Ц Имеет ли право император запрещать путешествовать по стране?
Ц Царь все может, вы и сами про то ведаете, ваше сиятельство.
Ц Поживем Ц увидим, Мирон. Невозможно ж Сибирь от людей запереть.
Ц Сибирь, оно конечно, не запрешь, а вот дороги, по которым поведут каторж
ан, перекрыть можно!
Ц Думаешь? Ц Ниночка устроилась в экипаже поудобнее и повертела в рука
х зонтик. Как здорово трепетали на ветру кружевные воланы. И точно так же т
репетало сейчас ее сердечко, только трепетало, исходя болью. Ц А еще за к
аторжниками пойдут стаи волчьи. Всех не отгонишь. Ладно, придется и нам в в
олков обратиться. Готовься, Мирон.
Ц Считайте, что я уже по Сибири еду! Ц кучер залихватски прищелкнул язы
ком. Ц Да я уже вижу вокруг себя леса таежные, барышня моя милая.

Ниночке принесли письмо. Грязный клочок бумажонки, исчирканный торопли
выми каракулями. Девушка взглянула на него, прижала к губам и зарыдала сч
астливо. Письмо от Борюшки!
«Милая, милая моя Ниночка! Чем более я размышляю о своем горестном положе
нии, тем более я убеждаюсь, что время иллюзий для меня миновало и что счаст
ье на земле Ц лишь пустая мечта. Ниночка, спасибо тебе за все, я благослов
ляю тебя за это каждое мгновение моей жизни. Я думал, милая моя Ниночка, о в
еликодушной твоей преданности мне и сознаюсь, что было бы недостойно и э
гоистично с моей стороны воспользоваться ею. Жертвы, которые ты желаешь
мне принести, следуя за мной в эти ужасные пустыни, огромны! Ты хочешь ради
меня покинуть родителей, подруг, родину, словом, все, что может привязыват
ь к жизни, а что я могу предложить тебе взамен? Любовь заключенного Ц оков
ы и нищету. Нет, милая моя Ниночка, я слишком люблю тебя, чтобы согласиться
на это. Твое доброе сердце слишком возбуждено великодушием и сочувствие
м к моему несчастью, и я был бы последним из негодяев, если бы не остановил
тебя на краю пропасти, в которую ты хочешь броситься.
Любя тебя больше своей жизни и своего счастья, я отказываю тебе и прошу те
бя, милая моя Ниночка, во имя всего того, что дорого тебе на свете, не следов
ать за мной. Все убеждает меня, дорогой мой друг, что наша разлука Ц воля П
ровидения. Покоримся же безропотно его велениям.
Прощай, моя возлюбленная. Молю нашего Спасителя не оставить тебя своими
молитвами. Господи, молю Тебя из глубины души, спаси, сохрани мою Ниночку,
избави ее ото всяких зол и пребуди всегда с нею! Поручаю Тебе, Господи, мою
милую.
Вечно твой Борис».
Ниночка внимательно перечла послание Бориса, сжала кулачки так, что кост
яшки побелели и тихо прошептала:
Ц Как бы не так, Борюшка, как бы не так…

«В кронверке занять караул. Войскам быть в три часа. Сначала вывести с кон
воем приговоренных к каторге и разжалованных и поставить рядом, против з
намен… Сорвать мундир, кресты и преломить шпаги, что потом и бросить в при
готовленный костер. Когда приговор исполнится, то вести их тем же порядк
ом в кронверк, тогда взвести присужденных к смерти на вал, при коих быть св
ященнику с крестом. Тогда ударить тот же бой, как для гонения сквозь строй
, пока все не кончится…»

ГЛАВА 5

В рассветных сумерках 14 июля, когда всю ночь не смеркалось, а теперь небо н
ачинало розоветь на востоке, вновь заскрежетали ключи в дверях каземата
Бориса. Дверь распахнулась, и в узилище вошел молодой, неизвестный Тугаю
офицер.
