Скользнул взглядом по храму, но к церкви не повернул - хватило
здравомыслия не затевать скандала. Вместо этого он, вернувшись на двор
боярина Кошкина, скинул ферязь и, отогнав потного подворника, принялся
злобно колоть недавно привезенные из леса полусырые ольховые чурбаки.
Через три часа, после двух груженых с верхом возков, злоба наконец
утихла, превратившись в глухую тоску. Желание рвать и метать отпустило
- теперь ему хотелось лишь завыть от бессилия, уйти куда-нибудь прочь
от посторонних глаз, от знакомых и незнакомых людей, скрыться в
пустынях, чащобах и снегах, остаться в одиночестве. Хорошо быть одному
- ибо отшельнику никогда не испытать подобных мук. Отшельнику не
познать ни любви, ни ревности, ни злобы, ни предательства.
Счастливчики… - Кваску испей с устатку, княже. - Пахом, уже давно
наблюдавший от амбара за его работой, приблизился, протянул глиняную
крынку. - Воды умыться зачерпнуть али в баню пойдешь? Намедни топили,
еще теплая. - Собирайся, дядька, - принял посудину Андрей. - Уезжаем…
И он жадно припал к шипучему, пахнущему ржаным хлебом, темному
напитку. - Прям счас, что ли, Андрей Васильевич? - Сейчас. - Дык…
Холопы отлучились, добро не увязано, тебе перед дальней дорогой
попариться надобно, с хозяином попрощаться. Обидится ведь боярин
Кошкин, коли пропадешь, слова не сказамши… А куда едем? Государь куда
сызнова послал али своя нужда образовалась? - Домой, - кратко ответил
Зверев. - Это, княже… - неуверенно промямлил холоп. - Домой, сиречь, в
княжество? Али к отцу с матушкой поперед заглянешь? - Домой - значит
домой… Князь Сакульский помедлил с ответом. Людмила желала, чтобы он
уехал в княжество - издеваться над женой. Чтобы та от мужниных побоев
и придирок в монастырь ушла. Однако видеть Полину, убившую их
первенца, Звереву совсем не хотелось. Даже для того, чтобы хорошенько
выпороть - как велят поступать с женами здешние обычаи. - В Великие
Луки поскачем. В Лисьино, к отцу. - Стало быть, подарки отцу с
матушкой выбирать пойдешь, Андрей Васильевич? - По дороге куплю. - Дык
ведь Илья с Изей все едино в городе - серебро тратят, что после сечи с
татар собрали. С дьяком Кошкиным еще попрощаться надобно, вещи
увязать. Смеркаться скоро будет, а еще попариться надобно перед
отъездом. Не грязным же в дальний путь выходить… - Редкостный ты
зануда, Пахом… - Все же разозлиться на дядьку, что воспитывал барчука
с самой колыбели, учил держаться в седле и владеть оружием, что всегда
был рядом, готовый закрыть собой в сече, а в миру - помочь советом,
Зверев не смог. - Ладно, уболтал, в Москве переночуем. Но на рассвете
тронемся! Собирайтесь.
* * *
- Доброе утро, Андрей Васильевич, рассольчику капустного не
желаешь?
- Ой, мамочки… - Зверев попытался сесть, и от резкого движения
немедленно со страшной силой заболела голова. Он приоткрыл глаза,
осмотрелся. Деревянные струганые полати, сложенная из крупных валунов
печь, бочки, котел, веники, острый запах березовых листьев и пива. -
Боярин Кошкин где?
- На службу ужо с час отъехал, княже. В Земский приказ.
- Надо же… Откуда у него силы берутся чуть не каждый божий день
пировать, да еще и о деле государевом помнить? А все ты, Пахом, ты
виноват. Попрощаться надобно, попрощаться… - передразнил дядьку
Андрей. - Обидится, дескать, хозяин. Вот, пожалуйте - «попрощались».
Тебя бы на мое место!
- Дык, испей рассольчику, княже, - посоветовал холоп. - Я, как
дьяк-то отъехал, зараз в погреб побежал, холодненького нацедить.
- Давай, - забрал у него Зверев запотевший серебряный кубок. - Чем
вчера баню топили?
- Я уголька березового приготовил да холодца густого. Коней
прикажешь ныне седлать али обождешь маненько, отдохнешь после веселья
вчерашнего?
- Мы оба здесь свалились или только я?
- Оба до дома не дошли, Андрей Васильевич, - кивнул, ухмыляясь,
дядька. - Ан в трапезной угощение ужо накрыто было.
- Коли оба, тогда не так обидно, - морщась от головной боли,
поднялся Андрей. - Седлай. Тут только застрянь - Иван Юрьевич еще раз
пять отвальную устроить не поленится. Так на этом месте и поляжем…
Обожди. Воды холодной ведро набери.
