— Ясно, — проронил Немаляев равнодушно. — То-то быстро ты здесь очутился.— Сволочь, — беззлобно поддакнул Константин.— А это правда, что ты его... убил?— Правда. Так уж тогда сложилось.— Обстоятельства, да?.. — сказал Мухин. — А ты? Ты-то здесь кто? Звезда Голливуда? Проповедник?— Ну, я... Меня, по идее, здесь уже нет. Расстреляли два месяца назад.— Чего-о?..— Привели приговор в исполнение.— У нас же мораторий.— Для меня сделали исключение. Они сочли, что я особый случай. В принципе, согласен, — сказал Константин, складывая на хлебе пирамидку из ветчины. — Я особый, да.—Два месяца?... — нахмурился Виктор. — Подожди... В апреле, десятого числа, кажется...— Двенадцатого, — уточнил он. — На День космонавтики.— Казнили... как его?.. Рогова?— Роговцева, — поправил Константин. — То есть меня. Но казнили только для общественности. Сан Саныч к тому времени уже Шибанова привлек, тот и посодействовал. Мало, что ли, в моргах похожих трупешников?— Так ты... — начал было Мухин, но замолчал. Он совсем растерялся. Только что его упрекали в безнравственности... Хард-эротика — дело, конечно, неблаговидное, особенно когда знаешь, как это снимается. В шезлонге, сверкая сокровищами, курит отстрелявшийся актер, рядом готовится, озабоченно нюхая подмышки, актриса, перед камерой на ковре разворачивается жгучая сцена, а режиссер кричит что-нибудь вроде: «Машка, не халтурь! Славик! Пошел оргазм!» И все стонут, и в павильоне пахнет черт-те чем, а в затылок жарят софиты, и ты сам преешь, как свинья, и, насмотревшись, ничего уже не хочешь — на неделю вперед.Но это — кино, то бишь искусство. Маньяк Роговцев убивал по-настоящему.— Лично я никого не убивал, — ответил Константин. — Здесь — никого. Меня как раз во время суда перекинуло, когда уже приговор зачитывали. Дикция у судьи хорошая, все было так торжественно... А в конце — «в связи с особой тяжестью преступления... и невозможностью исправления... и в виде исключения...» короче, мажем лобик зеленкой. На помилование подавать бесполезно, потому что среди жертв чудного парня Кости Роговцева числилась первая любовь какого-то туза из правительства. Я тут даже дорогу на красный свет перейти не успел, а мне — пожалуйте: четырнадцать доказанных эпизодов. Вот так... Тела нашли, головы тоже нашли, хотя и не все. Что еще нужно?— Веселое дело... — проронил Виктор. — А вы. Сан Саныч? Если не секрет.— У меня все просто, — ответил Немаляев, двигая к нему тарелку с колбасой. — Кушай, что ты не кушаешь? У меня... проще не бывает. Один неумный пенсионер решил сделаться коммерсантом. Для начала взял кредит под залог квартиры... Собственно, на этом все. Когда меня сюда перекинуло, я жил на улице. Это было в начале марта, снег еще не растаял.— Ну и... какого же дьявола?.. — вскинулся Мухин, закипая. — Вам голые сиськи не нравятся? Моя жизнь вам не нравится?! Сами-то вы кто? Маньяк-убийца!.. Бомж!..— "Бомж" здесь не говорят, Витя, — спокойно возразил Немаляев. — Здесь говорят «бич».— Ахда... И что?..— Насчет сисек ты ошибаешься, — сказал Константин. — Очень даже нравятся. А насчет твоей жизни... ее надо менять, вот и все.— На довольствие поставите?— Поставим, — серьезно произнес Немаляев. — С ремеслом своим позорным завяжешь, это не обсуждается. Бухло только по праздникам. Про травку даже думать забудь. Женщины... обеспечим как-нибудь, но часто не обещаю.— Фотку в сортире повесьте, мне хватит. А недели две у вас просижу — так и без фотки обойдусь. Одной только силой воображения. Вы же меня поселить здесь собрались, я прав?— Абсолютно.Виктор допил чай и, повозив пустую чашку, поставил ее на блюдце. Он многое хотел бы поменять — и квартиру, и работу, и круг общения. Поменять на что-нибудь более приличное. Но не на тюрьму.— Спасибо, — сказал он, поднимаясь. — Распорядитесь подать мое авто к подъезду.— Твое авто отогнали на свалку и сплющили в лепешку. Если там что-то и было — допустим, немного кокаина в запаске, — теперь уж его не достать.— Чего это вы командуете?! — возмутился Мухин. — Я сам пришел и сам...Его вдруг повело в сторону, и он схватился за какую-то полку.— Что «сам»?.. Уйдешь? — спросил Константин. — Не-а...Он медленно покачал головой и достал из кармана металлический цилиндр размером с флакон от губной помады. Разъединив пенал на две половинки, он вытряхнул на ладонь запаянную ампулу. Внутри, тихонько позвякивая, болталась белая капсула.— Я ваши таблетки принимать не буду, — категорично произнес Мухин.— Это для меня. Ты свою уже принял вместе с чаем. Она сладенькая.Мухин рванулся в сторону, намереваясь выбежать в туалет, однако ноги не слушались совершенно. Его даже не стали задерживать, он упал сам — приложился ребрами об угол стула и рухнул на пол.