Теперь была его очередь делать провокационные заявления. Он
просто хотел узнать, какие именно выводы я сделал из знания, что
коммуны паразитов могут соединяться.
- И я едва не был убит за это, - упрекнул я.
- Стрела не была пущена, - подчеркнул он. - А другая стрела
спасла тебе жизнь несколькими мгновениями позже.
- Вы собираетесь позволить мне вернуться на корабль? - Спросил я
хмуро.
- Ты свободен, - проинформировал меня Слуга. - Я должен
действовать так, как верю решит Сам. Если я ошибаюсь... тогда я буду
наказан. Но я не могу заставлять тебя прийти в город на то время, пока
принимается решение.
- Что представляет собой наказание? - Поинтересовался я.
- Это не важно, - ответил он. Я не был с этим согласен. Если
принятие ошибочного решения влекло за собой наказание, это означало
некоторую степень независимости личности от Самого. Суть наказания
могла сказать мне кое-что о степени проступка. Но если он не был
расположен говорить об этом, не было никакого смысла настаивать.
- Почему вы старались держать в секрете тот факт, что все поросли
являются частью одной и той же супер-личности? - Спросил я вместо
этого.
Он понял, что я имею в виду, не смотря на то, что термин был
первым, какой пришёл мне в голову. - Потому, что мы знали, что такая
мысль испугает вас даже больше, чем всё то, что вы видели до сих пор,
- сказал он. - Мы зхнали, что кажемся вам чужими, что наши компаньоны
кажутся вам отвратительными паразитами, питающимися нашим веществом,
проникающими в наши тела и в наш разум. Мы понимали, что даже если ваш
корабль и не располагает возможностями уничтожить Самого, то у Земли
они есть. Было - и есть - жизнено необходимо, чтобы мы убедили вас в
том, что случившееся с нами в этом мире не является злом - что это, в
действительности, приблизило нас к Богу. Пока вы рассматривали
компаньонов, как отдельные личности, имелся занчительный шанс того,
что вы могли усмотреть в них симбиотов и что вы могли найти в себе
смелость рискнуть одному или двум из вас проверить на собственом
опыте. Мы опасались, что если бы вы узнали всю правду... что
существует только один компаньон, который является компаньоном всем
нам... вы смотрели бы на ситуацию иначе и посчитали бы компаньона
гораздо более опасным. На личностном уровне вы видели в поросли нечто
такое, с чем можно справиться. Но теперь, когда вы видите одно
огромное создание, пугающее своими размерами, вы можете больше не
увидеть в нём нечто такое, с чем могли бы справиться, если бы
потребовалось. Ваш страх возрастёт... и шансы на то, что вы
согласитесь на условия, сопутствовавшие нашему разрешению, станут
гораздо меньше. Ведь это правда, разве нет?
- Да, - признал я. - Это правда. Я мог бы морально подготовиться
к тому, чтобыпозволить паразиту расти на себе... но я не подвергну
себя давлению тысяч посторонних разумов, физически подключённых к
моему. Я не хочу терять всё, что составляет моё я. Не вижу никакой
возможности, чтобы я собрался включить свою личность в цепочку, вроде
этой.
- Ты ошибаешься, - сказал он. - Ты никак не можешь понять. Без
того, чтобы ощутить это на себе, невозможно узнать... не просто правду
о {нас}... но правду о гораздо более важном.
- Вы когда-нибудь задумывались о том, что ваш Бог может быть
чем-то чёрным, тянущимся миллионом щупалец к вашим разумам,
манипулирующим вами ради своей выгоды... обманывающим вас? - Это был
грубый вопрос, но мне представилось, что время было подходящим, чтобы
его задать.
- Ты не понимаешь, - повторил он.
Он был прав. Не просто в том смысле, что его заявление было
правдой, но в ощущении, что всё в нём пребывало в согласии с его
верой. Он был абсолютно уверен в своей собственной правоте, и любая
атака на неё, любые вопросы, просто отскакивали прочь. Вне всякого
сомнения она была непоколебима. Его взгляд на мир являлся замкнутой,
самодостаточной системой. Большинство религиозных систем являются
таковыми. Они делают себя неузвимыми перед зравым смыслом, не принимая
его во внимание даже в образе мыслей. {Вера} - вот что необходимо...
здравый смысл - это всего лишь способ обманывать себя. Даже если факты
противоречат всем ощущениям, даже в этом случае всегда есть выход.
Неисповедимы пути Господни.
Все боги так поступают. Есть только один способ, каким они могут
действовать.
