– А чего тут прибираться-то?
– Как – чего? Подмел бы. Половики вытряс бы.
– А что я бабьи дела буду делать?
– Подумаешь, мужчина какой! Просто скажи, что лень, вот и все.
– И сеанс окончен, – нечаянно для себя закончил Яшка.
– Тебе бы только сеанс! Вон хоть бы уши вымыл!
Яшка насупился:
– Ну и ладно. Тебе-то что?
Зина рассердилась:
– Конечно, никому до тебя дела нет! Учительница сколько раз приходила, время теряла с тобой да себе нервы дергала. Ребята приходили, уговаривали, нянчились. Подумаешь, цаца какая здесь сидит!
Яшка рассердился тоже:
– Ну и цаца! Ну и сижу! А тебе-то что? Я, что ли, к тебе пришел? Пришла да еще кричит здесь. Испугался!
Зина поняла, что она сейчас все испортит. Зина так редко теряла самообладание, она была добра и ласкова. Но Яшка Клеткин одним своим видом постоянно выводил ее из себя. Однако, уж если пришла, так надо держаться как следует. Ведь ей так трудно было заставить себя прийти сюда.
– Да, ты прав, – сказала она. – Пришла да и кричу.
Чтобы справиться со своим раздражением, Зина принялась мыть чайную посуду, с утра оставленную на столе.
– Принеси полотенце.
– А я знаю, где оно?
Зина вышла в кухню, нашла полотенце, вытерла чашки и убрала в шкаф.
– Ступай тряси половики, я пол вымету.
– Очень надо.
– Ты, оказывается, лентяй. А я хотела тебя к нам позвать. Но раз лентяй…
– А куда позвать-то?
– Вытрясешь половики, тогда скажу. Ну, собирай!
Яшке не хотелось вытрясать половики. Ну их совсем, пыли от них – не продохнешь! Но он все-таки нехотя встал со стула. Как интересно получается: только что он мечтал о том, чтобы его позвали в лагерь, – и вот, зовут! А зачем? Ну ладно уж, вытрясет, ему не трудно.
Яшка, не теряя своей надменности, принялся собирать половики. Он небрежно сдвигал их ногами, не желая нагнуться. И больше всего боялся, как бы Зина не заметила, что он очень рад ее приходу и что ему очень хочется узнать, зачем она его зовет в лагерь.
Когда он принес со двора вытрясенные половики, Зина уже домела комнату.
– Стели.
Но Яшка терпеть не мог стелить половики. Он бросил их на пол и, насвистывая «Трех поросят», отошел к окну.
– Ну что ж ты, Клеткин? – Зина не могла назвать его Яшей, а Яшкой не хотела. – Давай закончим дела, а тогда уж будем разговаривать.
– А чего мне с тобой разговаривать? – огрызнулся Яшка. – Пришла да еще командует здесь!
Довольно, наработался. Небось всех – Витя, да Митя, да Саша. А как его – то «Клеткин»! Если он плохой, так нечего и приходить и звать куда-то.
– Ну раз ты ленишься, так я сама. – Зина принялась расстилать дорожки. – Если ты даже этого не умеешь…
– Ну и не умею. И не хочу уметь. И ступай отсюда – я комнату запру. Мне по делу надо.
Яшка надвинул кепку, взял ключ и стал у двери. Зина удивленно уставилась на него:
– Что это ты вдруг? Ведь мы же хотели с тобой о лагере поговорить?
– Хотел, а теперь не хочу. Все. Сеанс окончен.
Зина смутилась. Яшка не доходил ей и до плеча, а разговаривает так, будто он старший, а она малявка, «уа-уа».
– Значит, тебе только в карты играть интересно да деньги выпрашивать!
Зина сказала это и почувствовала, что еще больше испортила дело. Яшка взглянул на нее зло и дерзко:
– А ваш Антон не выпрашивал? Ступай Антона учи. А меня учить нечего, у меня мать с отцом есть! Уходи, я дверь запру.
Зина молча вышла из комнаты. Она, не оглядываясь, прошла через двор до калитки. Калитка захлопнулась.
