Магистр пересек форум Феодосия и форум Константина с его порфировой колонной и водяными часами, прошел мимо Претория, правительственного здания, где работал. Уже темнело, когда он добрел до Августеона, главной площади города, которую окружали храм Святой Софии, дворцовый комплекс и ипподром. Ужин назначен на час заката. Магистр опаздывал.
Привратник Георгия Лаканодракона, сириец Захария, хорошо знал Аргироса. Он вскрикнул от ужаса, когда на пороге появился магистр.
– Пресвятой Боже, господин! Что случилось?
– А что? Что не так? – с возмущением ответил Аргирос. – Я знаю, что не совсем вовремя, мне жаль, но…
Привратник изумленно смотрел на него:
– Вовремя? Господин, ваше лицо, одежда…
– А?
От удара все в голове Аргироса перепуталось. Он так стремился добраться до дома Лаканодракона, что даже не подумал о своем внешнем виде. Сейчас он взглянул на себя. Туника рваная и грязная, вся в кровавых пятнах. Он провел рукой по лицу и посмотрел на ладонь, испачканную в грязи и запекшейся крови.
– Господин, вам лучше пройти со мной.
Захария позвал других слуг на помощь, взял Аргироса за руку и отчасти повел, а отчасти потащил его через дверь. Как и большинство богатых домов, дом Лаканодракона имел квадратную форму вокруг двора. Белая, отделанная мрамором стена выходила на улицу. Чудесными теплыми вечерами вроде сегодняшнего ужин подавали во дворе, среди фонтанов и деревьев.
Аргирос туда не попал. Слуги Лаканодракона доставили его в гостиную и уложили на кушетку. Один побежал за врачом, а остальные промыли лицо и ужасную рану на затылке. Они принесли ему вина, сняли тунику и одели в платье, принадлежавшее магистру официорий.
Василий почувствовал себя человеком, хотя и достойным жалости, когда сам Лаканодракон вбежал в комнату. На его суровом, крупном лице читалась озабоченность.
– Храни нас, святой Андрей! – разразился он, обращаясь к покровителю Константинополя. – Неужели тебя сегодня вечером подкараулили грабители, Василий?!
– По правде говоря, нет, ваша светлость, – уныло ответил Аргирос. – То был стражник. Наверно, он ударил меня колонной Аркадия.
Несмотря на вино, голова его по-прежнему раскалывалась.
– Оставайся здесь, пока не явится доктор и не осмотрит тебя, – распорядился Лаканодракон. – А потом, если ты захочешь отправиться домой, Захария вызовет для тебя факельщика. Или, если ты сможешь присоединиться к нам на улице, разумеется, мы будем только рады.
– Спасибо, господин, вы так добры.
Врач явился через пять минут; все, кого вызывали ом магистра официорий, не задерживались. Лекарь брил волосы у Василия на затылке, применил притирание, которое пахло смолой и жгло неимоверно, а затем наложил на голову льняную повязку. Потом он поднес к лицу магистра лампу и осмотрел его глаза.
– Не думаю, что у вас контузия, – наконец заключил он. – Оба зрачка одинакового размера?
Врач дал Аргиросу маленький горшочек.
– Это умерит боль; здесь маковый сок. Выпейте половину сейчас, остальное – утром.
Практичный до мозга костей, доктор отмахнулся от благодарностей Аргироса и исчез так же быстро, как и появился.
Магистр узнал бы странный аромат и вкус мака и без объяснений доктора. Они вызвали печальные воспоминания о времени, когда от оспы умер его маленький сын. Усилием воли Василий отогнал эти мысли.
Хотя он медленно соображал и чувствовал себя бестолковым, все же Аргирос решился выйти во внутренний двор. Раз уж он пришел сюда, он не должен пропускать прием, что бы ни говорил Лаканодракон.
Другие гости магистра официорий, конечно, окружили и принялись суетиться вокруг Василия, хотя он предпочел бы просто тихо сесть на свое место на диване и выпить еще вина. Не все знали, с чего начался мятеж. Когда Аргирос рассказал, наступила многозначительная тишина. Затем гранды империи стали сами спорить друг с другом об уместности изображений.
Обычно магистр энергично принимал участие в диспутах. Однако сейчас он был рад возможности держаться в стороне. Слуги принесли ему жареных моллюсков, тунца с пореем, мяса козленка под соусом из забродившей рыбы. Он отказался: от одного запаха пищи начинало мутить.
Он шлепнул комара; от факелов и фонарей во дворе Лаканодракона было светло как днем, что привлекало тучи москитов. Аргирос не знал, зачем магистр официорий приказал устроить такое яркое освещение. Пожалуй, и половины хватило бы с избытком.
Затем от гостя к гостю прошел слуга, раздавая каждому по пачке папирусов. Аргирос поймал взгляд Лаканодракона.
