— Я же мог быть и дома, и у бабы, и... и сам не знаю где. У меня тут активный образ жизни. Очень активный...— Да уж!.. Ты кран закрыл?— Что?..— Вода не идет.Константин крутанул ближний вентиль — из него выпала крупная капля, единственная. Он попробовал второй, но там даже и капли не было.— Уже?! — воскликнул Виктор.— Начинается всегда одинаково, с электричества. Самое слабое место, слишком много зависит от человека. А электричество это поганое... движение электронов, понял?.. вот это движение все у нас и двигает. А как остановится — всему и каюк. Без бога жить можем, а без электричества не умеем. Ну идешь, нет?— Ползу...Мухин, прихрамывая, дотащился до двери и, повернувшись боком, спустился с трех высоких ступенек. Туалет в Лужниках, загаженный, зато бесплатный, находился на отшибе, до аллеи от него было метров пятьдесят по гравийной дорожке.Наступая на правую ногу, Виктор ойкал, но терпел, поскольку знал, что Константин ему не поможет. Менты побитых драгдилеров на себе не носят.К счастью, перекинутый милиционер оставил бело-синий «Форд» у самой тропинки — Мухин припадал на больную ногу все глубже и все дольше решался на новый шаг.— Так как же ты меня отыскал? — спросил он. — По запаху, что ли?— От тебя действительно попахивает, — сказал Константин. — Нет, я про другое. Ты в оперативной разработке.— За мной следят?!— Уже нет.Константин положил автомат между сиденьями и завел мотор. Ворота на выезде с территории были закрыты. Он хотел посигналить, но человек в будке замахал рукой и побежал открывать.— Этот еще не перекинут, — меланхолично произнес Константин. — Некоторых вообще не перекидывает, им хуже. Они все видят и все понимают — не сразу, так со временем. А сделать ничего не могут.— Самому бы понять... — пробормотал Виктор.— Это достаточно просто. Людей перекидывает из другого слоя — в течение нескольких часов и почти всех.— Но почему?!— Не перебивай, — раздраженно бросил Константин. — Вот их перекинуло, и они все очнулись, кроме тех, кто в другом слое не погиб, то есть кроме тех, кого там и не было... Очнулись и решили, что все вокруг спятили. Или они сами спятили... Неважно. У них же память другая — память оттуда. А здесь для них все поменялось. Необъяснимо. Скрипач видит перед собой какие-то кнопки — он же не знает, что он теперь не скрипач, а авиадиспетчер. Плюнет и пойдет искать любимую. А любимая у него тут в тюрьме просыпается. Только что на фуршете с австрийским послом заигрывала, а здесь она соседу по коммуналке брюхо вспорола. А главное — власть. Любым бардаком можно управлять, если есть кому. Так ведь некому. Обычный расклад: президент США в прошлой жизни был полуграмотным скотоводом из Техаса, а наш — активистом в какой-нибудь «Новой Революционной Бригаде». Ну, люди созвонились, обозвали друг друга «motherfucker», а потом — два звонка на командные стратегические пункты. «От нашего стола — вашему...» Их-то как раз от сети не отрубает, у них сети свои. И все, значит, угощаются. И не важно, сколько ракет попадет в цель. На Земле сорок тысяч ядерных зарядов, половина сдетонирует — и хорош. Попадать уже не в кого.— И все люди погибают, и снова — в другой слой?— О том и речь. Спроси еще раз, почему перекидывает... Потому и перекидывает! Получается «У попа была собака». Найдешь начало этой песенки — получишь Нобелевскую премию. Она ведь с середины начинается. Вся песня — надпись на могилке. А кто ее написал-то? Известно, что поп. Но это не начало, это опять же середина.— И вы... ты. Сан Саныч, Шибанов... — Мухин на миг даже забыл о боли и о том, что правая нога уже почти отнялась. — Вы намерены...— Намерены, — твердо заверил Константин. — Мы вряд ли утратим наши способности, они, наоборот, только развиваются. И с тобой то же самое будет. Сможешь ты жить среди нормальных людей? Каждый день ждать очередной войны — сможешь? Надо хотя бы попробовать. Что нам еще остается?— Но если всех перекидывает и катастрофа неизбежна...— Катастрофа неизбежна, тотальная гибель — нет. В некоторых слоях обходится без войны. Наступает анархия, работать, естественно, никто не желает, люди превращаются в волков. Недельку погромят магазины, потом доберутся до складов, а когда все сожрут — вот тут начинается настоящий беспредел. Оружия в стране навалом. Бензин, консервы, шмотки — все кончится, а патронов еще надолго хватит. В таком слое выигрывает тот, кто хапает с витрины не коньяк, а крупу и тушенку и быстренько забивается подальше за Урал. В лесу выжить легче. Если умеешь, конечно. А в крупных городах... — Константин прищурился и покачал головой. — Один год — это максимум. Вторую зиму редко кто выдерживает. И народ перекидывает дальше. А там — новый поп и новая собака. Когда-нибудь цепная реакция доберется до последнего слоя — до последней Земли и последнего человечества. И нас с тобой уже никуда не перекинет...