– Да, – неожиданно согласилась Люда, – мама ни при чем. Это у меня сдвиг легкий на фоне переживаний.
– Вот-вот! – радостно подхватил Егор. – Наводи на резкость. Зачем нам чужое дитя с неизвестной наследственностью?
– А ведь это ты его спас от смерти, – покачала головой Люда. – Вторую жизнь дал человеку.
– И что мне теперь? Раскаиваться? Или вешать хомут на шею?
– Как хочешь, – опустила Люда голову, поцеловала ребенка в темечко. – Но я уже отпустить его в казенные дома не могу. Прирос он ко мне, Егорушка, кожей и кровью.
– Прям так и прирос? Меньше чем за сутки?
– Да, на уровне подсознания.
Их дочь щеголяла подобными словечками. Например, приезжая на каникулы, с усмешкой рассказывала, что моет вечером обувь. Пришла домой, в тазике помыла, на газетку поставила. Бессмыслица! Завтра утром снова по грязной улице топать. Но мама приучила, и теперь – на уровне подсознания.
Подхватив у дочери «уровень подсознания», Люда и Егор прибегали к выражению, когда хотели сказать: ничего поделать с собой не могу, хоть режь меня.
Когда приехали милиция и перевозка медицинская, Егор вовсе не согласился с решением жены усыновить подкидыша. В поступках и поведении Егора сыграли роль три обстоятельства. Во-первых, он был голоден, даже стародавних пельменей не поел. Голодным Егор бывал импульсивен, зол и непрошибаемо упрям. Насытившись, превращался в благодушного, покладистого добряка. Во-вторых, Егор не переносил, когда от него требовали поступков, которые он сам еще не признал правильными. В-третьих, свою семью, дом (квартиру) он считал крепостью, в которую без приглашения никто не смеет соваться. Это смахивало на древний инстинкт первобытных людей: самец построил гнездо (логово, нору), оборудовал пещеру – попробуй сунься, прибью. Дочка шутила: «Папа у нас орел, гнезда охранитель, а мама-наседка. Вместо яиц, правда, консервы – варенье да огурцы с помидорами, маринованными и солеными». А сама трескала консервы за обе щеки!
Людмила с ребенком забаррикадировалась в спальне. Там давно ручка дверная заедала, язычок клинило, дверь только изнутри можно открыть. Люда мужа просила – почини. Но не настаивала, идею вынашивала двери поменять, ремонт сделать, накопив денег. У них так часто бывало – с мелочи начнется, большим делом закончится.
Открыть дверь спальни труда не составляло. Надави Егор плечом на косяк, стукни коленом – и дверь распахнется. Но еще не хватало при чужих людях к родной жене с боем пробираться!
Чужими людьми были: фельдшерица – пожилая, упитанная, точно снежная баба сверху прибитая, расплывшаяся, в белом халате; и участковый милиционер Мишка, который никакого трепета не вызывал, поскольку учился в одном классе с сыном Егора. Они прошествовали до зала – большой комнаты, куда их Егор невольно допустил.
– Дядя Егор! Сколько лет, сколько зим! – здоровался походу Мишка. – В норме пребываете? Вижу – все о’кей. А мы с Димкой перезваниваемся. Защищает Родину, га-га, в теплом месте при штабе, га-га.
В школе учителя пытались отучить Мишку от утробного гагаканья, которое вырывалось из него через слово. Не вышло. Так и га-га-кает. Но Мишка – парень по большому счету не плохой, без трухи.
– Чего надо? – хмуро спросил Егор.
– Ой, тут не быстро, – с ходу оценила ситуацию фельдшерица. – Я позвоню? – достала из кармана белого халата сотовый телефон, принялась давить на клавиши. Ей ответили сразу. Удаляясь в сторону кухни, зачастила капризно придирчивым голосом: – Таня? Вы на даче? Как не поехали? Я же просила! Огурцы накрыть, я с давлением сажала, там завязей облеплено, а вам только жрать, нет чтобы матери помочь, когда похолодание идет…
Егор и Мишка проводили ее взглядами.
– Чего надо? – повторил Егор.
– Ребенка, подкидыша, – ответил Михаил, поняв, что психологическая подготовка тут бесполезна.
– А вы его находили, чтоб отбирать?
– Дядя Егор, га-га, – примирительно улыбнулся милиционер, – вы герой в натуре, га-га, но по закону пацана в больницу требуется доставить. И в последующем…
– В сиротскую богадельню? – перебил Егор.
Более всего он желал избавиться от нечаянной радости в виде младенца-сосунка, но в силу трех приведенных выше обстоятельств Егор сопротивлялся чужой воле.
– Насчет богадельни, – тем же спокойным тоном и даже без гагаканья сказал Миша, – ошибаетесь. Дом малютки плюс детдом через стенку, вы знаете, на углу Профсоюзной и Кирова, в отличном состоянии. Детишкам спонсоры навезли таких игрушек, которые я своему Ваське позволить не могу, не по финансам. У них там бассейн, надувной, с лесенкой. Плещется мелкота, верещит от удовольствия.