– Вы не говорили мне, что сегодня будете читать, – крикнул Василий.
– Я не был уверен, что закончу четвертую книгу «Италиады» к сегодняшнему вечеру, – ответил магистр официорий. – Здесь я распространил книгу третью, чтобы все вспомнили сюжет. Благодаря тебе, – добавил он, признательно поклонившись, – присутствующие уже знакомы с первой и второй книгами.
Если это напечатанная третья книга – а Аргирос уже понял, что это так, – похоже, Лаканодракону пришлись по душе глиняные формы.
Как и прочие гости, Аргирос бегло просмотрел пачку. Лаканодракон ему первому читал кое-какие строфы, и Василий даже внес одно-другое предложение автору, так что очень хорошо знал поэму.
– Теперь, друзья мои, когда вы освежили сюжет в памяти, я начинаю, – объявил магистр официорий.
При чтении он держал рукопись в вытянутых руках: дальнозоркость прогрессировала год от года.
Некоторые стихи были очень хороши, и Лаканодракон читал выразительно. Его слабый армянский акцент хорошо сочетался с воинственным духом произведения. Магистр был бы рад послушать со всем вниманием. Но из-за действия макового сока и последствий удара ему казалось, что он теряет связь с окружением и парит над кушеткой…
Его разбудила россыпь вежливых аплодисментов. Он виновато присоединился к ним, надеясь, что никто не заметил, как он задремал. Ужин подходил к завершению. Василий подошел к магистру официорий, чтобы попрощаться, но Лаканодракон не стал его слушать.
– Ты останешься здесь на ночь. Ты не в состоянии самостоятельно добраться до дома.
– Спасибо, господин, – ответил магистр, хотя его насторожила настойчивость Лаканодракона – это только подтверждало, что начальник заметил, как он заснул.
Секретарь бесцеремонно бросил охапку свитков папируса на стол Аргироса.
– Спасибо, Анфим, – сказал магистр.
Анфим заворчал. Он всегда напоминал Аргиросу мрачного журавля. Способный, но лишенный энтузиазма и настоящего таланта, он вечно мог оставаться только секретарем и знал это. Аргирос вернулся к работе и забыл об Анфиме, как только тот повернулся спиной.
Магистр бегло прочел отчеты о допросах мужчин и женщин, которых стражники задержали во время мятежа. Из них он извлек немного нового, учитывая его собственный опыт. Аргирос узнал, что монаха, возмутителя черни, звали Сазописом, и это подтверждало его египетское происхождение. Оценки проповеди монаха различались в зависимости от того, как свидетели относились к иконам.
Сам Сазопис бежал. Как любой константинопольский чиновник, Аргирос искренне сокрушался об этом. Со времени восстания «Ника» по столице блуждал призрак тех событий. Всякий, кто задумал возродить подобный хаос, заслуживал худшего.
Следующие две недели в столице прошли спокойно. Магистр воспринял это с благодарностью, но с недоверием, точно приветствуя последние погожие деньки перед осенними штормами. Он использовал передышку, чтобы напасть на след Сазописа, но безрезультатно. Проклятый монах будто провалился сквозь землю, хотя на это, мрачно думал Аргирос, вряд ли стоило надеяться.
Когда возобновились беспорядки, они никак не были связаны с Сазописом. Хотя снова исходили из Египта: как и чума в эпоху Юстиниана, волнения начались в Александрии и перенеслись с груженным зерном судном. Моряки шумели, пили и гуляли с проститутками, но с собой принесли захватывающие рассказы о суматохе на родине. Вверх и вниз по Нилу люди, похоже, готовы были перерезать друг другу горло из-за икон.
Аргирос представлял себе дальнейшее развитие событий в какой-нибудь припортовой таверне или публичном доме. Кто-то презрительно воскликнет:
– Ну и глупость! Мой дед почитал иконы, и этого достаточно.
А другой ответит:
– Твой дед жарится в аду, и ты хочешь к нему присоединиться?
После этого в ход пойдут ножи. Второй виток восстания не захватил форум Аркадия, но стражникам, схолам и другим дворцовым полкам потребовалось четыре дня на усмирение мятежников. Иконы в нескольких церквах замазали известью или соскоблили со стен, а один храм даже подожгли. К счастью, он одиноко стоял в небольшом парке и пожар не распространился.
Мир – скорее от истощения, чем от чего-либо другого – возвратился в столицу, но на следующий день дошли слухи о беспорядках в Антиохии, третьем городе империи.
В тот же день после обеда Георгий Лаканодракон вызвал Аргироса. Магистр с изумлением обнаружил, как устало выглядел его начальник: хотя должность магистра официорий не была военной, Лаканодракон являлся членом имперской консистории и должен был присутствовать на тайных совещаниях совета днем и ночью. Он также следил за гражданскими чиновниками, которые готовили законы и официальные документы и были ужасно перегружены.