— А ты что, собрался жить вечно?— Это может случиться гораздо раньше, чем ты думаешь. Через месяц. Или завтра. Витя, ты хочешь умереть завтра? Хочешь умереть насовсем, как и положено смертному?Вместо ответа Мухин закурил и уставился в окно. На Большой Пироговской, которую они проезжали, все было тихо — пожалуй, слишком тихо для этого слоя. Виктор смотрел на поток прохожих, как на огромный индикатор, и по мельчайшим деталям угадывал медленное приближение финала. Это было легко, ведь мир за окном он считал своим. Здесь Мухин родился и прожил половину жизни, и, хотя прикоснулся он к ней только сейчас, она тут же стала частью его самого. И Виктор ее сравнивал — с тем, что он о ней знал, с тем, что здесь быть должно и чего быть не может.Спокойствие на улицах — изнывающее от жары, засохшее без дождей, клубящееся желтой пылью спокойствие. Немного душно, а в остальном все в порядке... Все как обычно.Теперь, когда Виктор понимал, что происходит сию секунду, и хорошо представлял, что произойдет через час, он вдруг начал чувствовать перед этим миром вину — перед каждым человеком и даже перед теми ублюдками, свалившимися под писсуары. Он их всех обманывал. Он помнил то, чего никто из них не вспомнит, потому что вспомнить это невозможно. Потому что у нормального человека жизнь только одна. Так ему, нормальному, кажется.Константин затормозил у светофора, и по переходу хлынули люди. Худенькая старушка с двумя собачками на длинных поводках дошла до середины мостовой и, обернувшись назад, застыла. Ее толкали со всех сторон, собаки тявкали и носились вокруг, но она почему-то не двигалась.Загорелся зеленый; Константин аккуратно объехал старуху и, ничего не сказав, направил машину дальше. Слева на улице кто-то истошно заорал — так что вопль проник сквозь звукоизоляцию «Форда» и вцепился прямо в душу.Виктор посмотрел в зеркало — кричал рыжий подросток лет двенадцати. Кричал без всякой видимой причины. Его можно было принять за больного — многие, вероятно, так и сделают. Потом они придут домой и будут подниматься пешком, потому что лифты уже не работают. И они не смогут умыться. А потом они не узнают своих квартир, не узнают своих жен и детей — и это будет гораздо страшнее. Хотя некоторые, наверное, не успеют. Ракетный удар застанет их еще на улице — спокойных, изнывающих от жары...— Взбодрись, — бросил Константин.Мухин повернулся и увидел фляжку с коньяком — уже почти пустую. Он скорчился, но допил и положил бутылку под сиденье.— Как попробовать? — спросил он.— О чем ты?— Ты сказал: «надо попробовать». Что пробовать и как? — произнес он с ударением.— Спасти... — молвил Константин. — Всех этих придурков и хотя бы один слой. Ну и себя заодно. Чтоб было где жить, вот и все.— Желательно хорошо, — добавил Виктор.— Что?..— Жить, говорю, лучше хорошо, чем плохо.— А... Да... — рассеянно откликнулся Константин.— Так как же? — повторил Мухин. — Как спасти-то? Разве можно это остановить?— Можно создать систему власти, при которой судьба мира будет зависеть не от большинства психов, а от небольшой группы...— Диктатура?— ...от тех, кто не станет отдавать преступных приказов, — терпеливо продолжал Константин. — От тех, кто не будет искать крайнего, кто сумеет организовать безумствующий сброд в подобие общества и начнет работать — сразу, как только пройдет волна. А она пройдет везде, это вопрос времени.— Мародеров — к стенке... Так?— Не-ет, пусть лучше грабят!.. К теме гуманизма вернемся, когда ты своими глазами увидишь, как банда отморозков врывается к тебе домой. А ты увидишь. Это повсюду, где мы с Америкой не закидали друг друга бомбами. Сначала мародеры берут деньги и золото. Через два дня это уже ничего не стоит, и они приходят за жратвой. А к февралю в твоей квартире не остается ни стула, ни носка, ни книжки. Это все сгорает в буржуйках и бочках. И не дай тебе бог иметь красивую жену...Константин привез Мухина на Воробьевы горы, прямо на смотровую площадку. Замысел был вполне ясен: центр Москвы, единственное, на что стоит смотреть, открывался отсюда весь. Справа скрипел и пошатывался на ветру заброшенный трамплин, за ним над рекой пугал ржавчиной давно списанный метромост, но впереди, за громадной миской стадиона, разворачивалась панорама поистине фантастическая.Шпили сталинских высоток, повернутая шеренга Арбата, кое-где прогалы площадей и дома, дома, дома... Обычные, но разные. Дома с людьми. Дома без электричества и воды. Предназначенные под снос — сразу все, без разбора, без права обжалования. Луковицы куполов рассыпали блики, и Виктору чудилось, что они посылают солнечные зайчики именно ему — как напоминание о неведомой вине.