— Тебе еще не все объяснили, — сказал Константин, разламывая ампулу и наливая из крана воды. — Но лучше один раз увидеть, не правда ли?— Это же подло... — пробормотал Виктор, отмечая, что язык становится каким-то чужим — большим и неповоротливым.— Да ну, брось! Мы ведь тебя не травим. — Константин демонстративно кинул капсулу в рот и запил из чашки. — Таблеточка безопасная, одна из последних разработок НИИ... Название у них длинное, забыл. Нас ими Шибанов снабжает. Волеподавляющие компоненты отсюда изъяты, препараты, вызывающие локальную амнезию, — тоже. С головой будет все в порядке. Общее самочувствие, правда, не очень... Как будто разбавил водку пивом и заснул в краденом «Мерседесе» с помойной шлюхой.— Да-а?! — удивленно протянул Немаляев. — Не знал... Надо думать, не за горами девятнадцатый поход к венерологу.— Сплюньте! — простонал Мухин. — Но зачем?, Зачем вы это со мной?..Константин сел рядом и, приподняв ему веко, загля нул в зрачок.— Чтобы ты понял, чем мы тут занимаемся, — про изнес он, уже не вполне отчетливо. — Словами очень долго. Сейчас провожу тебя в один сдой. Ты должен это в нормальном состоянии пережить, в осознанном, а то у тебя мультфильмы какие-то на уме. Сон — не сон... Не сон, Витя, не сон. Все — жизнь. Это все происходит... где-то... И ракеты там летят, и люди там сгорают, и потом еще...Не договорив, он распластался рядом и обмяк.Мухин не мог пошевелиться, но правым глазом видел, как Немаляев встал из-за стола, куда-то ушел и вернулся. Опустившись на колени, Сан Саныч подложил им под головы подушки — этого Виктор не видел даже и открытым глазом, лишь почувствовал, что затылку стало мягко.Впрочем, ему уже было все равно. Глава 5 Кухонный линолеум прогнулся тонкой мембраной, Мухин упруго опустился — сквозь пол, сквозь землю сквозь все, что было вокруг. Подержав его в нижней точке, мембрана лопнула, и тело погрузилось еще глубже, хотя никакой глубины, так же как и никакого тела уже не осталось.Первым ощущением было отсутствие всяких ощушений, вторым — страх. Виктор схватился за этот ужас как за что-то родное, единственно материальное; стра позволял ему чувствовать себя живым.Впереди — Мухин понимал, что ни «впереди», ни «сзади» здесь нет, но так было лучше, так было привычней, — впереди показалась тонкая светящаяся лит Она не имела объема и, уж конечно, не имела цвета.Виктор тем не менее воспринимал ее как тонкую и светящуюся. Линия развернулась — не вдруг и не постепенно — она просто развернулась, и это была данность. На струне, как на бесконечном корешке, затрепетали бесконечные же страницы — каждая, поворачиваясь, становилась то первой, то последней, и отличить их друг от друга было невозможно.— Не ошалел еще? — раздалось то ли снаружи, то ли Внутри, словом, где-то.— Ошалел, — признался Мухин, как — он и сам не понял. Он лишь выразил мысль, а чем, какими средствами — неизвестно.— Мне понадобится минут пятнадцать.Виктор собирался спросить, что голос имеет в виду, но спросить не смог — он наткнулся на что-то твердое, с резким запахом, и это в отличие от абстрактной книги было действительно неожиданно. Рот наполнился соленым киселем и какими-то осколками, спустя мгновение пришла боль — Мухин снова обладал телом.Открыв глаза, он обнаружил черную решетку, делившую пространство на светлые квадраты. Когда зрение адаптировалось, он догадался, что это обычная белая плитка. Мухин разобрал множество надписей на русском, английском и китайском, в основном матерных, сделанных распылителем или маркером.В печень врезался тяжелый ботинок, и Виктор с высоким кувырком отлетел в угол. Щека прижалась к холодной трубе — он даже успел получить от этого удовольствие, но в следующую секунду живот принял новый удар, и Мухин, скрючившись, бессильно заныл. Кроме грязного пола, он увидел три кабинки с засорившимися унитазами и ряд писсуаров, один из которых был измазан кровью. В маленькое окошко под потолком проникал дневной свет и ломался в прокуренном воздухе на отдельные лучи — голубые и серые.Мухина били в общественном туалете, били двое или трое, впрочем, это не имело особого значения, поскольку он уже не мог не то что отмахнуться, но даже встать на четвереньки. Его били давно.Он ни в чем перед ними не провинился, но парни в тяжелых ботинках имели на этот счет свое мнение, и их тоже можно было понять. И Виктор их почти понимал. Они на него надеялись, они готовились, а он их подвел — по банальной причине: его и самого подвели.