Яшка, выскочив за ней следом, смотрел, как она уходила. Ему очень хотелось, чтобы она оглянулась, чтобы позвала еще раз… Может, он и не пошел бы, но все-таки ему очень хотелось, чтобы еще раз позвала его. Но калитка захлопнулась. Больше никто не придет за ним. Кому же он такой нужен? «Тебе, Клеткин, только бы в карты играть!..»
Ну и ладно! Ну и в карты! Яшка запустил руку в карман, достал горсть серебра. А чего это его не принимают играть, если у него есть деньги?
И, насвистывая как можно громче и веселее, Яшка сбил на затылок кепку и, сунув руки в карманы, с независимым видом, вразвалку отправился на соседний двор, к дощатому столу под тополем. Если он хорошенько попросит дядю Павла, так, может, и примут.
Зина пришла домой расстроенная. Какой же из нее вожатый? С хорошими, послушными ребятами каждый справится. А вожатым должен быть такой человек, который к каждому, даже самому разболтанному мальчишке сумеет подойти, сумеет подружиться с ним и увлечь его пионерскими делами.
Отказаться? Но Елена Петровна недавно сказала:
«Нельзя Яшке оставаться одному. Да он один и не останется. Мы откажемся, а какой-нибудь дядя Павел его приголубит!»
Нет. Нельзя отказываться! Нельзя.

«СЕСТРИЦА АЛЕНУШКА»

Яшка незаметно пробрался в пионерский лагерь и устроился около изгороди, за кустом. Сумерки, сгустившиеся в листве, защищали его. Ребята сказали, что сегодня здесь будет детское кино – аллоскоп. Конечно, это какое-нибудь «уа-уа», но все-таки интересно: кино во дворе!
В библиотеку Яшка был не ходок, иначе он давно видел бы это домашнее кино – диафильмы. Он потерял взятую в библиотеке книгу, а вернее, ее искурил отец, отрывая по листочку, и поэтому Яшка избегал даже встречаться с библиотекарем. Прийти и рассказать, что случилось с его книгой, Яшка не мог: не очень легко жаловаться на отца чужому человеку. Яшка и стыдился отца и жалел. А порой яростно ненавидел. И легче всего ему было вообще не начинать речи об отце.
Как он боялся отца, когда был маленький! При одном стуке в дверь, при одном звуке пьяного голоса Яшка вздрагивал и бросался прятаться под кровать, за шкаф, куда попало. В памяти отпечатался страшный вечер, когда Яшка, спасаясь от тяжелой кастрюли с супом, которая летела в его голову, чуть не выпрыгнул из окна со второго этажа. Наутро, собираясь на работу, отец гладил его по голове виноватой рукой, бормотал что-то неуклюже-ласковое. Он как будто даже всхлипывал. Но Яшке уже было все равно, он лишь молча отвел отцову руку. Тогда Яшке исполнилось девять лет, и с этого дня он разучился плакать. Сухими прищуренными глазами он глядел на стену, захлестанную супом, на безобразное темное пятно, распластавшееся на голубых обоях, и хотел только одного – чтобы отец ушел.
С того самого случая началась его дворовая жизнь. Ходил куда хотел, делал что вздумается. Стал пропускать уроки, отбился от рук в школе, отбился от рук дома. И, когда его в школе упрекнула вожатая, что он ведет себя недостойно октябренка, Яшка снял с груди свою октябрятскую звездочку и закинул через забор… И после этого у Яшки наступила полная свобода.
Елены Петровны сегодня в лагере не было, аллоскоп устанавливала Зина. Кондрат и Витя Апрелев натягивали на заборе полотно – кто-то принес простыню. Ребята, суетясь и весело переговариваясь, ставили скамейки и табуретки для зрителей. Колокольчатый смех Полянки звенел то здесь, то там. Яшке трудно было сидеть не вмешиваясь.
– Ну и как поставили скамейку? На бугор. Перекосилась вся. Это кто же – Антошка хлопочет? Эй ты, Антошка-картошка, ставь попрямее, свалитесь все!