Пахом три раза подряд окатил господина ледяной водой, после чего
князь Сакульский несколько взбодрился, допил рассол, закусив березовым
углем и плотным, как сало, холодцом, натянул приготовленную еще с
вечера свежую рубаху, порты и в шлепанцах отправился в дом, в свою
светелку. Спустя полчаса он вышел уже опоясанный саблей, в алой,
подбитой сиреневым атласом, епанче, в мягких, облегающих ступню,
словно носок, сафьяновых сапогах цвета переспелой малины и в тонких
коричневых шароварах.
- Пахом! Кони оседланы?!
- Как велено, княже! - Дядька удерживал под уздцы подаренного
татарами вороного Аргамака, поглаживая его по морде. Однако скакун
успокаиваться не желал: пританцовывал, ходил из стороны в сторону,
недовольно фыркал.
Молодые холопы уже сидели в седлах: все в атласе, в тисненых
сапогах, с новыми ремнями, ровно купеческие отпрыски. Красавцы. Изольд
даже проколол левое ухо и вогнал в него большую золотую серьгу.
Видать, нагляделся на дворянские наряды в своей Германии. Илья его
примеру не последовал: он-то знал, что на востоке серьга хуже клейма -
знак ненавистного рабства. На спины трех заводных коней были навьючены
узлы, скрутки, холодно поблескивали увязанные поверх барахла бердыши.
- Юрту я брать не стал, княже, - перехватив его взгляд, сказал
дядька. - Здесь с дозволения боярина оставил. Дома она нам ни к чему,
а коли в поход исполчат, так все едино через Москву собираться станем.
Тут и прихватим.
- Правильно решил, - кивнул Андрей, уже успевший забыть про взятую
в порубежной стычке добычу. - Заберем, когда обоз до дома подвернется.
С нею нам не меньше месяца до усадьбы тащиться. Сейчас лучше налегке
прокатимся…
Он забрал у Пахома повод, с силой притянул скакуна к себе,
поцеловал меж ноздрей, тут же взметнулся в седло и дал шпоры:
- За мной!
Однако вылететь из Москвы на рысях не получилось. Едва всадники
оказались на улице, как чуть не под ноги князю кинулся боярин Иван
Кошкин - весь бледный, без шапки, в одной тафье на лысине, с
неестественно сбитой набок взлохмаченной бородкой, в волочащейся
длинными полами по земле собольей шубе.
- Стой!!
- Что случилось, Иван Юрьевич? - Зверев натянул поводья, спешился,
кинулся навстречу товарищу по братчине. - Никак, беда? Помочь? Что?..
- Не тревожься, Андрей Васильевич, - неестественно хриплым голосом
просипел боярин. - В Москве ныне спокойно. Нужда у меня большая в
друге нашем, боярине Храмцове. Имение у него недалече от Дорогобужа,
по Смоленской дороге. От города выше по течению верст двадцать,
аккурат на клине промеж Днепром и Вержой, не заблудишься. До Великих
Лук от него всего полтораста верст, крюк небольшой. Сделаешь?
- Коли надобно - конечно, сделаю, Иван Юрьевич, о чем вопрос? -
пожал плечами Зверев. - Не беспокойся.
- Так поезжай, - отстранился дьяк. - Поезжай скорее. Поезжай!
- Хорошо, еду… - удивленно кивнул Андрей. - Удачи тебе, друже.
Здоровья…
Боярин Кошкин выглядел очень странно. Пожалуй, князь Сакульский
поутру в бане и то был куда здоровее и опрятнее. И голос до такой
степени пропить не успел. Но это не значило, что от поручения
старинного отцовского друга и хорошего товарища самого Андрея можно
было отмахнуться, как от глупой блажи. В конце концов, боярин Иван
Юрьевич просьбы друзей исполнял всегда и ничего за это ни с кого не
требовал.
- Ты того, боярин… Отдохнул бы пока, сегодня от службы отступил, -
посоветовал дьяку князь Сакульский, поднялся в стремя и медленно
проехал мимо держателя общей братчины, не отрывая от него взгляда.
Боярин стоял на месте, лишь сильно повернул голову вслед гостям.
Однако сильно странным он сегодня показался. Тоже, что ли,
похмельем мучился?
- Пахом, какие ворота на Смоленскую дорогу выходят?
- Смоленские, княже. Еще пять улиц проехать надобно, а там направо
повернуть… А чего это боярин наш ныне пеший, без холопов, без ферязи?
- Не знаю… Может, случилось что… Ты же сам знаешь, лишнего Иван
Юрьевич болтать не любит. Ладно, давай припустим. Может статься, в
боярине Храмцове и впрямь нужда сильная возникла. Вызовем его в
Москву, тем дьяку и поможем. Хватит болтать, за мной!
Зверев опять перешел на рысь. Спустя десять минут всадники выехали
из тесной многолюдной столицы и по широкому, метров в пятнадцать,
тракту понеслись на запад.
Застоявшиеся, хорошо отдохнувшие, сытые кони шли ходко, и уже в
первый вечер путники миновали могучий Можайск - неприступную твердыню
с высокой бревенчатой стеной, соединяющей каменные башни. Подступы к
городу прикрывали сложенные из серого камня монастыри с зубчатыми
стенами и многочисленными бойницами, смотрящими на близкую дорогу.