– А все сироты!
– Дядя Егор, но ведь не мы с вами их бросили?
– Шлюхи, которым…
Егор повторил пассаж про гранату, которую надо подлым бабам засовывать в известное место. Миша идею подхватил и развил:
– А мужики, что ребенка заделали? Брызнул спермой и поминай как звали? Их, дядя Егор, тоже со счетов не нужно сбрасывать. Кастрировать уродов!
Егору на секунду показалось, что Мишка разговаривает с ним как с придурочным. Но разобраться в Мишкиных интонациях не удалось, потому что пришла фельдшерица, лицом раздутая от гнева, в красных пятнах.
– Все валандаетесь? У меня время ограничено. Где ребенок? Быстро забираем и уезжаем.
Миша передернулся от досады. Егор захлебнулся от возмущения:
– Да пошла ты! Пошла ты… огурцы поливать! Между нами, девочками.
– Дядя Егор, га-га, – вдруг расплылся улыбкой Мишка. – Вот это «между нами девочками», помните? Класс пятый? Мы, пацаны, соревновались, кто большему числу девчонок юбку задерет. Школа гудела, потому что задирали платья и первоклашкам. Учителя с нами – беседы, га-га-га. А мы знай задираем. Девчонки верещат, мы за ними носимся, в углах зажимаем, га-га. Тут родительское собрание, а мы под лестницей сидели, вибрировали, если честно. Кроме вас, только мамы пришли на собрание. Помните? Вы сказали: «Давайте сюда извращенцев, сейчас я с ними по-мужски поговорю». И тетки – в смысле учителя и мамаши – подчинились. Мы думали – кожу сдерут. А вы каждому на свое место велели сесть, заткнуться, хотя мы были тише воды.
Было-было-было… смутно. В другой обстановке, возможно, Егор и запомнил бы момент, гордился, что пацанам мозги вправил. Но тогда очередного хмыря в директоры комбината проталкивали. Жена Люда в истерическом ступоре: дочка температурит, воспаление легких подозревается, на собрание учительница велела кровь из носа прийти, отправляйся, Егор, хоть тресни. Вот он и заявился, остальные мужики в известном месте, у запасной проходной, в облюбованном развалившемся сарае перемалывали конкретную производственно-историческую ситуацию, под пиво-водку, естественно.
– Пацаны! – сказал Егор, когда мальчишки расселись. – Все нормально. В смысле – природно закономерно. Если бы вас не интересовали девчачьи сиськи-пиписьки, то вы не годились бы на хре… то есть вы не смогли бы в будущем стать настоящими…
Он не смог до конца сформулировать мысль культурными словами, как мальчишки радостно завозились, кто-то вскочил, кто-то кого-то треснул по голове.
– Ша! – гаркнул Егор. – Сели, к партам задницами прилипли! Я мысль не закончил.
Они послушались мгновенно. Быстрее, чем на уроках английского, которые вела завуч и дисциплину поддерживала болезненными выкручиваниями ушей.
– Какое у мужика главное качество? – спросил Егор.
Посыпалось: смелость, храбрость, уметь сдачи дать, не трусить, не плакать…
– Обобщаю, – поднял палец Егор, – главное – не терять лица в любой ситуации. А что мы имеем? Какое лицо наблюдается у того, кто малявке юбку на череп натягивает? Паскудное лицо, то есть дебильное. Хотите остаться уродами? Не хотите. Значит, упражнения с юбками отменяются. Усвоили? То, что вас интересует, можно почитать в специальной литературе. Моему Димке книжка куплена «Девочка превращается в женщину», берите по очереди, штудируйте. Даже я там много нового вычитал. Но, честно скажу, не отражено, каких парней девушки выбирают и предпочитают. А они выбирают в итоге не тех, кто лапает, руки распускает, а всех из себя сдержанных, умных, загадочных. Последнее – поясняю, можно сказать, военную тайну выдаю. Если изобразите, что у вас есть какая-то загадка, которую вы не каждой готовы открыть, девчонки от интереса сами на вас вешаться начнут. Но это, повторяю, строго между нами! Между нами, девочками.
На следующий день и последующие две недели мальчишек из пятого «Б» как подменили. По коридорам на переменах они расхаживали задумчивые и таинственные. Молодой директор школы, эрудированный, но безвольный и неавторитетный, называл их непонятно: чарльгарольдами. Девчонки младшей и средней школы, которым, откровенно говоря, террор с задиранием юбок щекотал нервишки, почувствовали себя брошенными. Никто к ним не приставал, не замечал, а вчерашние агрессоры только перебрасывались странным паролем: «Между нами, девочками».
– Миша, выполняй обязанности! – потребовала фельдшерица. – Меня оскорбляют при исполнении. Где ребенок? Несите, отдавайте, хватит разговоров.
– Да я не то что ребенка, – вспылил Егор, которому с первого взгляда не понравилась фельдшерица, – дохлого котенка тебе не доверю.