Борис, не спавший с тех пор, как вынесли ему приговор, и беспокойно метавши
йся по душной камере, все еще надеявшийся, что государь заменит ссылку в С
ибирь на смертный приговор, подскочил на нарах. За офицером следовал фел
ьдфебель, неся на вытянутых руках новенький мундир и офицерскую шпагу Ту
гая. Безумная надежда заполошно заплескалась в сердце Бориса.
Ц Вы принесли мне мой мундир, товарищ? Ц дрожащим от волнения голосом с
просил он.
Молодой лейтенант глядел на Тугая как на пустое место.
Ц Примерьте, Ц сухо бросил он. Ц Через час за вами придут.
Ц Государь… помиловал нас?
Ц Я только выполняю приказы. Примерьте.
Борис взял мундир у фельдфебеля. Скинул изорванную одежду и скользнул в
новое белье. Оно подходило, словно сделано было у лучших портных Петербу
рга.
Ц Я что-то не замечал, чтобы с меня снимали мерку, Ц весело заметил Борис
. Ц Но к чему такая прекрасная форма на таком чумазом теле! Это ж сущее свя
тотатство, друг мой.
Ц Фельдфебелю дан приказ помочь вам с купанием, побрить вас и привести в
олосы в порядок. Ц Молоденький лейтенант устал любоваться кусочком неб
а в зарешеченном окне и повернулся к дверям.
Ц Значит, все-таки помилование! Ц ахнул Борис. Ц Для того, чтобы вздерн
уть человека на виселице или погнать в Сибирь, мундиров новых не надобно,
и бриться тоже не обязательно… Скажите же мне хоть что-нибудь, друг мой… т
олько слова достанет!
Ц Поторопитесь! Ц и лейтенант торопливо покинул каземат. Фельдфебель,
приземистый и широколицый мужчина, отодвинулся в сторонку.
Ц Мыться извольте, Ц говорил он на ломанном русском, не иначе как был из
северных провинций империи.
В тесном помещении стояли четыре большие деревянные бадьи с горячей вод
ой. Пар окутал Тугая, у Бориса буквально перехватило дыхание. И только пот
ом он увидел, что три бадьи заняты и рядом с каждой стоит по солдату. Борис
узнал Муравьева, вечного философа Вилли Кюхельбекера и истощенного пра
порщика Жабинского, который рыдал при вынесении приговора, словно малое
дитя.
Ц Добро пожаловать! Ц увидев Бориса, закричал Кюхля. Ц Раздевайся, дру
г мой, и давай-ка в баню! В России начинают эстетствовать. Только начисто о
тмытые от тюремной грязи люди должны раскачиваться на виселицах! Что за
приговор у тебя, а, Борис Степанович?
Ц Двадцать лет каторжных работ.
Ц У Трубецкого так вообще пожизненное! Какие ж идиоты, эти судейские! У м
еня Ц пятнадцать лет. Зачем сие? Да я и этапа-то не переживу. А малыш Жабинс
кий должен целых десять лет в Сибири мерзнуть…
Тугай молчал. Разделся, взобрался в большую деревянную бадью и аж задохн
улся, настолько горячей была вода. Солдат взялся растирать его намыленно
й мочалкой, облил водой и напоследок сказал:
Ц Вылезайте, ваше благородие, Ц а потом окатил из ведра ледяной водой р
азгоряченное, покрасневшее тело конногвардейца. То был сущий шок! Тугай
стиснул зубы, но уже спустя мгновение понял, до чего же хорошо-то. Он чувст
вовал, как весело разгоняется кровь по жилам.
В камере он натянул на себя новый мундир, фельдфебель побрил его, окорота
л как мог волосы. После сих процедур Тугай взял в дрожащие руки шпагу. С ул
ицы, откуда-то издалека, раздавалась барабанная дробь, мрачно гудели тру
бы.
Ц Да что все это значит, фельдфебель? Ц не выдержал Борис. В горле внезап
но пересохло. Фельдфебель молча собрал разбросанную по камере старую од
ежду.