Переночевав на постоялом дворе купца Кукарина, с рассветом князь
Сакульский помчался дальше, чтобы заночевать уже возле древней Вязьмы.
Потом еще один переход - кони, изрядно уставшие, шли широким шагом,
лишь иногда, ненадолго, посылаемые в рысь. Однако в сумерках
довезли-таки путников до самого Дорогобужа, не свалились.
Старинный город выглядел скорее крепостью: высокие земляные валы,
почти на полсотни метров поднимающие над округой, прочные дубовые
стены и накрытые островерхими шатрами башни. Вот только в ширину
укрепление было всего метров сто и в длину не больше. В таком от
набега спрятаться можно - но жить тесновато. Поэтому обитали бывшие
кривичи внизу, под крепостью, в вольготно разбросанных по берегам
Днепра избах. Дома, амбары, овины и уж тем более хлева стояли не на
фундаментах, а на дубовых чурбаках. Вместо тынов хозяева огораживали
дворы жердяными заборами, способными остановить разве что
заблудившуюся корову или овцу. Оно и понятно - места тут больно
неспокойные. То литовцы заявятся, то ляхи. А то и татар крымских
дождаться можно. Раз в десять-двадцать лет дома свои горожанам
запаливать приходится да под защиту крепостных стен бежать. Коли так -
какой смысл надолго строиться? Лет десять-пятнадцать хозяйство
выстоит, а там все едино новое рубить придется. Правда, постоялый двор
все же окружен был частоколом из тонких, в два кулака, столбиков.
Заезжие путники, купцы, торговые гости - они за товар свой всегда
беспокоятся и на открытом месте возки не бросят. Побоятся, что к утру
одни оглобли от обоза останутся. Таких без надежно укрепленного двора
на ночлег не заманишь.
Впрочем, на сей раз путники место для ночлега особо не выбирали.
Завернув в ворота первого попавшегося двора и передав покрытых пеной
скакунов на попечение служкам, они наскоро перекусили в просторной, но
почему-то безлюдной трапезной и отправились спать. И только утром,
отдавая хозяину пять новгородских «чешуек», Зверев поинтересовался:
- Ты о боярине Храмцове слышал, мил человек?
- Прости, княже, не довелось, - мотнул головой упитанный и
низкорослый розовощекий толстяк.
- А про Вержу?
- Реку, что ли, боярин? Дык, это верстах в двадцати отсель,
супротив течения идти надобно. Только вы не вдоль Днепра скачите,
здесь у нас берега топкие. Вы назад, по Смоленской дороге с полверсты
возвернитесь - там межа, за ней зараз налево проселок идет. По нему и
скачите. Он верст пять полями петляет, а опосля к Днепру выведет.
- Спасибо, хозяин. Бог даст, еще увидимся.
- Счастливого пути, княже.
Нужный поворот путники нашли без труда: заросшую ромашками межу,
отделяющую хлебное поле от грядок с сочной свекольной ботвой, трудно
не заметить. За ней и желтели две пыльные колеи.
После широченного наезженного тракта дорога, на которой с трудом
помещались стремя к стремени два всадника, показалась непривычно
узкой. Когда же проселок, пару раз вильнув от участка к участку,
оказался средь конопляного поля, притихли даже молодые, вечно
болтающие холопы. Зеленая стена поднималась на трехметровую высоту,
скрывая всадников с головой. Сквозь плотно растущие стебли не
проникало ни единого постороннего звука. Со всех сторон - лишь
перешептывание трущихся друг о друга стеблей да низкое жужжание
деловитых шмелей, собирающих нектар с желтых метелок. Отвернешь по
какой нужде, потеряешь направление - и никого ни в жизнь не
докричишься, ничего дальше вытянутой руки не разглядишь…
- Славная ныне пенька уродилась, - стряхивая наваждение, громко
высказался Андрей и пустил Аргамака в рысь. Стебли замелькали,
смыкаясь в единое зеленое полотно, застучали копыта, выбивая серую
пыль.
Поворот, еще поворот, и наконец впереди открылся просвет: длинные
шпалеры с огуречными плетьми, а за ними - густой серый осинник.
- Наконец-то, - широко перекрестился Пахом. - А я уж неладное
заподозрил.
- Чего тут может быть неладного, дядька? - переходя на шаг,
обернулся Зверев. - Мы же не купцы. Товара у нас мало, а сабель много.
Кому охота с такой добычей связываться? Чай, не смерды. Смотри, а вот
и Днепр. Не обманул, стало быть, хозяин. Теперь и вовсе не заблудимся.
Коли шагом - к полудню, верно, доберемся.
Утоптанная тележными колесами колея тянулась вдоль самого берега,
лишь изредка спрямляя излучины или огибая заросшие лопухами овраги.
Леса, как ни странно, на пути не попадалось - не считать же за таковой
раздавшийся осинник или молодой березняк? Дорога смело прорезала
насквозь самые густые заросли - только успевай от веток отмахиваться.
На лугах же и полях часто попадались коровьи лепешки и овечьи катышки.
1 2 3 4 5 6