– О, этого я не говорил! Во-первых, нам нужно добраться домой, а во-вторых, нужно посмотреть, смогу ли я что-то сделать с памятью Родри.
Джилл была уверена, что Невин в состоянии исцелить Родри. Для неё это было чем-то само собой разумеющимся. Она так поразилась, услышав слова Невина, словно он дал ей пощёчину. Невин с беспокойством бросил взгляд через плечо на посыльного, который с нетерпением ждал у двери.
– Мы поговорим позднее – а сейчас мне нужно идти. Но, Джилл, я пытался предупредить тебя.
– Ты на самом деле пытался. Прости.
После того, как стражники проводили их на улицу, Джилл отправилась назад в общий зал гостиницы, где мерцали масляные лампы, их свет блестел на плитках пола и раскрашенных стенах. За столом в одном углу Родри и Саламандр играли в кости, в то время как Гвин и члены отряда стояли вокруг и наблюдали с кубками вина в руках. Со временем, как предполагала Джилл, Родри заново выучит большую часть того, что ему требовалось знать: имена важных людей в своём рине, и все основные законы. Но что-то ценное, что таится вне слов, будет потеряно навсегда: та необычайная радость жизни и проявления чувств, которые всегда делали его таким привлекательным, подобно яркому огню холодной ночью… Хотя Джилл все равно будет любить его, но подданные обнаружат, что он странно изменился и, не исключено, что они будут разочарованы. «Ему потребуется все время иметь меня под рукой», – подумала она, и с этой мыслью почувствовала себя так, словно холодные пальцы сжали ей сердце. Если она собирается продолжать изучение двеомера, ей потребуется много времени для себя – и все это время она будет оставаться в одиночестве. Если она решится изучать двеомер…
Она должна продолжать обучение. Она знала это лучше, чем что-либо. Если она сейчас прекратит изучение двеомера, её душа сожмётся и превратится во что-то мёртвое и уродливое, что спрятано внутри неё, – просто от горечи. Джилл любила двеомер так же сильно, как Родри. Или больше? Это простое маленькое слово, казалось, горит у неё в сознании. До этого момента она никогда не думала, что может любить что-то больше, чем Родри, её великолепного красивого Родри, которому она теперь так нужна. «Я никогда не брошу его, – подумала Джилл. – Никогда!» И тем не менее она знала, что не может также бросить и двеомер. Не теперь, только не после того, как она наконец нашла занятие, к которому по-настоящему лежала её душа.

Хотя Невин с ужасом думал об официальном визите во дворец архонта, его превосходительство, которого звали Гурта, развлекал их так пышно, что было очевидно без каких-либо слов: Гурта считал, что они сделали одолжение всему Бардеку, когда сожгли усадьбу Тондало. К тому времени, когда они смогли убежать с пира, где вовсю шла пьянка и играла музыка, восковая луна низко висела на небе.
Хотя обычно Невин спал не больше нескольких часов за ночь, он упал на кровать, как только добрался до комнаты, и оставался в постели до тех пор, пока полуденное солнце не стало заглядывать через щели в ставнях.
На самом деле, его разбудила Джилл, робко постучав в дверь. Когда он сонно прокричал «Войдите!», она внесла поднос с тарелкой и деревянной кружкой.
– Эль! У них здесь есть эль, Невин. Он не такой хороший, как у нас, но это эль.
– Отлично! Протяни мне кружку. Нижайше благодарю.
Эль был слабым и одновременно странно сладким, но, как и сказала Джилл, по крайней мере, сварен из ячменя, а не винограда. Невин медленно его потягивал, чтобы растянуть удовольствие, и мелкими кусочками откусывал хлеб. Открыв ставни, чтобы впустить тёплый весенний воздух и солнечный свет, Джилл села, скрестив ноги, на груду подушек.
– Я серьёзно размышляла о том, что не так с Родри, – заявила она. – Он рассказал, мне вещи, о которых вы с Саламандром можете не знать.
– А, я так и думал, что он с тобой поделится.
– Но его слова не соответствует тому, что мне сказали вы с Саламандром. Саламандр, в частности, думал, что Родри никогда не поправится. Но он на самом деле вспомнил достаточно многое.
– Что? – Невин почувствовал первую настоящую надежду. – Расскажи мне все, что он сказал – я имею в виду Родри, конечно, не Саламандра. Мы не можем терять две недели.
– Ну, во-первых, это его имя. Барума дал ему другое имя, но Родри вспомнил настоящее во время сна, вызванного наркотиками, когда ястребы пытались отравить его. А затем, когда мы с Саламандром наконец нашли его, Саламандр попытался зачаровать его и сказал, что на следующее утро, когда взойдёт солнце, он вспомнит, кто он такой, и, боги, Родри вспомнил. Всего несколько дней назад, после того, как Родри убил Баруму, он вспомнил Аберуин и Райса и то, как выглядит его мать – или мне следует сказать, как она выглядела раньше, потому что по его описанию Ловиан выглядит на тридцать лет.
