– Девочки! – попросила она. – Найдите Егора, хоть из-под земли.
Он мчался по коридору заводоуправления и проклинал себя. Умер пацан, умер несчастный, лапки кверху. Какого лешего вчера заартачился? Не отдал малыша в больницу, там бы отходили… Идиот, кретин! Сам спас и сам погубил.
Вместо «да?», «алло!» или «слушаю?» Егор шумно не то выдохнул, не то простонал в микрофон:
– А-а-э-э?
– Егор, ты?
– Ды-а…
– Егор, у меня молоко пришло!
– Какое молоко? Куда пришло?
– Женское, в грудь.
– Тебе в грудь молоко? – растерянно переспросил Егор.
– Да, ты представляешь?! У меня еще вчера так все налилось, окаменело, а сегодня закапало. Конечно, пока мало, ребенка накормить не хватит. Егор, теперь ты веришь, что младенца нам Бог послал?
Егор не отвечал, у него язык отнялся. А Люда быстро говорила:
– Телефон Веры Петровны нашла, это педиатр, которая Димку и Аню лечила. Она уже старенькая, а дочь ее, Веры Павловны, тоже детский врач, но в другом районе работает. Симпатичная, не то что мымра, которая к нам приходила. Светлана Владимировна пришла, осмотрела и малыша, и меня.
– Кто это Светлана Владимировна? – Егор не поспевал за торопливой речью жены.
– Дочь Веры Павловны, я же тебе говорю! Хороший педиатр.
– Люд, не может быть у тебя молока, по науке и вообще. Ты говорила – климакс. Вдруг это болезнь какая?
– Не болезнь, а описанный феномен.
– Чего?
– Светлана Владимировна сказала: феномен, но описанный наукой. В Латинской Америке у одной бабушки, когда ее дочь, в смысле мать ребенка, погибла, от переживаний стресса молоко пришло, и бабушка выкормила внука. У меня тоже знаешь, какие переживания!
Егор про кормящую бабушку из сумбурного объяснения Люды мало что понял.
– Я и сама подозревала, – продолжала Люда выдавать поразительную информацию, – а Светлана Владимировна подтвердила. Егор, ребенок не русский.
– А чей? – глупо спросил Егор.
– Восточный. Таджикский или узбекский. Но мне без разницы, хоть негр. Куколка, маленький, золотко, просыпается. Газики отходят. Слышишь, пукает?
– Люда, это черт знает что!
– Да, Егор. Я почему звоню-то. Репортеры атакуют. И по телефону, и в дверь звонят. Егор, мне страшно! Чего им всем надо? В окно видела: дворничиха перед камерой выступает. Егор, что она наговорила? Егор, отпросись, возьми отпуск за свой счет, лети домой, спасай нас!
Егор положил трубку и огляделся. Заинтригованные Людмилины товарки стояли полукругом, ждали пояснений. У Егора затренькал сотовый телефон в кармане.
Это был сын, с радостным известием: дали недельный отпуск, сейчас он в Москве у сестры, домой заглянет на пару дней.
– Димка! – взмолился Егор. – Лети сюда немедленно! У нас тут… чисто Латинская Америка. Я на помойке нашел не то таджика, не то киргиза. Маленького, но живого. Мать к нему прикипела вплоть до молока, которое из нее сейчас сочится. Такой феномен на старости лет. Плюс журналисты, от которых мы осаду держим.
– Папа, я ничего не понимаю! Анька трубку рвет.
– Папочка, здравствуй! Что у вас случилось? Ты только спокойно говори, по порядку.
– Значит так, – Егор постарался успокоиться, – сначала мы с матерью пиво пили, в воскресенье… или в субботу? Все перепуталось. Потом я мусор пошел выносить, чтоб рыбой тухлой не завонял, так как мы креветки ели. А в ящике что-то шевелится…
С Димкой он говорил путано, а дочери рассказывал подробно, с излишними деталями, к удовольствию жадно слушающей публики. Егор не знал, как дети отнесутся к подкидышу. Кого поддержат – его или мать. С одной стороны, хотел, чтобы стали на его позицию. С другой стороны, что это за дети, которые на чувства матери плевали? И впервые в жизни Егор хотел помощи от детей как от взрослых. Лопнул его авторитаризм, который диктовал, что отцовское слово – последнее, что Димка и Аня были, есть и будут мелкотой, которая должна беспрекословно слушаться главу семьи.
– Обалдеть, – сказала Аня, услышав про молоко из маминых грудей. – Улет! – воскликнула, когда отец живописал атаки журналистов.
– Дети, – Егору не удалось из голоса просительные нотки убрать, – вы бы приехали, а?
И замер тревожно, потому что Анюта молчала несколько секунд. И вздохнул облегченно, когда дочь сказала:
– Два часа до поезда, успеем. Ждите нас утром.
Егор отключил телефон и сказал женщинам, которые получили ответы на все интересующие их вопросы:
– Вот так-то. Между нами, девочками.
Сомнения: оставлять ребенка или отдать государству – отпали, когда Егор пришел домой. Люда кормила ребенка грудью. Подняла голову, посмотрела на мужа. У него сжалось сердце. Двадцать лет не видел такого выражения на лице Люды. И счастье безмерное, и тревога, и блаженство, и страх, и еще много других, радостных и волнительных чувств, которым трудно найти определение. А на картинах, где изображают кормящих матерей, – все враки. Там женщины мраморно спокойные, как примороженные.
– Ишь, присосался, – хрипло сказал Егор.
Он имел в виду не только жадные движения губами ребенка, но и то, что малец крепко присосался к их жизни. Не оторвешь теперь. Да и пусть.
Утром первой влетела в квартиру Анюта:
– Где мой братик?