Их религиозность, вероятно, была жизненно важной. Вера в Бога
является элементарной формой обезличивания - осознания ответственности
перед гипотетическим Другим. В данном случае процесс происходил
несколько иначе... Если потеря личностного и ответственность перед
реальным Другим стала фактором жизни, значит это и есть Бог. Больше
нет необходимости его выдумывать. Он существует.
- Ты говоришь, что вы прибыли сюда, чтобы узнать о нас, - сказал
темнокожий человек. - Всё, о чём мы просим, это - чтобы вы сделали это
- единственным возможным способом. Вы должны открыться для познания
Самого, вы должны присоединиться к Самому. Тогда вы узнаете. Тогда вы
поймёте. Ваши мысли отягощены теперь ночными кошмарами. Если вы не
можете справиться с этими кошмарами, тогда все мы идём к катастрофе.
Вы не можете продвинуться вперёд, думая в рмках своих узких
предубеждений. Вы {должны} узнать, чтобы понять.
Все эти обычные рассуждения просто влетали в одно ухо и вылетали
в другое. Я слыхал это всё и раньше. Это был расхожая байка, кочующая
по истории человечества. Верь, как мы, и ты будешь спасён. Ооставайся
таким, каким ты есть сейчас, и ты обречён на вечное проклятие.
Присоединяйся к нам... иначе неменуемы схватка, война, катастрофа. Это
был призыв, который никогда не менялся, воззвание верующего к
сомневающемуся.
Единственной проблемой было то, что почти всегда {были} борьба,
война, катастрофа. И уже сейчас я мог предвидеть, что ситуация здечь
на Аркадии идёт к радикальной А-катастрофе. "Дедал" против Города
Солнца. Генная инженерия против всемогущего паразита.
Последний раз, когда я слыхал байку, подобную той, что предложил
мне Слуга, это был призыв от имени возрождавшихся неохристиан,
высказанный мальчишкой, которого звали Питер, и который был моим
сыном. Как только прозвучал призыв, мы потеряли друг друга. За ним
последовал спор, так же легко и естественно, как ночь следует за днём.
Теперь мы с ним были совершенно чужими друг другу. Это произхошло
почти за одну ночь. Единственным путём избежать даже такого
сравнительно крошечного несчастья, как это, была бы полная капитуляция
с моей стороны. Я оказался неспособным на это. Я был не способен
отказаться от своего мира и принять веру в качестве замены здравого
смысла. Гораздо меньше я был способен капитулировать перед тем, о чём
просил меня Слуга в своём миссионерском запале во имя Самого. Не было
никакого спосособа, никакого вообще, чтобы я согласился подвергнуть
свой разум риску, позволив ему раствориться в некой объединённой
массе.
А если так, то каков был шанс избежать катастрофы?
{Они}, очевидно, продолжали сохранять надежду. Стрела не была
пущена. Другая спасла мне жизнь. Я был волен вернуться на корабль,
неся с собой и плохие новости и настоятельный призыв. Но это у
верующих надежда всегда умирает последней. Поскольку они считают себя
правыми, и в глубине души они верят, что и все остальные должны видеть
их правоту. Упорный отказ разделить их веру, в конце концов, начинает
казаться им обычным упрямством, которое они готовы наказать... из
самых чистых побуждений.
Я отчаянно пытался найти надежду, которая была бы под стать
надежде Слуги.
Но я, несчастный сомневающийся, не мог найти её.
Просто казалось, что её нет.
Я вернулся на "Дедал" поздно вечером, сразу с наступлением
темноты. Я стянул в шлюзе свой порванный костюм и с готовностью
подвергся полной - и довольно неприятной - процедуре обеззараживания.
Затем одел новый костюм. Я был уверен, что он не был необходим, но
ради того, чтобы не пренебречь даже малейшим шансом, а также для
спокойствия остальных это казалось наиболее правильным.
Меня ждал не совсем комитет по встрече. В главном отсеке
находились только трое - Натан и Мариэль, которые сидели перед
стопками бумаг, и Пит Ролвин, который потягивал кофе. Однако, они
прекратили свои дела, когда я вошёл внутрь.
- Привет, Алекс, - сказал Натан. - Путешествие прошло нормально?
- Нет, - сказал я.
- Нашёл что-нибудь на корабле?
- Ничего. - Я сел.
- Что случилось с твоей ногой? - Спросила Мариэль.
- Я свалился со своей лошадки... прямо на рог. Но это ерунда.
Тошлько пощипало немного во время обеззараживания.
Её глаза заглянули в мои, пронизывая насквозь. Она отодвинула
свои бумаги в сторону.
- Я позову остальных, - сказала она.
Её тон сказал Натану, что сейчас было не время слушать в пол-уха.
Он положил свою ручку и начал собирать бумаги в стопку.