– Отлично! О, на самом деле отлично! Это видение в наркотическом бреду – он тебе рассказал о нем?
– Оно каким-то образом было связано с танцами, с хороводом, там кроме Родри присутствовало ещё три человека, и они плясали вокруг костра, который превратился в дракона.
– Красного или чёрного дракона?
– Красного. Это имеет значение?
– Имеет, и я не могу сказать, как я рад, что он не оказался чёрным. Лучше всего был бы белый, но и красный сойдёт.
– Невин, как ты думаешь, есть надежда, а? Я слышу её в твоём голосе.
– Ну, думаю, есть, но давай молиться всем богам, что я не ошибаюсь. Барума, вероятно, оказался неумелым учеником. Логично, что после того, как Родри убил человека, который заколдовал его, он освободил определённое количество энергии и пошёл на поправку. Но, согласно всем правилам, Родри не должен был восстановить никаких обрывков памяти, пока Барума ещё оставался в живых.
– Барума не был ни дураком, ни неумёхой, – голос Джилл стал холодным и ровным. – Гвин это сказал вполне определённо. Барума как раз славился тем, что ломал людей. Вероятно именно поэтому Старец и отправил его на это задание.
– Несомненно. Мне очень жаль, дитя, что тебе приходится думать об этих жутких вещах.
– Почему? Если я не заставлю себя посмотреть им в лицо теперь, то стану думать о них каждый день, пока вижу Родри.
– Вот именно. Прости. Но я не… о, конечно! Боги, мне следовало понять это раньше! Я думаю, мы можем предположить, что Барума никогда не знал, что Родри – наполовину эльф.
– А это имеет значение?
– Очень большое. Но я ничего не обещаю. Насколько я знаю, я все равно не способен вылечить его. Но почему бы тебе не найти его светлость и не сказать ему, что я хочу его видеть? Пора нам расчистить этот жуткий бардак.
Прошло несколько минут прежде, чем вошёл Родри, и Невин сразу же понял, что что-то не так, – по надменному положению его плеч, мрачному виду и тому, как были поджаты его губы. Впервые Невин имел возможность понять, что Родри его не помнит и не доверяет ему. Он чувствовал себя обиженным, как отец перед неблагодарным сыном, хотя рассудком понимал: во всем виноваты только чары Барумы.
– Родри, я могу тебе помочь, если ты мне позволишь.
– Так сказала Джилл. Почему бы и нет?
– Не знаю. А почему, на самом деле?
– Нет никаких оснований.
– Правда?
Родри пожал плечами и прошёл к окну. В сильном солнечном свете он выглядел невозможно усталым, словно постарел на десять лет. У него под глазами выделялись чёрные круги.
– Мы впервые встретились с тобой, когда тебе было восемь лет, – сказал Невин. – Сомневаюсь, что ты помнишь. А затем, когда тебе было шестнадцать, ты очень сильно болел, тебя мучила лихорадка, и я вылечил тебя – только травами, не двеомером.
– Я не помню ни того, ни другого.
– Конечно, нет. Я хочу сказать: если бы ты помнил все эти вещи, ты бы больше мне доверял.
– А кто говорит, что я не доверяю тебе сейчас?
Невин просто смотрел на него.
Спустя мгновение Родри отвернулся от окна, прошёл к двери, поколебался, затем повернул назад и прислонился к стене.
– Джилл выйдет за меня замуж.
– Конечно, выйдет. Какое это имеет отношение ко всему?
Родри снова пожал плечами и посмотрел в пол.
– Ты ревнуешь к двеомеру, молодой болван! Не ко мне и не к Саламандру!
Когда Родри сильно покраснел, на мгновение Невин подумал, что он собирается развернуться и убежать, но вместо этого Родри поднял голову, и ему удалось выдавить кривую улыбку.
– Ну, может, и так… – В последний раз Родри колебался, уйти или нет, затем вздохнул. – Ты можешь меня вылечить, Невин?
– Не могу, но я способен помочь тебе исцелиться самому. Я думал, парень, о плохо сделанной работе Барумы. Его заговор развязывается сам собою и со временем – кто знает? – он может полностью исчезнуть.
– У меня мало времени, черт побери. Если я намерен править в Аберуине, у меня вообще нет времени ждать.
– Вот именно. Даже если его магия и была с изъяном, Барума оставил тебя со шрамами. Что он с тобой сделал?
– Не помню.
– Ты не хочешь вспоминать.
– Не могу! – Родри в бешенстве поднял голову.
– В самом деле? В таком случае ты никогда не вспомнишь остальную свою жизнь. Барума посеял у тебя в сознании изгородь из шипов. Ты должен прорваться сквозь неё и затоптать её.
– Я не могу, говорю же тебе!
– Ты боишься вспоминать всю ту боль. Я не виню тебя. Я сам бы боялся.
Ярость в глазах Родри стала убийственной.
– Это дело чести, Родри. Ты собираешься позволить ему выиграть это сражение?
– Лучше умру.