– Вам следует отдохнуть, господин, – заметил Аргирос.
– Следует, – согласился Лаканодракон. – А еще мне следовало бы заняться упражнениями, чтобы избавиться от моего живота, лучше выучить латынь, чтобы сравнять ее с моим греческим, и сделать еще много других вещей, на которые у меня нет времени.
Конечно, у магистра официорий уж точно не было времени пусть и на благонамеренные, но бесполезные рассуждения. Василий покраснел и приготовился выслушать выговор.
Но начальник удивил его и уже без всякого раздражения спросил:
– Василий, чьей стороны ты придерживаешься в этой склоке вокруг икон?
– За них, я полагаю, – ответил Аргирос после некоторых колебаний. – Я не еврей, чтобы утверждать, что икона – это кумир. Если то был истребитель изображений (есть ли такое слово – иконоборец?) и он спровоцировал здесь волнения, я не могу снисходительно взирать на его проделки, тем более что в этой сваре мне пробили голову.
– Должен с тобой согласиться, – сказал Лаканодракон. – Я уважаю церковные традиции, а иконы были их составляющей в течение многих и многих лет. В то же время находятся честные люди, считающие, что мы заблуждаемся. Вчера на собрании консистории командир телохранителей назвал иконы языческим пережитком и заявил, что есть основания для их запрещения.
– Интересно, как можно подавить мятеж, если не знаешь, к какой стороне примкнуть, – скептически заметил Аргирос.
Магистр официорий закатил глаза.
– Любишь пошутить, но здесь нет ничего смешного. Ни та, ни другая сторона не может доказать: стоит ли почитать иконы или нет. Император и патриарх обязаны установить истинную догму, чтобы народ ей следовал. Нельзя, чтобы иконы здесь уничтожались, а там почитались. Одна империя – одна вера.
– Разумеется, – кивнул Аргирос. – Если может быть лишь одно истинное вероучение, все должны ему следовать.
Теоретически, и это подтвердил Лаканодракон, вся империя молилась так, как предписывали из Константинополя. На самом деле в Египте, Сирии, в отвоеванных у германских королей западных провинциях – Италии, Испании, Африке, Нарбонской Галлии – по-прежнему процветали ереси. Оставалось искоренять их везде, где они проявлялись.
– Ты хорошо разбираешься в сокровенном учении, Василий, – молвил Лаканодракон. – Если бы тебе надо было обосновать пользу икон в богослужении, как бы ты вышел из положения?
Магистр задумался. Как признал Лаканодракон, Василий знал теологию; только в варварских странах Северо-Западной Европы эта премудрость оставалась под контролем священников.
– Конечно, довод, что иконы – это идолы, не выдерживает критики. С самого начала заветы Павла освобождают нас от оков иудейского закона. Я сказал бы, что главная ценность икон в том, что они напоминают нам о тех, кого изображают, – о Христе, Богородице и святых. Когда мы смотрим на икону, за картинкой мы созерцаем лик. А еще иконы доносят истину до тех, кто не может читать Писание.
Магистр официорий делал заметки.
– Последнее замечание ценно; я не помню, чтобы кто-то упоминал об этом на совещаниях, на которых я присутствовал. Я передам это патриарху. Не волнуйся, я не утаю, кто его высказал.
– Вы очень добры, ваша светлость, – искренне сказал Аргирос.
Большинство имперских чиновников оценили бы и смысл, и значение такой похвалы. Но значимость слов Лаканодракона наводила на размышления.
– Патриарху нужны доводы в пользу икон?
– А ты сметлив, как всегда. – Магистр официорий улыбнулся. – Верно, чтобы приготовиться на случай необходимости. Одна из возможностей императора положить конец раздорам по поводу икон – созвать Вселенский собор.
Аргирос тихо присвистнул.
– Все настолько серьезно?
Вселенские соборы были поворотными пунктами в истории церкви; за тысячу лет со времен Константина Великого они созывались только девять раз. Те, кто отказывался принимать их постановления, считались еретиками. Таковыми были прежде всего несториане Сирии с их чрезмерно расширенным толкованием человеческой природы Христа и монофизиты, размножившиеся в Египте и по востоку империи после Халкидонского собора, не принявшего их преувеличенные представления о божественной природе Христа.
– Думаю, император намеревался выждать, пока все успокоится само собой, – сказал Лаканодракон. – Но вчера вечером великий логофет обозвал префекта столицы грязным язычником и разбил о его голову стеклянный графин.
– Боже мой, – молвил магистр и моргнул.
– Да. Разумеется, сказали, что префект упал с лестницы, имей в виду – во имя всех святых не пытайся высказывать иную версию. Тут Никифор и решил, что пора созвать Собор.
– Когда выйдет приказ созвать епископов? – спросил Аргирос.
– Думаю, скоро. Сейчас конец июля – или уже начало августа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41