А какой смысл старику весь дом греть, коли
в нем ни единой живой души? Разве мыши бегают - так их отогревать грех
еще больший.
В людской было тепло. Но Андрей как князь заночевал все же в
хозяйской комнате, в которой только поутру начали оттаивать затянутые
промасленным полотном окна. Так и спал на боярской постели,
завернувшись в шкуру, для отдыха в снегу предназначенную. Когда же от
прогревшейся каменной печи по горнице наконец потекло блаженное тепло
- на улице уже засветлело небо. Самое время уезжать.
Правда, помня отцовские заветы, князь прошел вдоль земляного вала,
насыпанного поверх толстостенных дубовых рубленых клетей, выискивая
возможные осыпи и проверяя прочность дверей, потом поднялся наверх, к
самой крепостной стене, осмотрел и ее: как стоит, не перекосилась ли,
не подгнила?
Просторный двор в тесном внутреннем пространстве города достался
боярам Лисьиным не просто так. На обязанности помещика по разряду было
возложено поддержание в исправности шестигранной рубленой башни
размером с пятистенок, выпирающей немного вперед из вала, и примерно
по двадцати сажен стены по обе стороны от нее - как раз того участка,
к которому и примыкал двор. Ее Лисьины и строили, и обживали, для нее
припасы боевые копили, погреба наполняли. Эту стену и башню они и
обороняли, коли сильный ворог под стены Великих Лук наведывался. Не
одни, конечно - с кожевенной слободы ремесленники здесь же
оборонялись, боярину и холопам его помогая. Коли опасность надвигалась
- с семьями своими и самым ценным добром перебирались на боярское
подворье. В тесноте, да в безопасности… Коли мужи у бойниц духом не
дрогнут.
Покрытые изморозью бревна выглядели свежо, словно их только что
связали в венцы.
А может - и правда недавно рубили. Андрей не был здесь так давно,
что ручаться не мог. Он добрел до лестницы, легко взбежал наверх,
прошел по помосту у бойниц. Распущенные вдоль бревна даже не заметили
его веса. По ним не то что ратникам в полном вооружении - на танке
смело можно было кататься.
Проход в башню находился на четыре ступени выше помоста. Ходить
особо не мешает, но если кто на стену прорвется - отбиваться сверху
вниз куда удобнее. Внутри было, естественно, морозно и сумрачно. Вдоль
наружных стен тянулись стеллажи со стрелами, какими-то горшками и
увесистыми булыжниками. Напротив выстроилось два десятка копий и не
меньше полусотни сулиц. Весьма внушительный арсенал.
На миг Андрей удивился, что оружие находится здесь, так далеко от
присмотра - но потом сообразил, что места на первом этаже башни
наверняка отводились людям, коих в трудный час окажется немало.
- А двери в башню нужно все-таки запереть, - решил князь и стал
подниматься на боевую площадку по неудобной приставной лестнице. Зато,
прорвись противник в башню - сверху опять же проще будет отбиваться.
Отсюда, с высоты семиэтажного дома открывался восхитительный вид
на пробудившийся город. Далекие люди казались крохотными, как пчелы.
Великие Луки были точно улей: огромное количество прямоугольных сот, и
в каждой кто-то шевелился, бегал, что-то делал. Над всем этим, словно
гигантская матка, возвышалась черная от времени цитадель, украшенная
пятью башнями с зелеными остроконечными шатрами.
По другую сторону стены вольготно раскинулись домики с огородами,
напоминая обычную большую деревню. Увы, в случае опасности дома эти,
скорее всего, будут сожжены самими горожанами - чтобы атакующий враг
не использовал их как укрытия. А бездомные обитатели перейдут сюда,
внутрь более тесного, но зато защищенного города.
Эти размышления побудили младшего из рода Лисьиных заняться делом:
Андрей внимательно осмотрел и простучал настил, проверил бревна между
бойницами и под ними. Помнится, отец предупреждал, что тут дерево
загнивает в первую очередь - вода затекает.
- Шатер нужно над башней поставить, - решил Зверев. - И суше, и
ремонта меньше, и лишнее помещение получится на черный день.
- Андрей Васильевич! Андрей Васильевич, ты где? - услышал князь
знакомый, но далекий голос, через одну из бойниц выглянул во двор:
- Я здесь, Пахом! Тебе чего?
- Сбираться надобно, княже! - резко поднял голову дядька и вдруг,
протяжно вскрикнув, опрокинулся на спину, прямо в истоптанный снег.
Заскреб землю руками.
- Пахом! - В груди ледяным комком прокатился страх. - Пахом, ты
чего?!
Андрей, прыгая через ступени, в считанные минуты скатился вниз и,
растолкав холопов, опустился возле своего воспитателя на колено:
- Ты чего, Пахом? Что случилось?
- Ты велел… С утра поторопить, княже… - сквозь зубы, с явным
усилием пробормотал пожилой воин.
- Тебя ранили? Где болит? - быстро расстегнув зипун, наскоро
осмотрел дядьку Андрей.