– Миша! Вызывай ОМОН, – потребовала медработник.
– Чего? – еще пуще завелся Егор. – ОМОН? Бен Ладана застукали? В харю автоматами тыкать, вязать меня? Нашли бандита?
– Дядя Егор, успокойтесь, – пытался примирить Миша-участковый. – А вы, Ксения Юрьевна, подождите меня в машине.
– Я обязана принять ребенка, – строптиво возразила фельдшер.
– Вниз! В машину! Я сказал! – Миша едва не взашей вытолкнул из комнаты Ксению Юрьевну.
Проводил до двери, вернулся:
– Дядя Егор, против государства идти нельзя. Что положено законом, то положено.
– А на кой хрен мне государство и законы, которые, между нами, девочками, из меня, героя, можно сказать, преступника делают? Я ребенка на мусорке нашел? Нашел. От гибели спас? Спас. Жена моя, супруга Людмила, временно к подкидышу привязалась – факт. Сами разберемся, без государства и ОМОНа.
– Все понимаю, дядя Егор. Но уже подключились масс-медиа.
– Кто?
– Пресса и телевидение. Ждут нас у детской больницы, просили вас с тетей Людой привезти, крупным планом дать интервью и так далее. Вы только не смущайтесь, когда на вас свет из прожекторов наведут и диктофоны в лицо тыкать станут. Меня просили – чтобы естественно, без зажатости, чтобы я вас подготовил.
Хотя Егор только что сам себя назвал героем, публичной славы он не желал. Прежний опыт общения с журналистами был плачевным. Давно, в советские времена, пигалица-практикантка из заводской многотиражки ославила его на все предприятие. Во время интервью Егор ей толково разъяснил, как повысилась производительность труда благодаря его маленьким, но толковым изобретениям. А девица в заметке развела охи-ахи, написала, что Егор Попов болеет душой и сердцем за каждый напильник или отвертку. Вот ребята и потешались: «Эй, кто напильник бросил? У Егора душа заболит».
Позже, когда власть на комбинате менялась через каждые полгода, Егора делегировали по телевидению выступить, просветить общественность, донести мнение рабочего класса. Ничего он не донес, только опозорился. Впал в ступор под светом юпитеров, а тут еще гримерша кисточкой ему физиономию запудрила. Егор так оробел, что забыл, как маму-папу зовут. Экал-мэкал, «между нами, девочками» все время на язык просилось.
И в итоге выдавил:
– На предприятии происходит настоящая порнография.
В эфир, конечно, Егор не попал. Запустили выступление очередного временщика-директора, который соловьем пел, то есть бессовестно врал про светлые перспективы комбината.
Егора масс-медиа хуже ОМОНа разозлили.
– Уходи, Михаил, – потребовал он. – По-хорошему уходи. Скажи тем, у больницы, что представления не будет.
– Дядя Егор…
– Ша! Я сказал! Клуб веселых и находчивых из своей семьи делать не позволю. Ты меня знаешь? Между нами, девочками?
– Влетит мне по первое число. Га-га-га. Начальник на мыло изойдет, он перед прессой стелется. Ладно, переживу. Закон законом, а силой отбирать у людей младенца, которого они спасли, не по-божески. Дядя Егор, между нами, гага, девочками, если вы подкидыша усыновить захотите, то вам столько инстанций предстоит, документов, справок всяких собрать – замучаетесь.
– Не твоя печаль. Иди, Мишка, охраняй общественный порядок.
Закрыв за милиционером дверь, Егор почему-то заперся на все замки. Вернулся в комнату, постучал в спальню.
– Эй, за баррикадами! Выходи! Ушли они, ушли, не бойся. Давай поговорим спокойно, взвесим «за» и «против»…
Взвесить ничего не удалось, потому что Егор отвечал на звонки. Домогались журналисты, сначала низшего звена, потом руководящего.
Выглядело это так.
– Здравствуйте, с вами говорит редактор областного телевидения. Мы хотели ли бы взять у вас интервью, о том, как вы нашли ребенка…
– Без комментариев! – бросал трубку Егор.
– Добрый вечер! Это шеф-редактор с телевидения. По поводу информации о найденном на мусорнике…
– Без комментариев!
– Вас беспокоит зам гендиректора телевидения…
– Без комментариев!
– Центральное телевидение, Первый канал…
– Без комментариев!
И газетчики названивали, из центральной и местной прессы.
Люда с ребенком сновала туда-сюда, кормила, купала малыша, а Егор знай твердил в трубку: «Без комментариев!» И так до ночи, пока не догадался выдернуть шнур телефона из розетки. Жена хранила обиженное молчание, но пельмени Егору все-таки сварила. Людмила не спускала с рук ребенка, точно великую ценность носила.
Но на следующий день Люда бойкот прервала. Потому что случилось такое, что про любые обиды забудешь.
Не дозвонившись мужу по сотовому телефону (Егор был в цехе, где из-за грохота станков звонка не слышно), Люда ничего лучше не придумала, как позвонить к себе в отдел кадров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22