- Дашь мне немного кофе, Пит? - Сказал я. - В тюбике. Мне
нравится слишкам сёрбать... Уж лучше я продавлю его сквозь фильтр.
Он протянул мне тюбик. Мариэль привела из лаборатории Конрада и
Линду. Они выглядели так, словно долго и напряжённо работали. Карен
появилась со стороны отсека управления.
Я вкратце изложил им всю историю, не беспокоя особенными
живописными подробностями. Главное внимание я уделил тому, что имело
первостатейное значение. Выводы они могли с таким же успехом сделать
сами. Это должны были быть те же выводы, которые пришли мне в голову
утром. Я больше не был так уверен, что это были правильные выводы, но
они были достаточно очевидными.
- Они были глупцами, полагая, что смогут скрыть это от нас, -
сказал Натан, когда я закончил.
- Почему же, - ответил я. - Если бы не случайность...
- Мы бы и сами догадались, - сказал он уверенно. - Это было
совершенно очевидно, всё указывало на это. Если бы не естественная
предубеждённость в наших рассуждениях, мы бы всё увидели в правильном
свете. Этот барьер не мог продержаться двадцать дней.
- Я не вижу, чтобы это слишком меняло положение вещей, - сказала
Мариэль. - Конечно, центральная проблема остаётся. Облмдает ли паразит
независимым сознанием? Активен ли он в групповом сознании или
пассивен? Являются ли люди контрнолируемыми... управляемыми...
манипулируемыми... или нет?
- Это может быть и остаётся центральным вопросом, - задумчиво
сказал Конрад. - Но всё может оказаться теперь более трудным. Я имею в
виду не более трудно нам ответить, поскольку в любом случае у нас
теперь несколько больше шансов найти ответ, но более трудно задать
вопрос. Он может в значительной мере утратить свой смысл. Пока мы
думали об отдельных человеческих разумах, похожих на наш собственый,
было достаточно просто представить себе состояние свободы и состояние
подчинённости внешней силе или управляющему сознанию. Мы воспринимали
ситуацию применительно к себе - используя свой образ существования в
качестве отправной точки.
- Теперь эта отправная точка больше не подходит. Мы говорим
теперь о едином колективном сознании... о Самом с большой буквы, со
всем, что за этим следует. Если мы говорим теперь: "является ли
человеческий элемент коллектива доминирующим или подчинённым?" мы
пытаемся сделать выбор из двух состояний, которые являются, на сколько
мы можем судить, почти немыслимыми. Вопрос переносится {полностью} на
почву домыслов. Как мы можем осмысленно обсуждать это?
- Да ладно вам, - сказала Карен. - Всё это высокие слова. Не
стоит заниматься философским пустословием. Вопрос был и остаётся
достаточно простым для того, чтобы его можно было задать, даже, если
на него не так-то просто ответить. Находятся люди под контролем или
нет?
- Нет, Карен, - сказал я терпеливо. - Конрад прав. - Было
достаточно просто сказать "находятся ли люди под контролем?", когда мы
думали, что знаем, кого имеем в виду, говоря "люди"... что это
совокупность индивидуальностей, множественное число "личности". Но
теперь мы больше этого не знаем. "Люди" теперь не множественое число,
а единственное. Сам это не просто надуманная метафора... это нечто
реальное. Теперь мы {знаем}, что личности в городе подчинены - что над
ними доминирует сознание, которое не является их индивидуальным
сознанием. Но мы не знаем и не можем знать какого рода это сознание
или на сколько полон его контроль. Мы не знаем, есть ли какая-либо
разница между своего рода разумом роя, которым они обладают, и
отношениями типа рабы-господин, которые мы предполагаем. Является ли
одно тем же, что и другое? Действительно ли одно является таким же
злом, или таким же благом и преимуществом, как второе? То, на что
Конрад пытается обратить наше внимание, это что наше {суждение} о
ситуации больше не является трезвым, поскольку мы больше не обладаем
точкой отсчёта для него. О личном рабстве или свободе мы можем
осмысленно сказать "это плохо" или "это хорошо", поскольку мы обладаем
своим собсвенным состоянием и опытом в качестве стандарта для
сравнения. Здесь же мы лишены этого.
- То что вы говорите, по существу, заключается в том, - сказала
Карен, - что больше не важно, управляет ли паразит. Даже, если и нет,
эти люди всё равно остаются рабами... марионетками, пляшущими на своих
тоненьких чёрных ниточках.
- Это метафора, диктуемая эмоциями, - сказал я. - Но верно, то,
что мы говорим, означает примерно это.
- Тогда наша ситуация без сомнения проясняется, - сказала она. -
Нам больше не нужно беспокоиться о том, обладает ли паразит
собственным сознанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25