Опираясь на Константина, Мухин доплелся до парапета и встал за лотком с сувенирами. Он глубоко вдохнул — разбитые десны захолодило, из подсохшей губы снова потекла кровь, но отвлекаться на это не хотелось. Скоро все пройдет...— Лейтенант! — окликнул их какой-то мужчина в штатском и, приблизившись, сверкнул удостоверением. — Зачем ты это мясо сюда приволок? — спросил он, трогая Виктора за рубашку. — Тут иностранцы, а ты с этим... Да еще со стволом! Чешите отсюда оба.Он не успел договорить, как рядом с ними затормозил лобастый, ярко раскрашенный автобус. Передняя дверь сложилась, и из сумрачного салона поперли полуголые люди.— Что тебе непонятно, лейтенант? — проскрежетал мужчина.Загорелые туристы с приросшими «чи-из» окружили столы и принялись рассматривать ложки-матрешки. Некоторые, проигнорировав сувениры, заклацали фотоаппаратами. Говорили вроде по-английски, но слов Мухин почти не разбирал. Такому английскому его в школе не учили.Какая-то сердобольная дама лет тридцати-пятидесяти сунула ему в ладонь мятую бумажку.— Мерси... — брякнул Виктор.— Never mind. Be happy! — ответила она, не переставая улыбаться.Дама сделала три шага к автобусу, но вдруг застыла и, беспокойно ощупав свое тело, выпалила:— Че за херня?!Мухин медленно скатал доллар в шарик и щелчком, словно окурок, запустил его через парапет.— С прибытием, гражданочка, — кивнул Константин.Будто по сигналу, иностранцы умолкли и, недоуменно озираясь, раскрыли рты. От «чиза» не осталось и следа. Люди с подозрением приглядывались к себе и другим, к автобусу, зданию МГУ и ко всей Москве — пока еще не тронутой. Какая-то девочка вскарабкалась на мраморную тумбу и, присев от натуги, завизжала. Синхронно с ней заголосили несколько женщин и милый веснушчатый старик.Мужик в штатском испуганно полез за сотовым.— Кажись, наши боеголовки уже долетели, — сказал Константин.—А с этими что делать, с ковбоями? — спросил Мухин. — Вы и в Америке свою власть установите? Им-то кто помешает ракеты запустить?— Наверно, президент США, кто еще...Виктор расхохотался. Константин засмеялся вместе с ним и, сняв с плеча автомат, зашвырнул его в кусты. Продавец, долговязый юноша в бейсболке, шарахнулся в сторону и опрокинул лоток. Матрешки раскатились по асфальту.Мухин продолжал заливаться — губы треснули еще сильней, в груди отчетливо закололо, но остановиться он не мог. Он не перестал хохотать даже тогда, когда увидел в белесом небе рой черных точек. Константин показал на них пальцем и для чего-то объяснил продавцу, что это такое. Тому было не до точек — он собирал товар.А Виктор все смеялся и повторял:— Наши-то раньше долетели!.. Глава 6 — Тазик рядом, — сказал кто-то, и Мухин, оторвав голову от подушки, выплеснул все, что в нем было.Константин обошелся без этого, но едва ли он чувствовал себя лучше. Медленно, враскачку поднявшись, он сел за стол и обхватил голову руками. Немаляев поставил перед ним стакан воды и протянул маленькую таблетку. Константин с хрустом ее разжевал и лишь потом запил.— Возьми тоже, — сказал он Виктору.Мухин замычал и снова склонился над тазиком.— Да пошли вы со своей наркотой...— Бери, бери, а то до завтра не очухаешься.— Это обычная, тетратрамал, — пояснил Немаляев. — Снимает все, от боли до зуда. Ну, как тебе впечатление? — спросил он, когда Мухин проглотил таблетку.— Как вы и обещали. Пиво с водкой...— Я не о том. Экскурсия понравилась? Как тебе слой?— Как везде, — ответил Виктор, пересаживаясь на стул. — Дерьмо полное.— Но-но, не обобщай! — сказал Константин. — Я там героин в клозетах не толкаю.— Тебе и не нужно. Дилеры тебе сами долю отписывают — и бабками, и герычом, если захочешь... Ладно!.. — Мухин провел по лицу ладонью и, заметив на холодильнике пачку сигарет, нетвердо встал. Прикурив, он машинально протянул руку к форточке и наткнулся на стену. — Эх-х-х... Хорошо, что ты туда успел. Ну, в сортир в этот. Еще пара ударов по черепу, и я бы уже ничего не увидел. Еле дождался. Мне там твои пятнадцать минут часом показались. Как бывает у космонавтов — один к четырем...— Мои пятнадцать минут?.. Какие пятнадцать минут? С чего ты взял?— Ты же сам сказал, что тебе понадобится минут пятнадцать.— Серьезно?— И еще спросил, ошалел я или нет.— Ну...— Я сказал, что ошалел. Не помнишь?— Погоди... Где это мы с тобой разговаривали? Когда к машине шли?— К какой машине? — разозлился Мухин. — Это уж потом было! А еще до того, как я очнулся, ты меня спросил!—Да?..— Да! А я ответил: ошалел.Константин прочистил горло и, допив воду, посмотрел на Немаляева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9