У Люды свалился камень с души, она боялась, что родные дети заревнуют, потребуют избавиться от подкидыша. Но Аня с Димкой проявили редкое единодушие, одобрив желание родителей усыновить ребенка. Люда и Егор, гордые тем, что воспитали детей добрых и чадолюбивых, не подозревали, что не последнюю роль сыграла политически корыстная мысль детей: мама с папой теперь полностью замкнутся на маленьком, у них не останется сил и времени вмешиваться, контролировать жизнь взрослых детей.
Димка переставлял мебель в квартире, собирал детскую кроватку и помогал по прочим хозяйственным делам. А дочь развила деятельность, которая поначалу вызвала бурное сопротивление родителей. Журналисты уже почти отстали, но Анюта сама им названивала, приглашала приехать.
– Да поймите вы! – убеждала она родителей. – Без четвертой власти, без газет и особенно телевидения, вам Егорку никто не отдаст. Заберут силой, а чтобы усыновление оформить, Мишка участковый прав, полгода чиновничьи пороги обивать придется.
Общение с масс-медиа Анюта взяла на себя. И говорила свободно, точно завсегдатай ток-шоу или знаменитая артистка, привыкшая общаться с газетчиками. Люда и Егор диву давались: где дочь нахваталась подобной свободы.
Конечно, Аня привирала, сообщая, что родители с первой минуты решили усыновить ребенка. Но не забыла упомянуть про участие посторонних людей, соседей, принесших детские вещи, игрушки.
Когда Анюту спрашивали, правда ли, что ее мама кормит ребенка грудью, тупила взор и как бы нехотя произносила:
– Это достаточно интимный момент. Но я все-таки скажу: да, правда. Медики наблюдают редчайший феномен, когда у нерожавшей женщины возникает лактация. С нравственной точки зрения это еще раз подтверждает глубину чувств моих родителей, их моральное право на усыновление ребенка.
На то, что родители должны получить документы об усыновление без волокиты и без необходимости расставания с Егоркой, Анна напирала более всего.
– Только представьте, какое волнение испытывали мои мама и папа, как изменилось их мироощущение! И тут приходят врачи, милиция и требуют отдать спасенного ребенка неизвестно куда и непонятно зачем. Вдумайтесь над парадоксальностью и аморальностью подобной ситуации.
Без демонстрации Егорки маленького, Люды и Егора обойтись, понятно, было нельзя. Скованные и наряженные, с Егоркой на руках, приемные родители выглядели перепуганными отшельниками, вытащенными на обзор публики.
– Скажите, – спросили Егора, – какие чувства вы испытывали, когда нашли ребенка?
– Перепугался я, – честно ответил Егор, – а потом разозлился.
– Папа не знал, – встряла Аня, – жив ли ребенок. А его понятные злость и гнев относились к преступной матери, зашвырнувшей ребенка в отходы.
– Что вами двигало, – задали вопрос Люде, – когда вы решили усыновить младенца?
– Мне его Бог послал, – неожиданно выпалила Люда и еще крепче прижала к себе Егорку, точно его могли забрать силой.
И опять на выручку пришла Анюта. Изобразила смущение человека, который не хотел выдавать некоторые сведения, да приходится:
– Дело в том, что моей маме накануне приснился вещий сон. Хотите верьте, хотите нет, но во сне к маме пришла моя покойная бабушка и сказала, что Бог им пошлет ребенка.
Журналисты довольно переглянулись: отличный факт, народ нынче падок на мистику.
Люда хотела поправить дочь: сон ей приснился, когда Егорка уже появился в доме, но постеснялась.
Анюта развивала успех. Она обратилась лично к мэру (который шел на переизбрание) с просьбой восстановить справедливость, помочь ее родителям с усыновлением «моего младшего братика Егорки».
Вечером по местному телевидению показали врачиху, которая первой приходила к Люде и требовала положить ребенка в больницу. Люде стало жалко эту задерганную женщину, которая отдувалась за все государство и твердила про инструкции.
На следующий день телевизионные страсти продолжились. К Поповым прибыли лично мэр и главный врач детской больницы. При свете юпитеров мэр пообещал всяческое содействие. Анюте палец в рот не клади, тут же предложила мэру стать крестным отцом Егорушки. На что он с барской щедростью согласился. Анюта тут же завела речь о том, что маме положен оплачиваемый декретный отпуск. «Разберемся», – обнадежил мэр. Главный врач сказал, что ребенка надо все-таки обследовать, но лежать в больнице он будет вместе с приемной мамой, в отдельной палате. Да и самой маме ввиду неожиданной лактации требуется врачебное наблюдение.
Утром Люду и маленького Егорку собирали в больницу. Люда не могла сдержать слез. Ходила по квартире и тихо плакала. Ее в три голоса убеждали, что все будет в порядке, Егорку теперь никто не посмеет забрать. Люда кивала и продолжала лить слезы. Она не могла внятно объяснить почему. Плачет и все. Из-за облегчения и страха: Егорка останется с ними, но вдруг у него обнаружат болезни? И потому что гордится мужем и старшими детьми до слез, и потому что Аня и Дима уезжают, и потому что не уверена, хватит ли сил воспитать младшего сына, ведь они с Егором уже не такие шустрые, как в молодости. Словом, причин для слез было много, но все они надуманные, даже глупые.
– Чего плачу, чего плачу, – вытерла Люда лицо. – Вот у нас мэр вчера был, а я хрусталь в серванте не успела помыть и шторы новые повесить.
– Ваша мать… – покачал головой Егор.
– Неподражаема, – сказала дочь.
– Второй такой не отыскать, – улыбнулся сын. Егор только набрал воздух, чтобы сказать…
– Между нами, девочками! – сквозь слезы рассмеялась Люда.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22