- В спину… Прострелило… - поморщился холоп. - Вестимо, отойдет.
Сейчас отойдет…
- В дом его несите, - выпрямившись, решительно приказал Зверев. -
Поясницу жиром бобровым с перцем растереть, да прогреть хорошенько
надобно. Баня-то тут есть? Тихон! Есть на подворье баня?
- Да что сие за баня? - пожал плечами старик. - Полоскальня
обычная.
- Печь в ней есть?
Тихон кивнул.
- Тогда топи! Веничком можжевеловым дядьку по спине надобно
пощекотать да жирком с перцем намазать… - Первый испуг за воспитателя
прошел, и теперь Андрей начал понимать, в какую неприятность попал.
Радикулитного Пахома в седло не посадишь, не в том он состоянии. И
ждать, пока болячка отпустит, тоже нельзя - не для того он налегке
через половину страны мчался, чтобы чуть ли не у порога целый день
лишний сидеть. В задумчивости князь продолжил: - Вина купи хлебного,
тоже не помешает, дабы боль не так мучила.
- Дык, благодетель… - замялся было смерд, и Зверев, понимая, о чем
тот думает, достал и кинул старику двугривенный:
- Ступай на торг, баню без тебя пошлю кого затопить.
Старик встрепенулся, кинулся в дом одеваться. Холопы тем временем
переложили стонущего Пахома на потник, подняли тот за углы.
- В мою комнату несите, - приказал Андрей. - На перине ныне
понежишься, дядька. Побалуешь косточки, чтобы не бунтовали.
Его воспитатель что-то простонал. Благодарность или протест -
разобрать не получилось.
- Не боись, дед, - пробормотал один из воинов, - не растрясем.
«Дед… - щелкнуло в голове Зверева. - Пахом - дед! А и правда, ему
ведь уже за шестьдесят ныне быть должно. Возраст».
По древнему русскому обычаю дядьку из верных опытных холопов бояре
приставляли к сыну с самого дня рождения. Дабы следил неотлучно,
оберегал от опасностей, ремеслу ратному учил, знаниями своими делился,
в делах всяких помогал. Андрей как раз тридцатую годовщину должен был
отмечать. И особо опытным воином себя пока не ощущал. Хотя твердую
уверенность в силах уже обрел. Когда Пахом впервые взял из колыбели на
руки будущего князя Сакульского, ему тоже наверняка около тридцати
было. Юноше безусому воспитание наследника ведь не поручат…
- Эх, Пахом, Пахом… - покачал головой Андрей. - Привык я как-то,
что ты крепок, как меч булатный. Поберечь не догадался.
Он дождался, пока дядьку занесут в теплую уже после ночного
протапливания горницу, переложат на постель, разуют и снимут зипун,
кивком указал холопам на дверь, сам сел на лавку в изголовье:
- Извини, Пахом, матушка меня ждет. Не просто так, мыслю, звала.
Посему не обессудь, но тебя здесь оставлю.
- Мне бы отлежаться маненько, княже, - вполне уже внятно ответил
холоп. - Я нагоню.
- Ни к чему это, дядька. Отдохни, попарься, прогрейся. Думаю, это
от холода тебя прохватило. Поторопишься, не долечишься - опять
прострелит.
- Я твоему батюшке обещал… - попытался подняться на локте Пахом и
тут же скривился от боли.
- И я обещал, - перебил его Андрей. - Обещал отцу подворье наше и
стену в исправности держать. Ныне же вижу, ворота болтаются, добро в
башне без пригляда и замка, дом выморожен, ровно лес в крещенские
морозы. А чего в погребах и клетях творится, так и вовсе не знаю. С
Тихона проку нет. Он тут матушкой лишь для виду поставлен. Оттого, что
дома в хозяйстве от него пользы никакой. Посему слушай, Пахом, мой
наказ. Остаешься здесь за старшего. Времени тебе отвожу месяц. Проверь
все от погреба до конька. Что надобно - поправь; что потребно - купи.
Шатер еще хорошо бы над башней от дождя и снега сделать. Оставляю тебе
половину холопов в помощь. Серебра вот на расходы возьми. И не спорь!
- повысил князь голос, заметив, что дядька собрался что-то сказать. -
Пару дней в тепле полежи, мазаться не забывай. Потом делом займешься.
Как управишься, матушке в усадьбе доложись, пусть приказчика справного
назначит. А уж потом и за мной не торопясь трогайся. Мыслю, я уж в
княжество к тому времени поверну. Понял меня? Тогда до встречи,
дядька. Выздоравливай.
Андрей похлопал холопа по ладони и вышел, прикидывая, кого из
дворни лучше оставить, кого взять с собой.
- Молодые ремонтом пусть займутся, - решил он. - Таскать да рубить
у них веселее получится. - И, выходя во двор, скомандовал: - Боголюб,
Никита, Мефодий, Воян, Полель - со мной. Остальные при Пахоме
остаются. Никита, заводных всех заберите, нечего им тут сено изводить,
но оружие оставшихся выложите, пусть при них будет. Мало ли что… Все,
седлайте! И так полдня потеряли. Обедать будем дома.