Но он не крикнул, он только прошептал это. Скамейка осталась стоять криво, и Яшка плюнул с досады. С полотном тоже не ладилось. Витя держал за угол, Кондрат прибивал.
– Ну и как прибивает? – кипел за кустом Яшка. – Раз по гвоздю, два мимо. Ну вот, теперь гвоздь согнул. Так, и второй гвоздь согнул. Эх, мелюзга, ударить молотком по гвоздю не умеет. Наконец-то прибил… Эх! Ну и прибил – все упало! Все – сеанс окончен!
– Что, ребята, не ладится? – сказала Зина. Она уже установила аллоскоп и вставила пленку. – Давайте я вам помогу. Держите простыню.
Зина взяла у Кондрата молоток и гвозди.
– Какие-то гвозди тупые, – проворчал Кондрат, – не забиваются.
– Сейчас забьются.
Зина взмахнула молотком, ударила – мимо. Ударила еще раз – гвоздь вылетел из рук.
Этого Яшка уже не мог стерпеть. Он выскочил из-за куста и ловко перепрыгнул через невысокую изгородь.
– Эх вы, уа-уа! Давай сюда молоток!
В садике наступила внезапная тишина. Все глядели на Яшку, кто с удивлением, кто с опаской: уж очень какой-то разбойный был у него вид. Антон молча отбежал и спрятался за Зину. Зина растерялась, но тут же, спохватившись, спокойно сказала:
– А! Клеткин. Ну давай прибивай, я подержу.
Яшка взял у нее из рук молоток, влез на табуретку.
– «Клеткин, Клеткин»… – ворчал он, прилаживая угол простыни. – Вот тебе и Клеткин…
Раз, два!.. Гвоздь забит. Яшка переставил табуретку – раз, два – другой гвоздь забит. И еще, чтобы не морщилось, – раз, два – третий гвоздь забит. Яшка слез, посмотрел, ровно-ли. Ровно.
Экран готов!
– Ну и все. – Яшка бросил молоток на табуретку. – А то «Клеткин, Клеткин»…
– Спасибо, Яша, – сказала Зина. – А ты, оказывается, ловкий.
– Вот еще и скамейку криво поставили, – все еще ворчливо, но уже отметив дружеское «Яша», сказал он и поправил скамейку.
– Спасибо, Яша, – повторила Зина. – Ребята, садитесь – кино начинается. Яша, хочешь посмотреть сказку? Садись.
– Что я, маленький, что ли? – огрызнулся Яшка. – Сказки ваши…
Но Зина вдруг каким-то чутьем распознала его. Все огрызается, все ершится, а сам рад, что назвали Яшей, и сказку ему посмотреть, конечно, хочется.
Преодолев свою неприязнь, Зина заставила себя быть с ним приветливой.
– Ладно, ладно, садись, – сказала она. – Не захочешь смотреть – уйдешь.
И тут же подумала: «Хоть бы и правда ушел!» Ребята уселись на скамейки. Маленькие – поближе к экрану, старшие – сзади. И на самой задней скамейке уселся Яшка.
Антон постарался сесть от него подальше, на передней скамейке, на самом дальнем от Яшки месте: он все ежился и все оглядывался на Яшку украдкой. Встретившись с ним взглядом, Антон замер, как зайчонок перед волком. Он увидел знакомую насмешку в этих прищуренных, затененных длинными ресницами глазах. Неужели начнется все сначала и опять Яшка будет мучить его и опять будет требовать денег?.. Зачем Зина пустила его, зачем сказала, чтобы Яшка остался?
Белое квадратное пятно мягко светилось в летних сумерках. Зрителей значительно прибавилось, пришли жильцы из соседнего дома, завернул на площадку и кое-кто из старших пионеров.
– Сейчас мы будем смотреть русскую сказку «Про сестрицу Аленушку и братца Иванушку», – сказала Зина.
И на белом квадрате появился первый кадр: ярко раскрашенная картинка, с которой взглянули на зрителей главные герои – желтоволосая сестрица Аленушка в синем сарафане и румяный голубоглазый братец Иванушка.
