаретою сильно заполночь возвращаясь пешком к себе,
Там была бы эта кофейня с недурным бланманже, как цыган по ладони, по трещинам на асфальте
где, сказав, что зачем нам двадцатый век, если есть уже я гадал бы, икая, вслух о его судьбе.
девятнадцатый век, я бы видел, как взор коллеги
надолго сосредотачивается на вилке или ноже.

-3-
И когда бы меня схватили в итоге за шпионаж, ПОСВЯЩАЕТСЯ СТУЛУ
подрывную активность, бродяжничество, менаж-
а-труа, и толпа бы, беснуясь вокруг, кричала,
тыча в меня натруженными указательными : "Не наш!" - I
я бы в тайне был счастлив, шепча про себя: "Смотри, Март на исходе. Радостная весть:
это твой шанс узнать, как выглядит изнутри день удлинился. Кажется, на треть.
то, на что ты так долго глядел снаружи; Глаз чувствует, что требуется вещь,
запоминай же подробности, восклицая которую пристрастно рассмотреть.
"VIVE LA PATRIE!" Возьмем за спинку некоторый стул.
Приметы его вкратце таковы:
зажат между невидимых, но скул
пространства (что есть форма татарвы),
он что-то вроде метра в высоту
на сорок сантиметров в ширину
и сделан, как и дерево в саду,
из общей (как считалось в старину)
коричневой материи. Что сухо
сочтется камуфляжем в Царстве Духа.

II
Вещь, помещенной будучи, как в Аш-
два-О, в пространство, презирая риск,
пространство жаждет вытеснить; но ваш
глаз на полу не замечает брызг
пространства. Стул, что твой наполеон,
красуется сегодня, где вчерась.
Что было бы здесь, если бы не он?

-4-
Лишь воздух. В этом воздухе б вилась IV
пыль. Взгляд бы не задерживался на
пылинке, но, блуждая по стене, Четверг. Сегодня стул был не у дел.
он достигал бы вскорости окна; Он не переместился. Ни на шаг.
достигнув, устремлялся бы вовне, Никто на нем сегодня не сидел,
где нет вещей, где есть пространство, но не двигал, не набрасывал пиджак.
к вам вытесненным выглядит оно. Пространство, точно изморось - пчелу,
вещь, пользоваться коей перестал
III владелец, превращает ввечеру
(пусть временно) в коричневый кристалл.
На мягкий в профиль смахивая знак Стул напрягает весь свой силуэт.
и "восемь", но квадратное, в анфас, Тепло; часы показывают шесть.
стоит он в центре комнаты, столь наг, Все выглядит как будто его нет,
что многое притягивает глаз. тогда как он в действительности есть!
Но это - только воздух. Между ног Но мало ли чем жертвуют, вчера
(коричневых, что важно - четырех) от завтра отличая, вечера.
лишь воздух. То есть, дай ему пинок,
скинь все с себя - как об стену горох.
Лишь воздух. Вас охватывает жуть. V
Вам остается, в сущности, одно:
вскочив, его рывком перевернуть. Материя возникла из борьбы,
Но максимум, что обнажится - дно. как явствуют преданья старины.
Фанера. Гвозди. Пыльные штыри. Мир создан был для мебели, дабы
Товар из вашей собственной ноздри. создатель мог взглянуть со стороны
на что-нибудь, признать его чужим,
оставить без внимания вопрос
о подлинности. Названный режим
материи не обещает роз,
но гвозди. Впрочем, если бы не гвоздь,

-5-
все сразу же распалось бы, как есть, VII
на рейки, перекладины. Ваш гость
не мог бы, при желании, присесть. Воскресный полдень. Комната гола.
Составленная из частей, везде В ней только стул. Ваш стул переживет
вещь держится в итоге на гвозде. вас, ваши безупречные тела,
их плотно облегавший шевиот.
Он не падет от взмаха топора,
VI и пламенем ваш стул не удивишь.
Из бурных волн под возгласы "ура"
Стул состоит из чувства пустоты он выпрыгнет проворнее, чем фиш.
плюс крашенной материи; к чему Он превзойдет употребленьем гимн,
прибавим, что пропорции просты
как тыщи отношенье к одному. язык, вид мироздания, матрас.
Что знаем мы о стуле, окромя, Расшатан, он заменится другим,
того, что было сказано в пылу и разницы не обнаружит глаз.
полемики? - что всеми четырьмя Затем что - голос вещ, а не зловещ -
стоит он, точно стол ваш, на полу? материя конечна. Но не вещь.
Но стол есть плоскость, режущая грудь.
А стул ваш вертикальностью берет.
Стул может встать, чтоб лампочку ввернуть,
на стол. Но никогда наоборот.
И, вниз пыльцой, переплетенный стебель
вмиг озарить всю остальную мебель.

-6-
ШОРОХ АКАЦИИ Вереница бутылок выглядит как Нью-Йорк.
Это одно способно привести вас в восторг.
Летом столицы пустеют. Субботы и отпуска Единственное, что выдает Восток,
уводят людей из города. По вечерам - тоска. это - клинопись мыслей: любая из них - тупик,
В любую из них спокойно можно ввести войска. да на банкнотах не то Магомет, не то его горный пик,
И только набравши номер одной из твоих подруг, да шелестящее на ухо жаркое "ду-ю-спик".
не уехавшей до сих пор на юг,
насторожишься, услышав хохот и волапюк, И когда ты потом петляешь, это - прием котла,
новые Канны, где, обдавая запахами нутра,
и молча положишь трубку: город захвачен; строй в ванной комнате, в четыре часа утра,
переменился: все чаще на светофорах - "Стой". из овального зеркала над раковиной, в которой бурлит
Приобретая газету, ее начинаешь с той моча,
колонки, где "что в театрах" рассыпало свой петит. на тебя таращится, сжав рукоять меча,
Ибсен тяжеловесен, А.П.Чехов претит. Завоеватель, старающийся выговорить "ча-ча-ча".
Лучше пойти пройтись, нагулять аппетит.
Солнце всегда садится за телебашней. Там
и находится Запад, где выручают дам,
стреляют из револьвера и говорят "не дам",
если попросишь денег. Там поет "ла-ди-да",
трепеща в черных пальцах, серебряная дуда.
Бар есть окно, прорубленное туда.