Ц Парад какой, что ли? Ц продолжал расспрашивать Тугай.
Ц Все войска в Санкт-Петербурге подняты по тревоге. Даже артиллерия. А б
ольше мне ничего неведомо, Ц и фельдфебель, прижимая к груди старые вещи
, покинул камеру, громко хлопнула дверь. Никто и не думал на сей раз запира
ть его.
Борис толкнул дверь и выглянул в коридор. Надсмотрщики старательно отво
рачивались в сторону, когда он заглядывал им в лицо. В коридор равелина вы
шел князь Волконский в своем генеральском мундире. Отросшая за время зак
лючения борода была обрита, волосы аккуратно зачесаны. У него тоже была ш
пага, белые перчатки и начищенные сапоги.
Ц Вы что-нибудь понимаете, Борис Степанович? Ц воскликнул он, завидев Т
угая. Ц Или мы парадным маршем двинемся прямо в Сибирь? Ведь все гарнизон
ы на ноги подняли…
В конце длинного коридора появились тюремный лекарь, доктор Болобков, и
священник, отец Ефтимий.
Они вошли в ближайшую камеру. На улице раздалось лошадиное ржание, топот
солдатских сапог, шум подъезжающих экипажей. Затем послышались слова ко
манды. Волконский подмигнул Борису.
Ц Могли ли вы ожидать, что ради вас поднимут под ружье все войсковые част
и? Мой дорогой юный друг, хотел бы я все-таки знать, что значит вся эта черто
вщина!
Доктор Болобков и отец Ефтимий невозмутимо переходили от камеры к камер
е. И вот они подошли к Тугаю, эти первые попечители тела и души на земле.
Ц Мне ничего не нужно, Ц торопливо сказал он, когда доктор спросил его о
самочувствии. Ц И пред Богом я чист. Но если вы скажете мне правду… Ц и, д
ико блеснув глазами, уставился на священника. Ц Если вы мне скажете, что
там затевается… тогда вы подарите мне нечто большее, чем просто благосло
вение, отче.
Ц Да мы и сами ничего не знаем, Ц отец Ефтимий всплеснул руками, огладил
длинную белую бороду. Ц Со всех сторон войска стягивают, вот и все, что мы
видели. А на площади перед Петровскими воротами виселицы возвели.
Ц А как же мы? А наши новые мундиры? Или нам надобно представляться кулис
ами убийственного народного гулянья? Что за фарс! Такое мог изобрести то
лько очень больной разумом человек!
Среди заключенных пронесся ропот. Приговоренные к смерти были единстве
нными, кто все еще не верил в близкий свой конец.
Ц Смотрите-ка! Ц воскликнул молоденький Бестужев-Рюмин, возвращаясь и
з «бани» в свою камеру. Ц Царь собирается разыграть нам новенький спект
акль. А на виселице велит помиловать нас.
Через час по коридорам равелина разнеслась команда выводить заключенн
ых. Сто двадцать приговоренных встретились во дворе, приветствуя друг др
уга и отвешивая шутливые комплименты новехоньким своим мундирам. У Пущи
на так и вообще был фрак, словно из крепости он на бал собрался.
Солдаты окружили приговоренных плотным кольцом. Генерал Луков появилс
я во дворе равелина на коне, он тоже был в парадном мундире и развевающемс
я белом плюмаже на шлеме. Капитан провел меж осужденных перекличку, а пот
ом понеслась по крепости команда:
Ц По местам!
Генерал Луков рыкнул, ворота отворились, и во двор прогарцевали всадники
, окружили декабристов.
Ц Вперед! Марш! Ц крикнул кто-то, и толпа узников пришла в движение. Их вы
вели через Петровские ворота. За воротами переминались с ноги на ногу не
многие из зрителей, несколько родственников, генералов, правительствен
ных чиновников, послов иноземных держав, да наблюдателей из ближайшего о
кружения государя. Пара экипажей стояла в отдалении за высоким валом, на
коем была возведена виселица.