– А, я так и думал. – Невин протянул руку. – Иди сюда, парень, и сядь. Я буду здесь, с тобой, мы вместе будем делать каждый шаг.

После того, как Родри отправился в комнату Невина, Джилл пыталась ждать в общем зале, но шум и смех и просто вид людей Родри, наслаждающихся игрой в кости и рассказами Саламандра, выгнали её наружу. Она оказалась во дворе гостиницы, где было довольно тихо. Когда Джилл прошла до главных ворот, стражники предупредили её, что не следует выходить на улицу без сопровождения. Все они обращались к ней очень дружелюбно, но ей хотелось кричать на них – несомненно, она в состоянии о себе позаботиться в незнакомом городе гораздо лучше, чем все эти мужчины, окажись они на чужбине. Джилл отправилась назад в небольшой сад, предоставляемый гостям, и села там на скамью, в тени статуи одного из предков владельца гостиницы. Она пыталась думать о том, что Невин делает с Родри, и способен ли старик на самом деле помочь её возлюбленному. В тишине казалось, что она может слышать, как они разговаривают… Хотя Джилл застыла в полной неподвижности, как заяц, на которого идёт охота, значение произносимых слов ускользало от неё. И все же она получала ощущения, её окатывали волны эмоций, которые приходили извне: боль и горечь, всеохватывающий страх, и снова боль, тени мучительной физической агонии. Один раз ей показалось, что она слышит, как Родри плачет, как ребёнок, и ей потребовалась вся её воля, чтобы остаться там, где она сидела, и не броситься бежать наверх, в номер Невина, чтобы вмешаться. Наконец Джилл вспомнила свои уроки. В сознании она нарисовала защитный круг и запечатала его пентаграммами. После того, как она визуализировала его снаружи и вокруг себя, шёпот и тень боли прекратились.
Со вздохом облегчения Джилл подняла глаза и тут увидела, как на неё неотрывно смотрит Перрин, стоявший между эвкалиптовыми деревьями примерно на расстоянии двадцати футов.
– Чего ты хочешь, сопливый маленький хорёк?
– Э, м-м…
– Выкладывай, или я перережу тебе горло!
– Джилл, прости меня! Это все.
Она обнаружила, что встала и держит свой серебряный кинжал. Только память об обещании, данном Невину, заставила её снова убрать оружие в ножны и сесть.
– Я никогда не хотел причинять тебе боль, – взвыл Перрин. – Я любил тебя.
– Конское дерьмо! Слушай, хорёк. Знаешь, почему ты до сих пор жив? Невин приказал мне оставить тебя в покое. В противном случае я бы тебя убила. Понял меня?
С последним воплем, как привидение на рассвете, Перрин повернулся и побежал. Насколько Джилл могла видеть, побежал он к спасительным конюшням и своим любимым лошадям. Она ощущала свою ярость, как огонь, который взметается к небу, лижет её магический круг и угрожает прорваться сквозь него. Усилием воли Джилл призвала его назад и заново представила пентаграммы, чтобы установить магическое ограждение. После того, как круг снова стал по ощущениям плотным, Джилл поняла, что больше не боится Перрина. Она опасалась того, что с ним сделает, если даст себе волю. Она заметила эту перемену в себе, как самый приятный подарок, какой только получала за последние годы.
Примерно час Джилл оставалась в относительной безопасности сада. Хотя она пыталась делать упражнения по двеомеру, она не могла должным образом сосредоточиться, постоянно думая о Родри. Наконец Джилл отправилась назад в общий зал, где Саламандр развлекал толпу и даже угрюмого владельца гостиницы, рассказывая одну из своих неприличных историй, одновременно жонглируя яйцами и апельсинами. Хотя большинство людей посчитали бы его бессердечным, Джилл могла сказать, судя по его болтовне, что он страшно беспокоится о брате. Она села в уголок и наблюдала за ним, почти не слушая, в то время как её разум блуждал от Родри к Невину и обратно. Сломав защитный круг, Джилл постоянно чувствовала мысли этих двоих, но боль ушла, оставив горькую пустоту. По мере того, как тянулся день, она временами ловила вспышки эмоций или слышала призраки слов, но их напряжённость падала. Когда солнце спустилось совсем низко и владелец гостиницы стал обрезать фитили для ламп, они окончательно исчезли.
Отпустив последнюю шутку, Саламандр оставил зрителей. Он взял кувшин с вином и два кубка и сел рядом с ней с нарочитым вздохом. Джилл разлила вино им обоим.
– Великий Криселло устал?
– О, попридержи язык, красивая помощница. После всего, что наговорил мне Невин, я никогда не хочу снова слышать это имя. – Однако Саламандр все равно улыбнулся. – Но представление получилось великолепное, не так ли?
– Да. Мне его даже не хватает…
– И мне. А теперь придётся возвращаться к скромному ремеслу гертсина. Это все, что остаётся таким, как я. – Саламандр салютовал ей кубком, затем сделал большой глоток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65