-7-
* * * ШВЕДСКАЯ МУЗЫКА
Восходящее желтое солнце следит косыми К.Х.
глазами за мачтами голой рощи,
идущей на всех парах к цусиме Когда снег заметает море и скрип сосны
Крещенских морозов. Февраль короче оставляет в воздухе след глубже, чем санный полоз,
прочих месяцев и оттого лютее. до какой синевы могут дойти глаза? до какой тишины
Кругосветное плавание, дорогая, может упасть безучастный голос?
лучше кончить, руку согнув в локте и Пропадая без вести из виду, мир вовне
вместе с дредноутом догорая сводит счеты с лицом, как с заложником Мамелюка.
в недрах камина. Забудь цусиму! ...так молюск фосфоресцирует на океанском дне,
Только огонь понимает зиму. так молчанье в себя вбирает всю скорость звука,
Золотистые лошади без уздечек так довольно спички, чтобы разжечь плиту,
масть в дымоходе меняют на масть воронью. так стенные часы, сердцебиенью вторя,
И в потемках стрекочет огромный нагой кузнечик, остановившись по эту, продолжают идти по ту
которого не накрыть ладонью. сторону моря.

-8-
BAGATELLE И всегда за спиной, как отбросив костяшки, рука
то ли машет вослед, в направленьи растраченных денег,
Елизавете Лионской то ли вслух громоздит зашвырнувшую вас в облака
I из-под пальцев аккордом бренчащую сумму ступенек.
Помрачненье июльских бульваров, когда, точно деньги во Но чем ближе к звезде, тем все меньше перил; у квартир -
сне, вид неправильных туч, зараженных квадратностью, тюлем,
пропадают из глаз, возмущенно шурша, миллиарды, и версте, чью спираль граммофон до конца раскрутил,
и, как сдача, звезда дребезжит, серебрясь в желтизне лучше броситься под ноги взапуски замершим стульям.
не от мира сего замусоленной ласточкой карты.
III
Вечер липнет к лопаткам, грызя на ходу козинак,
сокращает красавиц до профилей в ихних камеях; Разрастаясь как мысль облаков о себе в синеве,
от великой любви остается лишь равенства знак время жизни, стремясь отделиться от времени смерти,
костенеть в перекладинах голых садовых скамеек. обращается к звуку, к его серебру в соловье,
центробежной иглой разгоняя масштаб круговерти.
И ночной аквилон, рыхлой мышцы ища волокно,
как возможную жизнь, теребит взбаламученный гарус, Так творятся миры, ибо радиус, подвиги чьи
разодрав каковой, от земли отплывает фоно в захолустных садах созерцаемы выцветшей осью,
в самодельную бурю, подняв полированный парус. руку бросившем пальцем на слуx подбирает ключи
к бытию вне себя, в просторечьи - к его безголосью.
II Так лучи подбирают пространство: так пальцы слепца
неспособны отдернуть себя, слыша крик "Осторожней!",
Города знают правду о памяти, об огромности лестниц в Освещенная вещь обрастает чертами лица.
так наз. Чем пластинка черней, тем ее доиграть невозможней.
разоренном гнезде, о победах прямой над отрезком.
Ничего на земле нет длиннее, чем жизнь после нас,
воскресавших со скоростью, набранной к ночи курьерским.

-9-
ПОЛДЕНЬ В КОМНАТЕ Глаз переводит, моргнув, число в
несовершенный вид.
I
Воздух, в котором ни встать, ни сесть,
Полдень в комнате. Тот покой, ни, тем более, лечь,
когда наяву, как во воспринимает "четыре", "шесть",
сне, пошевелив рукой, "восемь" лучше, чем речь.
не изменить ничего.
III
Свет проникает в окно, слепя.
Солнце, войдя в зенит, Я родился в большой стране,
луч кладя на паркет, себя в устье реки. Зимой
этим деревенит. она всегда замерзала. Мне
не вернуться домой.
Пыль, осевшая в порах скул.
Калорифер картав. Мысль о пространстве рождает "ах",
Тело, застыв, продлевает стул. оперу, взгляд в лорнет.
Выглядит, как кентавр. В цифрах есть нечто, чего в словах,
даже крикнув их, нет.
II Птица щебечет, из-за рубежа
вернувшись в свое гнездо.
Вспять оглянувшийся: тень, затмив Муха бьется в стекле, жужжа
профиль, чье ремесло - как "восемьдесят". Или - "сто".
затвердевать, уточняет миф,
повторяя число
членов. Их переход от слов
к цифрам не удивит.

-10-
IV Странно отсчитывать от него
мебель, рога лося,
Там был город, где, благодаря себя; задумываться, "ого"
точности перспектив, в итоге произнося.
было вдогонку бросаться зря,
что-либо упустив. Взятая в цифрах, вещь может дать
тамерланову тьму,
Мост над замерзшей рекой в уме род астрономии. Что подстать
сталью своих хрящей воздуху самому.
мысли рождал о другой зиме -
то есть, зиме вещей,
VI
где не встретить следов; рельеф
выглядит, как стекло. Там были также ряды колонн,
Только маятник, замерев, забредшие в те снега,
источает тепло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27