– «Жили-были сестрица Аленушка и братец Иванушка…»
– Вот так кино! – вполголоса проворчал Яшка. – Они же не двигаются.
– Это диафильм, Яша, – ответила Зина. – Фигуры не двигаются. Но действие движется.
– Дальше! – крикнул кто-то из ребят. – А потом что?
Картинка сменилась – злая мачеха прогоняет из дома сестрицу Аленушку и братца Иванушку.
– «Идите, и чтобы мои глаза вас не видали…»
И вот в вечерней тишине городского двора возникла и потекла чередой ярких картин старая волшебная сказка, полная печальных и трогательных событий, нежной преданности и любви.
Антон призадумался. Он уже забыл о Яшке. Но эта сказка, которая проходила перед его широко раскрытыми глазами, как-то странно мешалась с жизнью. Разве не сестрица Аленушка его старшая сестра Зина, которая оберегает его и учит, как надо поступать и как не надо. И разве он, Антон, не братец Иванушка, который не послушался своей старшей сестры и напился из козьего копытца?
А что вышло из этого? Хоть и не стал Антон козленком, а вором сделался. А это еще хуже!..
Сказка идет дальше. И вот уже гибнет сестрица Аленушка, лежит на дне озера, и «шелкова трава ноги спутала, желты пески на грудь легли…» А бедный козленочек бегает по берегу, зовет свою старшую сестру, просит, чтобы она выплыла, потому что козленочка хотят зарезать и защитить его некому!
– Ой, Аленушка! – вдруг всхлипнула Полянка. – Ой, выплыви!
Антон молчал и крепился. Но слезы уже подступили к его глазам. Почему-то не Аленушку он видел на дне озера с желтым песком на груди, это его сестра Зина лежала там!
Он отвел глаза от экрана и поглядел на Зину. Нет, вот она, его старшая сестра! Она живая, она стоит здесь и показывает им сказку. Она здесь, она возле него. Она никому не даст его в обиду. Только слушаться ее надо и не пить никогда из козьего копытца!
Зина почувствовала его взгляд и улыбнулась ему, ободряюще кивнув головой. Это успокоило, снова стало свободно дышать.
Яшка словно исчез. Пускай он сидит здесь, пускай щурится на Антона, Антон больше не боится его!
Сказка кончилась. Над воротами загорелся круглый белый фонарь.
Зрители расходились с негромким говором, все очень довольные. Антон пытался помочь Зине уложить пленку. Подбежала Полянка и прижалась к Зине:
– Сестрица Аленушка!
Зина засмеялась. Но Антон сурово отстранил Полянку:
– Это моя сестра.
– И моя! – закричала Полянка.
Антон возмутился:
– Нет, не твоя. Это моя старшая сестра.
– И моя!
– Антон, не толкайся, – сказала Зина. – Полянка права. Вы оба октябрята. А я комсомолка. Значит, я обоим вам старшая сестра. Понятно?
– А все-таки мне сестрее! – возразил Антон.
Яшка встал, лениво потянувшись. Он с интересом смотрел сказку, но сейчас принял небрежный вид:
– Уа-уа! – и зевнул.
Но, когда увидел, что Кондрат полез снимать полотно, вскочил и оттолкнул его:
– Ну-ка вы, малявки! Давай я сниму. – И он, ловко выдернув гвозди, снял простыню.
– Если умеешь – сложи, – сказала Зина, убирая аллоскоп.
Яшка не умел складывать простыни, он никогда не убирал постели. Смутившись, он бросил полотно на скамейку:
– Сами сложите!
И, сунув руки в карман, засвистал песенку и пошел с площадки. Антон с облегчением глядел ему вслед: вот уходит и ничего не может сделать Антону. Пускай только уходит поскорее!
Но вдруг Зина остановила Яшку. Зачем?
– Яша, – сказала она, – если найдешь время, заходи завтра. У нас будет урок фотографии. Кондратов отец, Иван Кузьмич, принесет фотоаппарат, будет показывать, как снимать. Все старшие ребята придут. Может, тебе интересно? Приходи тоже.
Яшка был польщен. Он едва смог скрыть самодовольную улыбку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28