От Великих Лук до усадьбы Лисьиных было всего полтора десятка
верст. Полный день езды с телегами, коли поспешать, либо немногим
меньше дня просто верхом, или полдня - широкой рысью. Андрей одолел
весь путь на рысях - лошадей можно было не беречь, все равно в усадьбе
отдохнут. А потому он стремительно промчался по льду извилистого
Удрая, свернул с него на узкую Окницу и еще засветло выскочил с нее на
берег уже перед самой усадьбой, поднявшей свои стены на невысоком, от
силы в два роста, холме с обледеневшими склонами. Холопы не
поленились, залили подступы на совесть - отливающая зеленью корка была
не меньше ладони в толщину.
Влетать во двор верхом князь не стал, вежливо спешился перед
распахнутыми воротами, перекрестился на надвратную икону… И напрасно:
боярыня Ольга Юрьевна, материнским сердцем ощутив возвращение сына,
выскочила из дома, сбежала со ступеней и торопливо пошла через двор,
накинув поверх серого платья с коричневой юбкой один лишь белый
пуховый платок.
- Что ты делаешь, матушка! Замерзнешь! - Зверев кинулся навстречу,
снимая налатник, положил ей на плечи. Боярыня, словно не заметив,
крепко прижалась к груди сына:
- Родненький мой… Приехал…
Андрея удивило, сколь хрупкой и невысокой оказалась эта женщина. В
налатнике она просто утонула, хоть вдвое заворачивай. А ведь еще
прошлым летом казалась сильной и уверенной в себе. Плечи развернуты,
голова гордо вскинута. Помещица, чай, не подступись. И хоть испугалась
сильно, когда его раненым привезли - хрупкой и маленькой все равно не
стала.
- Матушка моя, - поверх налатника обнял он Ольгу Юрьевну. - Как я
по тебе соскучился! Идем в дом, идем. Снег на улице, а ты в одних
тапках!
Чуть не насильно он увлек матушку за собой, провел в дом. Здесь
уже началась суета: дворня бегала, таская из кухни, из погребов в
трапезную угощения, толстая девка понесла наверх стопку чистого белья,
служки зажигали в коридорах светильники. Пахнуло жарким.
- Ты, видать, устал с дороги, сынок, - виновато произнесла
боярыня. - А баня уж два дня не топлена, промерзла. Кабы знать…
- Ничего, матушка, - снова обнял женщину Зверев. - Я с тобой с
радостью посижу, пока греется. Куда ныне спешить-то? Добрались. Ты о
себе лучше сказывай. Как живешь, как здоровье, в чем помочь надобно?
- Ладно все, Андрюша. - Боярыня пошла рядом, не сводя с него глаз
и поглаживая ладонью по волосам. - На здоровье жаловаться грех. Урожай
ныне хороший, недоимок, почитай, не случилось. На подворье в Луках
несчастье. Но и там токмо люди отошли, - она перекрестилась, - упокой
Господь их душу. Добро же, по виду, все на месте. Я для пригляду
Тихона оставила. Мыслю Луку из Заречья туда в приказчики соблазнить.
Он хозяин толковый, уважаемый. Должен управиться.
- Это хорошо, что справно, матушка, - кивнул Зверев. - Успокоила
ты мою душу. А то после твоего письма всякое в голову полезло. Пока
добрался, немало мыслями истомился.
Сказал - и сам удивился тому, как успел за минувшие годы
пропитаться словами и образами здешнего времени.
- Да, сынок, - со вздохом призналась боярыня. - Только тебя и
дожидалась. Хоть глазком глянуть напоследок.
- Та-ак… - Андрей замедлил шаг. - Наверное, я чего-то недопонимаю.
Они как раз вошли в трапезную, и князь Сакульский решительно
указал дворне на дверь:
- Закройте с той стороны! Желаю с матушкой побеседовать.
Слуги, опустив головы, заспешили в коридор, толстая сосновая дверь
затворилась.
- Ты откушай с дороги, сынок, - указала на кресло во главе стола
Ольга Юрьевна. - С утра, поди, крошки во рту не было? Сбитеню горячего
испей. Вынести, прости, не догадалась. Спохватилась поздно…
- Подожди, матушка… - Андрей взял боярыню за руки, подвел к
крайней скамье, усадил, опустился перед ней на корточки. - Расскажи-ка
мне лучше в подробности, отчего вдруг прощаться со мной решила?
- Как почему? - Она опять пригладила его волосы и вдруг заплакала:
- Не могу я так более! Одна осталась, что сова старая. Господь детей
младших забрал, муж в порубежье сгинул. Кому я ныне нужна? Из светелки
в светелку хожу, горшки да снопы считаю, хлысты отписываю, а к чему
сие все надобно? Зачем? Покрутилась моя судьбинушка, да вся и вышла.
Уходить пора, Андрюша, уходить. Пуст ныне мир округ стал. Куда ни
гляну, вроде и смердов вижу, и стены, и поля - а все едино пусто.
1 2 3 4 5 6