Четыре ряда солдат окружали небольшую площадку перед крепостью. В неско
льких местах пылали костры. Дым взлетал к небесам, солдаты длинными желе
зными крючьями ворошили угли. В длиннополом красном сюртуке расхаживал
палач.
В центре небольшой площадки их остановили. Неторопливо стали разделять
осужденных на группы Ц сверкали эполеты офицеров гвардейской дивизии
и Генерального штаба, собирались гвардейцы другой дивизии, группа из арм
ейских офицеров, более скромных по мундирам.
Окруженные многочисленным своим конвоем, вышли эти группы на гласис пер
ед Петропавловской крепостью Ц небольшая площадка эта едва вмещала ос
ужденных и конвой. Только сейчас осужденные мятежники заметили, что непо
далеку от крепости собраны части всех петербургских полков, расставлен
ы четыре пушки, словно для торжественного салюта. Из крепости вышла рота
барабанщиков. Они встали вдоль крепостных стен, ожидая команды ударить в
ерными палочками по дубленой шкуре своих барабанов.
Ц Я все еще не понимаю, что все это значит, Ц прошептал князь Волконский.
Ц До сих пор казнь через повешение никто не считал актом из итальянской
оперы.
Грянула барабанная дробь. А затем оборвалась резко. Генерал Луков выехал
на площадь, за ним следовал адъютант с черной папкой из тисненной кожи.
Ц Именем государя императора мы еще раз зачитываем приговор! Ц выкрик
нул Луков. Ц Названные мною должны сделать шаг вперед, Ц и кивнул адъют
анту.
Тот начал читать высоким, звенящим от волнения голосом. Они слушали, выхо
дили послушно из строя; представители старейших, знаменитейших и блиста
тельнейших семейств России выслушивали приговор Ц и смертная казнь, и к
аторжные работы в равной степени означали только одно: конец их жизни.
Генерал Луков устало вздохнул. Глянул на графа Муравьева, генеральский м
ундир которого с золотыми эполетами и аксельбантами ярко сиял в лучах во
сходящего солнца, и понуро отвел глаза в сторону.
Ц Его императорское величество соизволением своим лишает вас чести бы
ть российскими офицерами! Ц хрипло выкрикнул Луков. Как же мучительно б
ыло отдавать сей приказ, Муравьев был ему другом, другом! Но солдат должен
повиноваться. Повиноваться слепо.
Ц На колени! Ц выкрикнул Луков. Его голос дрогнул. Одетый в длиннополый
красный сюртук палач встал за спиной Муравьева, надавил тому на плечи, пр
инуждая опуститься в пыль, вытащил шпагу из ножен, сорвал и бросил в пыль о
рдена, сдернул с мундира эполеты. Муравьев даже не шелохнулся; казалось, ч
то он превратился в камень. В один из камней этой крепости, возведенной на
людских костях.
Ц Что ты творишь, Прохор Григорьевич? Ц спросил он только дрожащим голо
сом, когда палач рванул с него генеральский мундир и бросил в огонь.
Генерал Луков отвернулся. Слезы подступали к глазам. Только адъютант мол
ча топтался на месте, глядел все на коленопреклоненного Муравьева, а зат
ем закричал срывающимся голосом:
Ц Все на колени!
Словно кто их дернул за невидимую веревку, и осужденные рухнули на колен
и в крепостную пыль. Палач поднял над головою боевого генерала Муравьева
шпагу, перехватил поудобнее. А потом плашмя ударил клинком по голове гра
фа и преломил шпагу офицера. Из ранки на лбу графа потекла кровь.
В толпе зрителей белая как мел жена Муравьева, Александра Григорьевна, к
репко вцепилась в руку Ниночки:
Ц Как они смеют, как они смеют, Ц глухо шептала она, Ц как они смеют…
Занавес над спектаклем величайшего унижения пополз в стороны, акт начал
а изгнания из человеческого сообщества разыгрывался на подмостках рос
сийской истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29