Поставщик Гусейн вторую неделю пытался спрыгнуть с героина. Вторую неделю, едва проснувшись, он накуривался шикарной казахстанской анаши и в течение дня периодически догонялся, поддерживая себя в таком состоянии до вечера. Удивительно, как он еще умудрялся что-то помнить. Он и сегодня не забыл, но сегодня ему попались голые семечки, и Гусейн, «пыхнув» прямо в машине, убился напрочь. Увидев солдат, шагавших в кинотеатр, он принял их за группу захвата и развеял весь товар по ветру, а упаковку — хорошо, что пустую, — проглотил.Гусейн сказал: «Вик, то, что ты заказывал, будет завтра».Парни в ботинках сказали: «Вик, мы договаривались на сегодня».По-своему они были правы. Им нужно было не завтра, а сейчас. Они рассчитывали на дозу и ради этой дозы вот так же молотили в туалете какого-нибудь педи-ка или коммивояжера. Они достали деньги, а Мухин Принес одной травы — бесплатно, в качестве неустойки...Виктора взяли за воротник и, приподняв, подтащили к стене. Он осоловело повел глазами и прочитал надпись:«Помочимшчсь зело, радость обрете».Слово «радость» стремительно приблизилось и влипло ему в лицо. На стене отпечаталась красная клякса, вроде тех, что показывают психиатры. Как кривая бабочка, отстранение отметил Виктор. Бабочка прилетела вновь и размазалась до целой птицы. Затем еще раз — и птица опять стала похожа на бабочку, но уже большую. Из всех запахов остался лишь запах крови.Мухина отпустили, но он не удержался и, скользя ладонями, съехал по кафелю. При этом он ударился подбородком о какой-то краник, и осколков во рту прибавилось.Потом были еще удары — по спине и рукам, прикрывавшим лицо, — но удары не злые, не прицельные. Виктора пинали, волочили по полу, макали в лужи — все это смахивало на школьное тисканье, унизительное, но неопасное. Кроме того, Мухин уже терял сознание и надвигающееся небытие воспринимал как выходные после долгой трудовой недели. Словно сегодня была пятница, ион...— Всем стоять! — донесся до Виктора знакомый голос. — Стоять, падлы, хари в стену, грабли в гору! — скороговоркой пролаял Константин и пальнул — видимо, для острастки.«Да ведь сегодня и есть пятница... — сообразил Мухин и от этого переполнился каким-то идиотским восторгом. — ...пятница, одиннадцатое июня...»Немощно подтянув левую руку, он посмотрел на часы. Стекло треснуло, но длинная стрелка по-прежнему тикала — как головная боль.Пять минут четвертого, народ уже отобедал...— Мы чистые, — заявил кто-то сверху. Кто-то в тяжелых ботинках с набойками. — Ни снежинки, ни травинки, — произнес он таким тоном, будто за это полагалась премия.— Я не повторяю, — ответил Константин и снова выстрелил.Ботинки со стуком рассредоточились вдоль стены. Виктор перекатился на бок и взялся за водопроводную трубу. Константин помог ему подняться и вручил стеклянную фляжку. Мухин глотнул и, закашлявшись, выплеснул коньяк себе на живот — вместе с обломками зубов.— Пей еще, — приказал Константин. — А то не продержишься.— Командир, я позвоню адвокату, — сообщил один из парней, рослый молодой человек в кожаной жилетке.Виктор прекрасно помнил, что зовут его Григорий и что в этой компании он главный. Двое других помалкивали.— Сейчас позвонишь, — сказал Константин.У него на плече висел короткий автомат, а сам он был в милицейской форме, что Мухина не очень-то и удивило. Гораздо большее недоумение он испытал от того, что Константин не поставил «АКСУ» на предохранитель, а перевел его с одиночного огня на автоматический.Гришина жилетка прохудилась на уровне лопаток сразу в четырех местах. Он еще не упал, а очередь уже пошла дальше, цепляя обоих его друзей.Мухин зажмурился — от стены во все стороны летели острые брызги кафеля. По полу, не успевая за выстрелами, звякали гильзы. Они продолжали сыпаться даже тогда, когда выстрелы прекратились, и это пустое бренчание растянулось на целую секунду.Наконец Виктор открыл глаза. Из витиеватой граффити сохранилось только странное словцо «зело», остальное было посечено пулями и замазано кровью. Под писсуарами лежали три трупа. В их позах не было ни киношного драматизма, ни церковной смиренности — одна лишь бессмысленность. От ствола и затвора «АКСУ» вились, путаясь в узелки, две тонкие прозрачные струйки. Мухину казалось, что он слышит, как дым трется о потолок.— Может, не надо было?.. — спросил он, с трудом шевеля разбитыми губами. — Не надо было их валить. А?— Какая им разница? — сказал Константин.— Теперь-то уж, ясно, никакой.— Скоро тут всем будет без разницы. Умывайся, и пойдем, а то опоздаем.Доковыляв до раковины, Мухин отвернул кран и поплескал в лицо водой.— У тебя курить есть? — спросил он.— Не курю, — сказал Константин и, сунув руку в карман, вздернул бровь. — Вообще-то есть. Но лучше не надо. Будет больно.— Мне и так больно. Откуда ты узнал, где я? Ой, с-с-с!.. — прошипел он, кривясь, но все же затягиваясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9